— И такими.
— Похвально, похвально. Интересы каждого человека у нас охраняются законом.
Вячеслав промолчал.
— А ведь комиссии тут всяческие были… сверху. Разбирались. У вас нет к ним доверия?
— Мы проверяем и достоверность выводов комиссий.
Вершинин сообразил, что Колчин под любым предлогом пытается выведать у него хоть что-нибудь, и потому отвечал коротко и односложно.
— Ваша, правда, товарищ Вершинин, — вдруг легко согласился Колчин, — конечно, надо проверять. Прокуратура есть прокуратура. Высший орган надзора. И поделом. Сколько развелось писак этих — деваться некуда. Пишут и пишут. Совсем записали мужика. А в чем он виноват? Да ни в чем. Ну разве ерунда какая-нибудь. А они пишут и пишут. До каких инстанций дошли и до каких еще дойдут. Разве так просто они успокоятся?
Вячеслав сидел с каменным лицом, сделав вид, что не понял намека.
— С Ефремовой-то у него некрасивая история получается, все считают, что она любовница Игоря Арсеньевича. Ну, да кто из нас безгрешен, — плутовато подмигнул он Вершинину, но, наткнувшись на его холодный взгляд, сразу перешел на серьезный тон. — Какие документы вам нужны?
— Отчеты о производственной деятельности завода за пять лет, финансовые документы в части расходования фонда премирования, личные дела отдельных сотрудников и все, что понадобится по ходу проверки.
— Я дам указание Зиминой.
— Благодарю, — Вершинин встал и направился к выходу.
— Скажите, — остановил его Колчин у самой двери, — известно вам, хотя бы предположительно, кто занимается этой писаниной?
— Нет. А вам?
— Мне? Почему мне?
— Работаете на заводе давно, людей знаете. Могли бы сказать в порядке помощи следствию.
— Ну, таких разве узнаешь, — разочарованно протянул тот.
«Странный разговор у нас получился, — размышлял Вершинин по дороге в отдел кадров. — Оба остались недовольны друг другом. Ясно как дважды два — Колчин чувствует себя директором. Стремление вполне понятное, но преждевременно залезать в чужой кабинет… Он даже не скрывает отношения ко мне. А слегка прикрытая угроза — анонимщики дойдут до самых высоких инстанций… Велико же его желание сесть в директорское кресло. Наверно, и Зиминой после моего ухода дал указание показывать не все документы. Все равно заставлю. И хорошо, что я не сказал ему о пишущей машинке».
Главной целью сегодняшнего посещения завода у Вершинина было найти пишущую машинку, на которой печатались анонимки, или хотя бы ее следы. Среди кипы документов, которые ему предстояло просмотреть, он рассчитывал отыскать текст с характерными особенностями букв «р» и «к». Отчеты о производственной деятельности завода позволяли ему ознакомиться с документами, вышедшими из всех цехов и отделов завода за пять лет.
— Постарайтесь не афишировать моего присутствия, — попросил он Зимину, направляя ее за личными делами работников заводоуправления.
Пока она ходила, Вершинин достал письмо, которое принесла ему Кулешова, и внимательно присмотрелся к особенностям почерка, чтобы не пропустить похожий.
Долго изучал он груду бумаг, но так и не наткнулся на нужный текст. Не встретил и почерка, похожего на рукописный текст анонимки. Несколько раз Зимина порывалась завязать с ним разговор, но Вячеслав отвечал односложно. В душе отнес ее почему-то к числу приближенных Колчина, получивших указания помешать следствию.
— Личные дела можно забрать? — поинтересовалась она, когда Вершинин отложил их в сторону.
— Пожалуй, — со вздохом согласился он и сложил их в ровную стопку.
— Личные дела! — задумчиво сказала Зимина, разгоняя облачко дыма над своим столом. — Чего они стоят? Чистая формальность. Родился, женился, работал там, работал здесь. Личные дела не дают подлинного представления о человеке. Все приблизительно одинаково. Посмотришь их, полистаешь — полный порядок, и только. А когда начнет работать, выясняется, что это за человек: и пьяницы попадаются, и лодыри, а характеристики — ну прямо луч света в темном царстве. Может, побаивались его, не хотели связываться или отделаться надо было, а может, начальству угождал, вот и дали такую характеристику. Если так будет продолжаться, то лучше перейти к обычным учетным карточкам, по крайней мере, экономия бумаги.
Вершинин слушал с интересом. Ее слова во многом совпадали с его собственными мыслями. Он воспринимал как самую большую несправедливость, когда ничтожество, а то и просто дурак преуспевает в жизни, обладая одними лишь безупречными анкетными данными. Случись что потом, «позвольте, — скажут те, кто ему покровительствовал, — чистейшая биография, кристальный человек».
— К сожалению, приходится пока довольствоваться тем, что есть, — согласился с Зиминой Вершинин, — но нас это не страшит — следствие все поставит на свои места. Мы на веру слова не воспринимаем. Проверка, проверка и еще раз проверка. Конечно, теперь она становится более затруднительной.
— Мне показалось — вы сильно разочарованы.
— Как сказать, — устало ответил Вячеслав, раздумывая, стоит ли быть откровенным с Зиминой. — Меня ведь каждая, пусть даже не подтвердившаяся версия, приближает к успеху.
— Не всегда. И следствие иногда заходит в тупик.
Вершинин промолчал. Зимина располагала к себе. Она производила впечатление человека честного и не болтливого.
— Послушайте, Зинаида Дмитриевна, — решился он. — Вы верно уловили мое состояние. Я действительно разочарован. Взгляните, пожалуйста. — Он подошел к столу Зиминой и разложил перед ней фотокопии анонимных писем. — Вам знаком этот шрифт?
Зимина внимательно рассматривала каждый фотоснимок, почти поднося его к близоруким глазам. Потом подумала и отрицательно покачала головой.
— Трудно сказать, тут сняты отдельные фрагменты текста, а желательно увидеть подлинный. Тогда можно говорить определенней.
Поколебавшись секунду, Вячеслав извлек из портфеля подлинник одного из писем и передал Зиминой.
— Только прошу молчать.
Она кивнула и углубилась в чтение.
— Шрифт мне явно знаком, — заявила Зинаида Дмитриевна, подумав. — Вот это — двойное изображение буквы «к». Я могу поклясться, что прежде его видела, но где и когда?
— Припомните, ради бога, припомните, Зинаида Дмитриевна! Откуда она вышла, эта бумага? Из какого отдела?
— Рада бы… наверное, эта машинка давно не при деле. Шрифт в какие-то времена промелькнул передо мной, но когда?..
— Все-таки, — настаивал Вячеслав, — он ассоциируется у вас с заводом или попадался при других обстоятельствах?
— Скорее всего, машинка с таким шрифтом была на заводе.
— Я просмотрел документы, выходившие за последние пять лет из цехов и отделов завода, но подобного шрифта не встретил.
— Давайте посмотрим в архиве еще за пять лет, можно за десять. Я ведь работаю на заводе давно.
— А вдруг впадете в немилость у начальства или угодите под огонь так называемых доброжелателей? — полюбопытствовал Вершинин.
— Пусть. От Колчина я разрешение получила, да и мне скоро на пенсию. А потом… что нового могут на меня еще написать?
— Разве писали?
— Да. Насчет моего морального облика. Сына, мол, на фронте прижила неизвестно от кого, и другое в том же духе. Ну, да ладно. Честно говоря, мне хочется помочь вам и… Кулешову. Другого такого директора трудно найти.
Она повела его в архив. Им пришлось перелопатить много бумаги, прежде чем, листая очередную разлохмаченную папку, Зимина в раздумье сказала:
— Взгляните, кажется, похоже.
С треском, так что лопнули полуистлевшие суровые нитки, Вершинин раскрыл папку и принялся изучать выцветшие строчки. Документ был восьмилетней давности и содержал сведения о работе производственно-технического отдела. Шрифты пишущих машинок оказались удивительно схожими, но имелись и различия в тексте документа. Буква «р», например, дефекта не имела, а «к» давала двойное изображение, как в анонимках.
— Машинка тогда была поновей, — пояснила Зимина и подала Вершинину еще одну папку с документом, отпечатанным аналогичным шрифтом. — Прошло восемь лет. Удивительно, что на ней еще печатают.
«Правильно, — подумал Вячеслав, — за такое время шрифт мог измениться куда больше. Сейчас только криминалистическая экспертиза установит, на одной ли и той же машинке выполнены оба текста».
— Теперь остается отыскать ее, — заметил он.
— Задача трудная, — отозвалась Зинаида Дмитриевна, — ведь последний документ напечатан на этой машинке лет восемь назад, а я работаю около девяти. Значит, отстучав эти последние сведения о работе производственно-технического отдела, она канула в лету и выплыла два с лишним года назад. Попробуйте найти следы этой машинки на заводе. Живы люди, работавшие в то время, они могут вспомнить. Вашу задачу облегчит то, что судьба каждого множительного механизма, в том числе и машинки, предопределена. Став непригодной, она подлежит списанию и уничтожению. Следовательно, надо найти акт и двигаться от него.
