Ознакомительная версия.
– Вот как? Она общалась и с вами?
– Со мной лично – нет. Но она разговаривала с Хайат, я сам видел. И с Лаурой. И кажется, подарила ей какую-то мелочь.
– Какую?
– Спросите у нее.
– Эта Хайат… Она ведь не испанка?
– Нет. Приехала откуда-то с Балкан. Кажется, Лаура перетащила ее с прежнего места работы. Женщина небольшого ума, но дело свое знает. И жалоб на нее не поступало.
Вряд ли женщина небольшого ума так уж досконально разбирается в кошачьих породах. Но и без Аингеру инспектору Субисаррете понятно: о кошках Виктор Варади узнал не из третьих рук. Прошлой ночью они навестили его на ресепшене, хотя в непосредственный контакт с портье не вступали. А было еще несколько ночей, и все они зафиксированы на пленке. Которая рано или поздно будет отсмотрена вся, а пока ему нужно найти Виктора.
«Найти Виктора» – главный лозунг сегодняшнего утра и главная задача на сегодняшний день, все остальное может подождать. Пленка – тоже. Не сейчас, потом.
В этом потом есть известное лукавство, потом похоже на тяжелое лоскутное одеяло, которым Икер укрывался в детстве, прячась от собственных страхов. Надежнее убежища не сыщешь, в нем можно – в относительной безопасности – пережить темноту и дождаться первых лучей солнца. Темнота была кошмаром маленького Икера – не потому, что в ней ничего не было видно, как раз напротив: стоило глазам привыкнуть к темноте, как из нее начинали выползать всякие чудовища и монстры, один за другим. Днем они прятались в самых обычных вещах и предметах: в кресле с накидкой из светлого льна, бабушкином зеркале, книжном шкафу, птичьей клетке, похожей на старинный замок с башенками, – птицы там не водились отродясь.
Именно в клетке и заключалось для Икера главное зло; именно оттуда, из готического замка, тянулись к нему щупальца, раздвоенные языки и костлявые скрюченные пальцы. Как было бы замечательно, если бы взрослые, от которых зависит все в этом мире: дед, бабушка или Иисус, – поселили бы в замке веселого щегла или длинноклювого зимородка. Или в один прекрасный день пришла бы посылка от Девы Марии – с двумя почтовыми голубями. Но вместо этого пришла посылка от матери – с матросским костюмчиком, который оказался Икеру слишком мал. Возможно, он подошел бы по размеру большому попугаю: их Икер не раз видел по телевизору – широкогрудых, с непомерно длинными красно-голубыми хвостами, с лапами-корнями и глазами-бусинами. Даже такая внушительная птица легко уместилась бы в клетке, но…
Это – очень ценная вещь.
Так всегда говорила бабушка. Клетка – старинная, из красного дерева, с позолоченными маленькими качелями внутри, а перекладина на качелях обита темно-красным бархатом. Островерхие башенки украшены крошечными, не потерявшими цвет флажками: на них можно разглядеть звезды, короны, львов, стоящих на задних лапах, и геральдические лилии. Так можно ли отдать такую красоту на откуп глупой птице, которая немедленно загадит ее, испортит, искромсает в щепы безупречно отполированное веками красное дерево?
Икер – не из тех парней, кто устраивает истерики, если какое-то их желание не исполняется немедленно. Он сам, согласно своему детскому разумению, пытался населить замок живыми существами – из тех, что были под рукой: жуками, гусеницами, прохладными лягушками. Но жуки и гусеницы легко просачивались сквозь прутья, а лягушек выгребала бабушка, после чего Икер, сопровождаемый охами и подзатыльниками, отправлялся в угол и громко (так, чтобы было слышно на кухне, где бабушка готовила обед) читал «Pater Noster».
Сто раз кряду.
А иногда и сто пятьдесят. Молитва – единственная вещь, способная выкроить из лоскутков плохого мальчишки матросский костюмчик хорошего: да так ладно, что он не будет морщить и жать в плечах. В этом была свято уверена бабушка, и дед тоже, и Иисус. И почти наверняка Дева Мария, от которой Икер так и не дождался почтовых голубей.
А еще были бабочки и стрекозы.
Но удержать их в клетке было еще сложнее, чем гусениц. Они… исчезали.
А у Икера никогда не хватало терпения дождаться того момента, когда они исчезнут. Всякий раз он давал себе слово не спускать глаз с клетки, но в какой-то момент обязательно отвлекался на ничего не значащий пустяк. Пустяк был явно в сговоре со стрекозами и бабочками, потому что, когда взгляд Икера снова сосредотачивался на позолоченных качелях и темно-красном бархате, никого внутри клетки не оказывалось.
Пустота.
Самым удивительным было то, что и в комнате ни стрекоз, ни бабочек не оказывалось тоже. Они не садились на книжный шкаф и не прятались под льняной накидкой, не шуршали крыльями в корешке толстенной «Библии». Они как будто растворялись в пространстве комнаты, хотя Икер предусмотрительно закрывал окно и дверь. Икер однажды признался Борлито, что боится темноты, боится бабушкиного зеркала и большой вазы с бумажными цветами – флоксами, розами и пунцовыми мальвами.
Боится клетки.
Клетка произвела впечатление на Борлито, особенно башенки с флагами.
– А если бы там жил кто-нибудь, тебе не было бы так страшно? – спросил он, после того как замок из прутьев и красного дерева был обследован со всех сторон.
– Щеглы – насмешники, – секунду подумав, заявил Икер. – А у зимородков – длинные крепкие клювы. А у попугаев лапы такие же сильные, как руки у дедушки. И крылья… Их крылья подняли бы ветер, самый настоящий ураган. А при урагане и носа из замка не высунешь. Они бы справились с чудищами, каждый из них.
– И даже щегол? Щегол ведь маленький, совсем крошка.
– Щегол – весельчак. Он бы рассмешил чудищ до смерти, захохотал.
– А лягушки?
– Лягушки – холодные, и чудища замерзли бы рядом с ними.
Железная логика Икера вроде бы убедила Борлито, он отошел от замка-клетки, устроился на краешке кресла, которое по ночам превращалось в безглазую тушу носорога, раскрыл блокнот и вытащил простой карандаш из-за уха. А из заднего кармана штанов – плоскую железную коробку с цветными.
– Собираешься рисовать? – забеспокоился Икер.
– Не подглядывай!..
Через пять минут Борлито сделал то, чего прежде не делал никогда: вырвал страницу из своего драгоценного блокнота. Еще через три минуты к вырванной странице присоединилась еще одна, а за ней последовали две других.
– Вот, – сказал Борлито. – Теперь никого бояться не стоит.
…Их было четверо – рыцарей в шлемах с плюмажами разных цветов: зеленым, оранжево-синим и красно-голубым. Последний – четвертый – плюмаж был украшен шутовскими бубенчиками, и Икер вдруг услышал, как они звенят. Это был совсем тихий звон, но Икеров рот расползся до ушей. В звон бубенчиков вплеталось позвякивание шпор, а на доспехах рыцарей сияли солнце и корона, устрашающе рычали львы и цвели геральдические лилии.
С такими защитниками и впрямь не испугаешься!
– Это мои рыцари? – прижимая рисунки к груди, спросил Икер.
– Твои, – заверил Борлито. – Только оставь раскрытыми двери замка.
Эта идея не слишком понравилась Икеру.
– Почему еще?
– Рыцарям нужна свобода маневра, чтобы защитить тебя… И вообще, никто не должен сидеть в клетке.
– Даже чудища?
– О них не беспокойся.
Икер и не беспокоился. Больше не беспокоился. Он почему-то сразу уверовал, что три несуществующие птицы и один лягушонок, преображенные талантом Борлито в самых настоящих смельчаков, отведут от него щупальца и раздвоенные языки. А костистые пальцы никогда не сомкнутся на горле.
Он едва дождался ночи, так ему хотелось посмотреть на битву титанов. Он больше не цеплялся за бабушку, когда она пришла украдкой поцеловать его перед сном. Украдкой – потому что дед терпеть не мог проявления телячьих нежностей, не порть мальчишку, – заявлял бабушке строгий дед, – если будешь его обслюнявливать и кудахтать над ним, из него никогда не вырастет мужчина.
Бабушка – тоже строгая, но отходчивая: за подзатыльниками всегда следовала конфета, или сладкая капустная кочерыжка, или какая-нибудь другая вкусность, а уж от поцелуя на ночь она и вовсе никогда не отказывалась. Обычно Икер крепко держал ее за запястья во время смазанного пергаментного поцелуя и долго не хотел выпускать их.
– Ну что, что еще? – спрашивала бабушка.
Икера так и подмывало уткнуться ей в передник и рассказать про собственные муки, связанные с темнотой. Но что-то останавливало его, и этим «что-то» была бабушкина болтливость. У нее нет никаких тайн от деда, а дед, едва прознав про страхи Икера, тут же начнет их искоренять. Как он будет делать это – тоже понятно: запрет трусишку в темное место, где сами собой должны произрасти бесстрашие и воля.
Два качества, необходимые мужчине, как правая и левая нога. Как правый и левый глаз, как обе руки. А без чего-то одного (правого глаза – воли и левой ноги – бесстрашия) никто не может чувствовать себя по-настоящему полноценным.
Ознакомительная версия.
