полюбопытствовала:
– За что она так тебя?
– Жизнь у нее тяжелая, вот она на всех и кидается. Счастливый человек другим зла не желает.
– Ух ты! Маленький философ, – усмехнулась я. Потом поправилась: – Прости, что назвала тебя маленьким. Сколько тебе лет, если не секрет?
– Не секрет, двенадцать, – он немного помолчал и добавил: – Будет в сентябре.
– Ты сам находишь эти раковины?
– Нет, – паренек как-то грустно вздохнул, – это коллекция моей бабушки. Мне ее очень жалко продавать, но иначе нам с дедушкой и не выжить. Пенсия маленькая у него, подрабатывать он не может в полную силу. Вот и приходится продавать. Хотя самое красивое я убрал на память. Дедушке сказал, что продал, а сам просто не стал тратить деньги, которые он мне дал на школьный обед.
С такой откровенностью я встречалась впервые. И было видно, что паренек рассказывает это не с целью меня разжалобить, он просто констатирует факт.
Меня восхитило его поведение, и я сказала:
– Ты знаешь, сейчас я у тебя ничего не куплю, потому что иду на одну встречу, а вот завтра…
– Все так говорят, – грустно улыбнулся юный продавец. – И еще никто не возвращался.
– Понимаю. Но не все же люди врут. Давай сделаем вот как. Мне очень понравилась раковина, что я сейчас держу. Она словно живая, что ли. От нее тепло идет.
Мальчик поднял на меня глаза, в которых читался интерес:
– Вы первая, кто так говорит. Вы ее почувствовали.
– Смотри, – перебила я его, – сколько она стоит? Я даю тебе за нее деньги, а ты принесешь ее сегодня вечером к «Авеню Плаза», договорились?
– Вы мне доверяете? Вы же меня видите в первый раз. А вдруг не принесу?
– Тогда это будет на твоей совести. Так сколько ты за нее хочешь?
– Пятьсот рублей, – выпалил парнишка.
Я достала крохотный бумажник, выудила из него тысячу, протянула ее.
– Блин, у меня сдачи не будет. Посмотрите ровно пятьсот?
– А сдачи и не надо. Вторые пятьсот за доставку. Чтоб уж точно не было повода не приходить.
Паренек, не веря своим глазам, протянул руку к купюре, потом отдернул ее, потом все-таки взял.
– Спасибо! Огромное спасибо! Этого как раз хватит бабушке на лекарство, – паренек был таким счастливым, что весь сиял.
– На здоровье! Не забудь принести. «Авеню Плаза», девять вечера. Надеюсь, к этому времени мы уже будем на месте.
– А куда вы направляетесь?
– В сафари-парк.
– Эх, вам надо было не по нашей, а по соседней улице идти. Она не так петляет и выходит прямиком к центральному входу.
– Спасибо за подсказку.
Я стала осматриваться, выискивая Митю. Но долго этого делать не пришлось, так как он сам шел мне навстречу:
– Женя, двигаем быстрее назад.
– Я и сама хотела это предложить. Что, приобрел себе зуб акулы?
– Ага, а еще и навязчивую собеседницу.
– Сам виноват, – рассмеялась я, когда мы чуть ли не бегом спускались по улице в обратном направлении.
Я сказала Мите о том, что соседняя улица приведет нас к сафари-парку, и предложила не спеша пойти по ней.
– Давай. А то, по рассказам этой тетушки, я понял, что это просто огромный рынок. Сложно подсчитать его протяженность, потому что продавцы становятся у жилых домов, вешая вещи прямо на заборы и деревья, а сами стоят с двух сторон у дороги. Тут, оказывается, в каждом переулке есть еще этакая дополнительная линия стихийной торговли.
– О-о-о, так ты теперь эксперт по блошиным рынкам?
– Шутница! Почти. Короче, слушай. На рынке дальше по улице в основном одежда и обувь. Я издалека так посмотрел: просто груды, ворохи, горы, кучи, одежды и в основном неновой. Одежду и обувь я совершенно не рассматривал, поэтому не берусь судить о ее качестве. Книг и пластинок там почти нет. Зато есть видеокассеты, видеомагнитофоны и диски с фильмами.
У меня загорелись глаза:
– Серьезно? Эх, как я могла мимо такого пройти. Давай вернемся?
– Ты же не хотела.
Мы остановились. Я разрывалась на части. Одна часть меня твердила, что нужно бросить глупости и заняться делом, вторая тянула меня туда, где я могу откопать что-то интересное для своей коллекции фильмов.
В этот момент я услышала топот и обернулась: к нам бежал ракушечный паренек. Так я его окрестила про себя.
– Тетенька, тетенька, я придумал! Вот, возьмите, – и он протянул мне небольшую фигурку. Это был брелок в виде бело-красного старинного маяка.
– Спасибо тебе. Мог бы не бежать, а если хотелось подарить – вечером бы отдал.
– Я просто подумал, что маяк вам нужнее, чем мне будет. Пусть он вам поможет. Дедушка всегда говорил, что это связь с ним. Когда я держу этот маленький маяк в руках, то дедушка держит большой.
– Каким образом? – не поняла я.
– Мой дедушка был смотрителем на Сорочинском маяке. Он самый большой в нашей стране и самый старый.
– О, я много о нем читала, а вчера даже видела его почти что рядом.
– Да? Тогда точно я правильно все сделал. Дедушка сказал, что если я захочу помочь кому-то, то я почувствую. От человека будет сигнал. А вы сегодня сказали про раковины так же, как и дедушка.
– То, что они живые?
– Да. Все, я побежал. До вечера, – парнишка махнул рукой и пустился бегом назад, ловко одолевая подъем, словно его там никогда и не было.
– Интересный паренек, – сказал Митя, который не вклинивался в нашу беседу.
– Угу, – согласилась я. – Что, пойдем дальше? Рассказывай, эксперт по блошиным рынкам, что еще интересного ты узнал? Кстати, напомни, чтоб на обратном пути мы сюда заглянули. Ты меня все-таки дисками и кассетами заинтриговал.
– Здесь, как и на любом другом птичьем рынке, много винтажных штучек и мелочовки, даже раритета и декора. Нумизматы и коллекционеры в таких местах частые гости, даже скажу больше – постоянные посетители. И ты знаешь, те продавцы, что продают вот такую старину, не боятся назначать цену своему товару. Когда они ее озвучивают, иногда хочется спросить, не телефонный ли номер они сейчас продиктовали.
– Даже так? – засмеялась я.
– Ну, это я утрирую. Но иногда все равно брови поднимаются от удивления.
– А какие-нибудь мастера, рукодельницы бывают в качестве продавцов на таких рынках?
– Редко. Хотя, знаешь, иногда стоят мастера резьбы по дереву, художественной ковки, вязальщицы бывают. Все в основном пожилые. Они и товар раскладывают, и тут же при тебе что-то вяжут, плетут, закручивают. В общем, мастер-класс целый показывают. Правда, без участников. Они тут все друг друга знают. Ощущение, что это какая-то огромная семья.
– Они тут что, с самого утра торчат?
