и неведением. Последние шесть лет дались Джеймсу очень нелегко.
– Если хотите, можете остаться и пообедать, – предложил ему Моррис, когда он заполнил все необходимые документы. – Конечно, никаких разносолов – только то, что осталось от рабочих, но вы можете не стесняться. Вам предстоит неблизкий путь обратно.
Он объяснил, как найти столовую, добавив, что нужно будет сказать Мари или Барб, что его направил он, Моррис. Имя «Мари» зазвенело у Джеймса в ушах, потому что так звали ее. Он не мог сказать откуда, но он это знал. Это было ее имя.
С накинутым на одно плечо мятым пиджаком Джеймс вышел во двор в тот самый момент, когда оттуда уходили другие посетители. Рабочие двигались как единое целое, под синими спецовками вздымались широкие груди, их дыхание было тяжелым, а голоса громкими. Среди них Джеймс казался маленьким и медлительным – мелкая килька, плывущая против косяка голубых марлинов. Однако грудной карман ему грел новенький пропуск на работу, и поэтому он улыбался, даже здоровался, перехватив чей-то взгляд, и рабочие улыбались ему в ответ и говорили: «Как поживаешь?» с заметным бирмингемским акцентом. Они не смотрели на него с жалостью, не отшатывались словно от прокаженного, не относились к нему снисходительно, как если бы два года, проведенных в туберкулезном санатории, лишили его ума. Джеймс чувствовал себя одним из них. Он станет одним из них. Теперь он держал голову высоко поднятой. Трудящийся, зарабатывающий деньги, человек, устроившийся на выгодную работу, пусть даже только на полставки.
Столовая была прямо впереди. В окно Джеймс увидел двух женщин, вытирающих столы. Но глаза его были прикованы только к одной из них.
У стены стояла швабра, и когда Джеймс толкнул дверь, швабра упала.
– Ой, нет! Извините! – воскликнул он. Наклонившись, Джеймс поднял швабру и поставил ее к стене, она снова упала, он подобрал ее и оставил в руках, не зная, как быть дальше. – Извините, – повторил он, и светловолосая женщина подошла к нему.
– Все в порядке, – сказала она, – глупо было оставлять ее так, я сама виновата.
– Вы Барб? – спросил Джеймс, не глядя туда, где стояла темноволосая, из страха не удержаться на ногах. Она стояла в дальнем конце зала, но ему казалось, будто она совсем рядом.
– Она самая, – подтвердила блондинка. Она была выше ростом, чем Джеймс, стройная, с волнистыми волосами, убранными с лица, с чистой гладкой кожей, достаточно привлекательная, чтобы сниматься для киноафиш.
– Судя по всему, вас прислал Моррис. – Блондинка приветливо улыбнулась. – Все остальные зовут меня Бабс. Вы хотите перекусить?
И Джеймс сказал: «Да, если можно», по-прежнему не в силах заставить себя посмотреть на Мари. Он отчаянно сожалел о том, что не отправился прямиком домой. Зачем он сюда пришел? Он не до конца восстановившийся инвалид, живущий со своей матерью; вероятно, он будет всегда жить со своей матерью, потому что какой у него есть выбор, если он может работать лишь короткими отрывками, а между ними отдыхать?
У него залилось краской лицо; Джеймс это почувствовал.
– Если только вам не трудно. – Помолчав, он добавил: – Если хотите, потом я помогу вам убрать. – И его новообретенная уверенность в себе превратилась в яичную скорлупу, разбитую упавшей шваброй, страхом опозориться, близостью этой темноволосой женщины.
Бабс махнула рукой, приглашая его сесть за стол, и сказала, что принесет гуляш.
– Конечно, осталось совсем немного, но по крайней мере он горячий.
– Спасибо. – Сложив пиджак, Джеймс оставил его на соседнем стуле, так, чтобы все еще мокрый от кашля рукав оказался снизу, не на виду.
Из глубины зала донесся сосредоточенный голос с сильным акцентом.
– Я им займусь, Бабс, – сказала Мари. – А ты можешь идти домой. – И вот она уже стояла рядом с Джеймсом, он чувствовал запах столового жира, исходящий от ее фартука, видел сухую кожу у нее на пальцах; она стояла прямо здесь, рядом с ним, и сердце застряло у него в глотке.
– Я Мари, – сказала она. – Привет!
Жрица
К тому времени, как они затолкали машины под навес и, обессиленные, заползли обратно в дом, уже начало вечереть. Боль поселилась в мышцах Блю вместе с горечью безнадежного поражения, осознанием того, что она не может уехать отсюда, застряла в этом доме вместе… вместе с тем, что здесь видела.
– Ну, было бы глупо терять оставшуюся часть дня, – сказала миссис Парк, когда обессиленные гостьи свалились в кресла перед камином. Кресло оказалось мягким, и Блю откинула голову назад.
– У меня не осталось никаких сил, – пробормотала Сабина. – Этой ночью я так хорошо спала, однако сейчас я просто…
– Как и я, – подхватила Блю.
– Сегодня вы будете спать крепко, – вставил из своего кресла Милтон.
– В «Болоте надежды» со сном ни у кого не бывает проблем, – заметил мистер Парк, подбрасывая в огонь полено. – Здесь очень тихо.
– А что насчет спокойствия? – спросил Милтон.
– Да, – сказала миссис Парк, – и это тоже нужно принимать в расчет. Разумеется, вместе со всеми нашими занятиями, что способствуют отдыху рассудка и тела. Как я говорила за обедом, мы можем начать с простой йоги и двигаться дальше. – Наполнив свой голос сахарной жизнерадостностью, она разгладила складки льняного сарафана.
Блю подняла голову, чтобы посмотреть на нее, и с сожалением отметила, что улыбка натянутая. Она поняла, что миссис Парк чувствует себя очень неловко: гости хотят уехать, запланированные мероприятия стали ненужными.
– Мы можем продолжать как ни в чем не бывало, раз вы не можете… Кто хочет присоединиться ко мне? – Миссис Парк говорила уверенно, широко улыбаясь, однако в ее глазах чувствовалось отчаяние. – Сабина? Кажется, утром у вас был настрой.
– Утром был, но сейчас мне хочется лишь сидеть у огня и спать. – Выгнув спину, Сабина вытянула руки над головой. – Извините, это стресс из-за машин. Но, если честно, я бы с огромным удовольствием выпила большущий бокал вина и наелась чипсов.
– Еще нет и трех часов… – Улыбка миссис Парк поблекла; огонь брызнул искрами в чугунный экран. – Несколько рановато для… и у нас здесь не употребляют спиртное, это твердое правило. Понимаете, алкоголь затуманивает сознание, а это затрудняет работу с…
– Я бы с радостью затуманила свое сознание, – сказала Сабина, и Милтон издал скрипучий смешок.
– Молли, можно положа руку на сердце сказать, что сегодняшний день далек от нормального. Так что лучше оставить всю эту затею с пансионатом за порогом, хорошо? – сказал мистер Парк. Открыв деревянный шкаф, он достал плед. – Устраивайся поудобнее, любимая, я приготовлю чай.
Присев на краешек дивана, миссис Парк накрыла ноги пледом и сложила руки на коленях, разом постарев, став беззащитной и уязвимой.
– Я сожалею, что все так вышло, – сказала она. – Мы очень стараемся – нам хочется, чтобы здесь было уютно и безопасно, понимаете?
– Перестаньте, вы ни в чем не виноваты, – успокоила ее Сабина. – Мы отдохнем здесь день-два, затем
