а мать подвернула и подшила рукава. Джеймс поцеловал ее, поблагодарил отца, пообещал не разочаровать их. Больше часа он трясся в автобусе, мысленно перебирая все то, что рассказывал ему про собеседования старший брат, но тот работал в приличном государственном ведомстве, и его советы, пусть и данные от всего сердца, были сейчас совершенно не к месту.
– Негусто. – Мистер Хоуп потряс за уголок один-единственный лист бумаги, полностью вместивший резюме Джеймса.
– Да, – согласился тот. – Ну, я был в сана…
– Вы остались в армии после окончания срочной службы, так? Обычное дело, – сказал мистер Хоуп, и Джеймс уже раскрыл рот, собираясь возразить, сказать, что он отслужил лишь половину срока, но мистер Хоуп уже двинулся дальше и перевернул резюме, словно проверяя, нет ли чего-нибудь на обратной стороне. Там ничего не было.
– Маловато для двадцатишестилетнего парня, – сказал мистер Хоуп. – Явно маловато. Вы это сами напечатали?
– Печатала моя мать, – признался Джеймс и тут же почувствовал, как стыд разливается подобно мокрому пятну в промежности. На стене тикали часы, и Джеймс подумал, что они сломались или отстают, а может быть, он уже умер и это чистилище.
– Вы куда-то торопитесь? – спросил мистер Хоуп.
Джеймс хотел извиниться, но, оторвав взгляд от часов, он посмотрел в окно.
На улице у двери столовой стояла женщина. У нее во рту была сигарета, а поверх темно-синего платья – простая белая накидка. Черные волосы закрывала сетка, и Джеймс предположил, что они должны быть густые, блестящие и мягкие на ощупь. Шея у женщины была короткая, плечи узкие, грудь пышная, а бедра широкие и внушительные, и Джеймс подумал о том, что будет работать здесь через день. И через день видеть эту женщину. У него к горлу подступил клубок.
– Гм? – повторил мистер Хоуп, пристально глядя на Джеймса.
Джеймс представил себе, как возвращается домой и говорит матери: «Нет, не получил». Представил, как брат хлопает его по плечу (очень мягко) и говорит: «В следующий раз повезет, Джим, обязательно повезет». Он снова посмотрел на женщину с сигаретой. Подумал, какой унылой будет его жизнь, если он больше никогда ее не увидит.
– Нет, я никуда не тороплюсь, – сказал Джемс, размышляя, как бы поступил его брат.
Он подумал: «Если есть какой-нибудь мужчина, которому повезет обнять эту женщину, как бы он поступил?» И поспешил выпалить эти слова, пока не потерял присутствия духа.
– Мне предложили еще одно место, и я обещал сегодня дать им знать. На это собеседование я пришел, поскольку уже давно хотел работать здесь. Право, мне очень нравится ваша компания, мистер Хоуп.
И мистер Хоуп замешкался, снова пробежал взглядом резюме и перевернул его.
– Предложили место? – прищурившись, посмотрел он на Джеймса.
– Три дня в неделю в «Бритиш лейланд», – сказал Джеймс. Это была самая крупная компания, какую он только знал, такая крупная, что, хотелось надеяться, раскрыть его ложь будет непросто.
– Вот как? – сказал мистер Хоуп, а на улице женщина загасила окурок о стену из красного кирпича.
– Мои рекомендации произвели благоприятное впечатление, – продолжал Джеймс, распрямляя плечи. Вспомнив совет отца, он перестал нервно крутить руки и посмотрел мистеру Хоупу в глаза. – Если желаете, можете проверить сами.
Женщина вернулась в столовую, покачивая широкими бедрами, и Джеймса потянуло туда, ему очень захотелось последовать за ней.
Почесав подбородок, мистер Хоуп прочитал имена тех, кто дал рекомендации, – все это были друзья семьи. Один из них работал врачом в санатории.
Стресс давил на Джеймса. У него заболело левое легкое. Сделав глубокий вдох, он твердо приказал ему вести себя прилично. «Легкое, не делай так, чтобы я выглядел слабым. Не подводи меня в такой ответственный момент!»
Снова почесав подбородок, мистер Хоуп откинулся назад и, нахмурившись, посмотрел на зажатое в руке резюме. Сорочка у него была из очень тонкой ткани, и Джеймсу были видны черные завитки волос у него на груди.
– Я не верю ни единому вашему слову, – сказал мистер Хоуп. – «Бритиш лейланд» ни за что на свете не возьмет на работу человека вашего возраста, практически не имеющего никакого опыта. Но… – выронив лист бумаги на стол, он сплел руки на затылке, расправив локти словно крылья, – я восхищен вашей находчивостью, черт побери. Этого у вас не отнять. Мне еще никогда в жизни не приходилось видеть человека, так отчаянно жаждущего получить работу с бумагами. А нам очень нужен работник. Я вам вот что скажу: мы дадим вам испытательный срок. Три недели, половина оклада, и если у вас получится, вы приняты.
– Да, спасибо, да! – Вскочив с места, Джеймс пожал мистеру Хоупу руку. Рассмеявшись, тот похлопал его по спине, и боль превратилась в зуд. «О нет, только не сейчас, – подумал Джеймс. – Только не сейчас, нет!»
– Перед уходом загляните к Моррису, он вам все расскажет, – сказал мистер Хоуп.
Развернувшись, Джеймс выбежал из комнаты, а мистер Хоуп рассмеялся ему вслед, веселясь его прыти.
Пробежав по коридору, Джеймс завернул за угол, так, чтобы его не было слышно, стряхнул с плеч отцовский пиджак и разразился сухим кашлем. Он запихнул в рот рукав пиджака, чтобы приглушить этот жуткий звук, и кашлял до тех пор, пока у него не заболела грудная клетка.
Пот выступил у него на лбу, на щеках, на верхней губе. Рубашка прилипла к спине. Живот ныл. Бедра вопили, протестуя против его сгорбленной, скрюченной позы.
Наконец кашель прекратился. Джеймс достал рукав изо рта; ему было страшно на него посмотреть. Рукав стал мокрым, это не вызвало сомнений, но Джеймс не знал, от чего именно мокрым, и не хотел это видеть. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он перестал харкать кровью, такой густой, что она застревала в зубах. Однако этого срока было еще недостаточно для того, чтобы стереть страх. Джеймс подозревал, что отныне всегда будет испытывать тот стискивающий яйца ужас, который приходит, когда видишь свою кровь, забрызгавшую носовой платок, согнутую в локте руку, щеку склонившейся к тебе медсестры.
Джеймс просидел несколько минут в коридоре, надеясь на то, что никто не пройдет мимо. Надеясь также на то, что у него хватит сил войти в кабинет Морриса с поднятой головой, заполнить бумаги, необходимые для устройства на работу, и наконец снять груз со своих родителей. Они заверяли его, что он для них никакая не обуза, что они его любят и будут всегда о нем заботиться, и Джеймс обнаружил, что это такое, не быть обузой и в то же время чувствовать себя обузой. Знать, что ты ни в чем не виноват, но все равно мучиться от стыда, как будто все это происходит исключительно по твоей вине. Обитать в тесном сером пространстве между состраданием и враждебностью окружающих, между добротой и жалостью, пониманием
