– Чего же ты, паря, глупой-то такой? – принялся он изгаляться, как только заметил, что Ингтонка почти пришел в себя, замычал и приподнял веки. – Вроде большенький уже, а ума-разума ни на грош! Разве ты меня прищучишь? Да ни в жизнь. Прямо как дите малое. – Авдей укоряюще покачал башкой.
Потом он вытянул ножик из-за голенища и провел лезвием по ногтю, демонстративно проверяя его остроту. Мужик резко размахнулся и молниеносным рубящим ударом сверху вниз отсек Ингтонке правое ухо.
Парень коротко вскрикнул, зажмурился и застонал, уронив голову. Кровь хлынула из раны, залила шею, моментально пропитала капюшон штормовки.
От увиденного у Антона потемнело в глазах. Он задергался, бормоча под нос ругательства, но очень скоро осознал всю тщетность своих жалких попыток освободиться, замолчал и перестал метаться. Антон прижался затылком к дубку, не сводя с Авдея горящего, переполненного раскаленной ненавистью взора.
– Ну вот ты и выучился, – удовлетворенно констатировал Авдей.
Он равнодушно посмотрел на кусок окровавленной плоти, лежащий у ног, обтер нож об куртку парня, сунул его в сапог. Потом мужик покряхтел, поднялся, пододвинул палкой к кострищу разбросанные угли и уселся на свое место. Авдей отрезал горбушку от буханки, примерился и запустил в нее зубы. Он умял корку хлеба со всем удовольствием, будто с жуткой голодухи.
«Да он же садюга конченый! – подумалось Антону. – От крови просто балдеет. Не иначе как крыша у него поехала».
– Добро, – сказал Авдей, стряхнув с ладони хлебные крошки. – Пока сидите тут, лясы точите, покуда есть чем. А я пойду себе помаленьку. Надо бы до потемок обернуться. Вас же еще тягать придется куда следует.
– Перевяжи ему голову, урод, – процедил сквозь зубы Антон. – Он же умрет от потери крови.
– Это можно, – охотно согласился Авдей, не став почему-то ерепениться. – Чего же не сделать, если просят. Мы ведь не нелюди какие. Тоже с понятием.
– Больно, Игорек? – не удержался от неуместного, совершенно идиотского вопроса Антон, когда они опять остались вдвоем.
«А рты-то он нам не заткнул, хоть в чем-то малость облажался! – вскользь подумал он. – Да, в принципе, чего ему бояться? Тут же ори – не ори, один хрен ни до кого не докричишься».
– Нет, – чуть слышно простонал Ингтонка.
Выглядел он теперь хуже некуда. Мертвяк мертвяком. Кожа на лице приобрела серо-землистый оттенок. Рот изломан как у жалкого, освистанного чернью арлекина. Глаза ввалились.
Хорошо еще, что Авдей перед уходом сделал ему перевязку. Но мудрить, конечно же, не стал, скотина. В рюкзак он не полез, как ни упрашивал его Антон достать оттуда бинт и зеленку. На это благосклонности мужика уже не хватило. Он лишь чикнул ножом, оторвал от полы штормовки, надетой на парня, длинную широкую полосу, обкрутил ею голову Ингтонки и прихватил узлом на подбородке. Потом еще Авдей от щедрот душевных надрал сухого мха с комля близко растущей пихтушки и напихал его под повязку, чтобы рана меньше кровоточила.
– Ты потерпи, Игореха! – сморозил очередную глупость Антон. – Держись только! Что-нибудь обязательно придумаем. Поверь мне. Безвыходных ситуаций, как известно, не бывает. Держись, парень.
Да, он сказал все это, но тут же со злостью осадил себя:
«И что ты несешь, оптимист, блин, узколобый? Что ты придумать такое можешь, чучело огородное, когда ни рукой, ни ногой не двинуть? – В висках Антона паскудно заломило. – Да что им, в конце концов, от нас нужно? Почему не убили сразу? Чего тянут, сволочи? Что они такое гадкое задумали? Какую жуть для нас готовят?!
Рядом шумит Сукпай. Рокочет неумолчно. Тревожит, отнимая слух своим шальным многоголосьем.
Сколько их будет? Двое? Трое? Может быть, этот садюга опять в одиночку припрется? Тогда хоть какой-то шанс останется. Плюгавенький совсем. Одно название. Но все же… Если бы хоть немного веревки ослабить, чтобы к его возвращению руки и ноги плетьми не болтались, кровоток не прекращался. Но как? Чем? – Антон задергался, напрягая затекшие, окаменевшие мышцы, но очень скоро понял всю безнадежность этой затеи. – Нет, ничего не получится. Никак не выйдет. Руки капитально по локтям стянуты. Игорек на славу постарался. Но за что его винить? Все равно этот гад не позволил бы ему сфальшивить. Обязательно заставил бы затянуть намертво. Нет. Ничего не получится. Увы!
Может, удастся на ногах веревку ослабить? Ну, давай же, парень! Напрягись, блин! Постарайся! Ну!.. Нет. Ничего не выходит. Никакого толку. – Он приложился затылком к дубку так крепко, что в ушах зазвенело, понурил голову и застонал от бессилия. – Нет. Не получится. Ничего не выйдет. Все это – дурь детская. Пустая затея. Остается только надеяться. На что? На чудо? Нет, только на себя!
Игорек, бедолага, уже не боец. Похоже, он в полной отключке.
Сукпай совсем рядом. Речка галдит, гомонит неумолчно на все лады. Загудит как шквальный ветер в проводах, затянет на одной высокой ноте, рассыплется мелким серебром, потом рявкнет злобным зверем.
Солнце тянется к закату. Катится ниже и ниже. Плавится рыхлым разбухшим оранжевым шаром, неотвратимо сжигая остатки прошедшего дня.
Гнусно на сердце. Ноет оно, лупит в подвздошину. Так бьется зверек, угодивший в ловушку. – Антон разлепил веки, пошарил вокруг воспаленным взглядом, и грудь сдавило еще сильнее. – Осень-то уже на исходе? Пролетела так, что я и не заметил! Вон уже и бурьян высох, и маньчжурский орех стоит совсем голый! Но как же это? Почему так случилось?!»
Время, несущееся вскачь Нежданное спасение. – Непомерная плата. – Кошмарный сон. – Из огня да в полымя. – Новая встреча со старым знакомцем
Тошно на душе. Мрак беспросветный.
Чуть слабину себе дал, и вот уже роятся, крутятся в мозгах худые пагубные мысли:
«Неужели это все? Вот так пошленько и просто? Больше ничего не будет, да?.. А все спешил куда-то. Суетился, тупая бестолочь. Зачем? Уступить боялся? Кому и что ты доказывал?! – Но Антон вовремя опомнился, закусил губу до крови, так, что в глазах от боли потемнело. – Нет! Нельзя давать этой галиматье, всей чухне слюнявой в душу лезть! Сейчас лучше вообще ни о чем не думать. Все подчистую из башки выскрести!»
Он слизнул набежавшую кровинку, почувствовал на языке солоноватый железистый вкус и задышал ровнее. Потом Антон опять откинулся затылком на дубок.
Звук лодочного движка, тонкий и зудящий, напоминающий комариный писк, едва пробился через неумолчный рокот горного потока, а потому и не сразу проник в сознание. Только когда моторка выскочила из-за ближайшего кривуна и загудела в полный голос, Антон устало открыл глаза и криво оскалился.
«А быстро обернулся, сволочь! Еще и темнеть не начало. Шустрый, садюга, как электровеник. – Но через мгновение его словно током по темечку долбануло. – А ведь не сверху идет. Из низовьев тянет. Да, так и есть. Точно. Снизу шпарит! Теперь бы только под наш берег не свернул, не забился бы в глухую зону!»
Антон заорал что было мочи, ревел белугой, до слез, пока не осип, не запустил петуха. Бедолага захлопнул рот. Он был красный как вареный рак, глаза вылезли из орбит, жилы вздулись на лбу.
Антон услышал, как где-то совсем рядом, под обрывом, звякнуло весло о борт, и тут же снова зашелся в хриплом вое:
– Сюда давай! Мы здесь! К нам греби!
Но на этот раз его надолго не хватило. Горло словно продраил крупный наждак.
Просипел и затих, ловя ухом каждый шорох. Ожидание затянулось.
«Наверное, никак не найдет, где пристать можно, – подумалось Антону. – Тут же, под нами, наверное, скала сплошная. Нет, ничего подобного. Коса же, та, где мы медведя завалили, совсем рядом! Но чего же он тогда так долго возится, копается столько времени?.. А-а, наверное, место этой нашей бойни осматривает. Там ведь ободранная туша и оморочка до сих пор валяются».
Послышался тихий приглушенный говорок, но отдельных слов разобрать было невозможно. Высокий берег резонировал, отражал звуки.
«Значит, их как минимум двое. Интересно, кто такие. Рыбаки, охотники? Да и пусть кто угодно, только не из той же шайки-лейки».
Нежданных спасителей и вправду было двое. Первый – долговязый и нескладный очкарик лет двадцати пяти, не больше, с оттопыренными розовыми ушками и впалыми щеками. На подбородке смехотворная козлиная бороденка клинышком. Длинные прямые волосы стянуты тугой резинкой на затылке. Новенькая не замаранная хрустящая энцефалитка на пару размеров больше, чем нужно. Будто с чужого плеча. Явный холерик с неуловимыми, скачущими с одного на другое темно-карими глазенками.
Но не только глаза, а и все его несолидное муравьиное тельце находилось в беспрестанном движении. Казалось, что кто-то невидимый все время дергает его за веревочки, не позволяя ни на минуту прийти в состояние покоя.
«Ну, этот хвостатый задохлик не в счет, – рассудил Антон. – Такого, случись схватиться, и соплей перешибешь. Зато второй!.. Этого здоровяка только издали гасить. Да и то из помповухи. Не дай бог в его грабки угодить. Такой тип кишки через уши выдавит».
