И задал умнейший из вопросов:
— Штаны у тебя уже высохли?
Это была провокация, и я оставил ее без внимания. Он выдвинул ящик, вытащил из него несколько отпечатанных бланков, написал что-то сверху шариковой ручкой — очевидно, число и время — и задал мне два вопроса по существу:
— Твоя фамилия Арчи Гудвин? А-р-ч-и?
— Я хочу позвонить своему адвокату, — сказал я.
Он ощерился. Ему хотелось, чтобы ухмылка была подлая, и именно такой она и вышла.
— Каждый вечер в пятницу, — принялся растолковывать он, — Лютер Досон уезжает в свою хижину в горах к югу от Хелины. Телефона там нет, и…
— Плевать я хотел на Досона. Я хочу позвонить Томасу Джессапу.
Ухмылки как не бывало.
— Джессап не является твоим адвокатом, — заявил Уэлч.
— Но он адвокат. У меня в кармане подписанная им бумага. Ладно, я изменяю характер своей просьбы. Я требую. Я хочу позвонить какому-нибудь адвокату.
— Я сообщу об этом шерифу, когда увижу его. А-р-ч-и?
— Поставьте просто букву «х». Вы, возможно, не знаете, что означает «онеметь», зато я знаю. Еще вы полагаете, что человек не может онеметь, коли он произносит слова, то сейчас убедитесь, что такое может происходить. Ни на какие вопросы, даже на самые пустячные, я отвечать не стану, пока не увижу мистера Джессапа. Спросите меня, что я предпочитаю на завтрак, ветчину или бекон, и я тоже онемею. Но вы меня об этом еще не спрашивали, поэтому стоит принести мне и то и другое, а я уж выберу сам. Или даже лучше, чтобы ничего не пропало…
Я болтал без умолку, потому что он пытался шевелить мозгами, а пока я болтал, для него это было невозможно. Разумеется, занимал его не я, а человек, имя которого он мог написать правильно, даже не спрашивая: Томас Р. Джессап. Ему, вероятно, хотелось посоветоваться с Хейтом, по с шерифом можно было связаться, только набрав номер телефона Вуди. Когда он наконец все продумал и снял трубку, я ожидал, что он наберет номер Вуди, но он даже не притронулся к диску. Нажав на кнопку, он произнес через минуту:
— Морт? У меня тут есть для тебя один тип. В кабинете шерифа. Приди забери его… Нет, он может идти… Тебе-то какое дело? Черт побери! Приди и забери его.
Он положил трубку и принялся что-то писать.
Я устремил взгляд на перегородку и стал размышлять о своих возможностях и средствах. Их не было. Лили, безусловно, пытается найти Досона, а Вулф, наверное, ищет пути связаться с Джессапом. Я лишь мог пожелать, чтобы им сопутствовала удача, хотя рассчитывать на нее особенно не приходилось. Вероятней всего, на завтрак в воскресенье я не получу ни ветчины, ни бекона; даже в понедельник их не получу. Вопрос стоял так: могу ли я сделать хоть что-нибудь? Могу ли, к примеру, сказать Уэлчу что-нибудь такое, что наверняка отразится на его настроении в оставшиеся часы уик-энда? Я так ничего и не придумал — дверь открылась, и появился Морт. Это был небольшой жилистый парень с длинным красным шрамом на левой щеке, в серых форменных брюках со складкой, в грязной серой сорочке и с револьвером на ремне. Уэлч взглянул на него и спросил:
— Где твой китель?
— Здесь жарко, — ответил Морт. — Сделай вид, что не заметил.
— Мне следует доложить об этом. — Уэлч встал, вытащил из кармана связку ключей, выбрал один, подошел ко мне, отомкнул наручники и снял их. — Встань, — приказал он, — и выложи все из карманов.
Поднимаясь, я сказал:
— Я оставлю себе бумагу, подписанную окружным прокурором.
— Ты не оставишь себе ничего. Разгружайся.
Я повиновался. На столе образовалась целая куча. Я обрадовался, что там нет ничего лишнего — скажем, экземпляра письма, которое я написал Вулфу. Когда я покончил с содержимым карманов, Уэлч меня обыскал, причем довольно умело и не слишком грубо, а затем преподнес мне сюрприз. Когда он взял мой бумажник и вытащил из него деньги, я подумал, что он их пересчитает и заставит меня расписаться, по он протянул их мне и сказал:
— Можешь оставить.
Собрав со стола мелочь, он тоже протянул мне. Такого со мной еще сроду не случалось ни в одной из кутузок, но это была еще Монтана. Как знать: в тюрьме мог оказаться ловкий на руку заключенный или один из сотрудников, который поделится добычей с начальством. Неразумно ожидать, что люди, заправляющие тюрьмой, в среднем получше тех, кто заправляет делами на свободе.
Уэлч приказал Морту:
— Посади его в пятую. Грив все еще в двенадцатой?
Морт кивнул.
— Ну, посади его в пятую, — повторил он. — Отпечатки Эверс может снять потом. Похоже, он убийца и, возможно, будет сидеть у тебя долго. Я не могу сообщить тебе его фамилию: он отказывается говорить, даже имени своего не желает назвать.
— Я знаю его фамилию. Гудман. — Морт положил руку на пистолет. — Выходи, Гудман. Направо.
Я повиновался.
XI
В воскресенье в десять минут шестого надзиратель вставил ключ в замок камеры, открыл дверь и сказал:
— К вам пришли.
Энтузиазма я не выказал. Вряд ли это Вулф или Лили. Скорее всего Досон. Лили, конечно, могла развить бурную деятельность, но если даже так, ее визит будет всего лишь визитом вежливости. В тот день я заключил сам с собой пари, поставив двадцать против одного, что отыскать в августовское воскресенье какого-нибудь судью и договориться об освобождении меня под залог, окажется невозможным. Мог заявиться и Морли Хейт, но для меня его визит не подарок. Он бы попытался заставить меня говорить, а я бы попытался придумать что-нибудь поостроумней «онемения».
Это оказался Эд Уэлч. Я поднял бровь, увидев у него в руке наручники. Это могло означать поездку, но куда? Он защелкнул их у меня на запястьях и бросил: «Прогуляйся».
Я направился по коридору. Проходя мимо двери с цифрой «двенадцать», я надеялся, что Харви не выглянет в коридор и не увидит меня, поскольку остановиться и объяснить, как я очутился там, я не мог. Уэлч отпер зарешеченную дверь в конце коридора и еще одну в стене квадратной комнаты, и мы оказались в конце бокового вестибюля здания суда. Значит, подумал я, все дороги ведут в кабинет шерифа. Однако мы направились дальше, к большому вестибюлю, пересекли его, вышли к главной лестнице и поднялись по ней. Я было подумал, что ошибся насчет судьи и что Лиля и Досон, возможно, отыскали какого-то, но на верхней площадке Уэлч повел меня направо к той двери, в которую я уже входил. Она была распахнута. При нашем приближении на пороге появился человек, фамилия которого была написана на двери: прокурор округа Томас Р. Джессап. Нас с ним разделяли четыре шага, когда он заговорил:
— А почему в наручниках, Уэлч?
— А почему бы и нет? — парировал тот.
— Снимите их.
— Если это приказ, вся ответственность ложится на вас. Он оказал сопротивление при аресте.
— Это приказ. Снимите их и заберите с собой. Я позвоню вам, когда…
— Я никуда не уйду. У меня приказ находиться при нем.
Джессап вышел в коридор.
— Снимите наручники или дайте ключ мне. Если вы не знаете, где кончается ваша власть, так об этом знает шериф Хейт и знаю я. В кабинет ко мне не входите. Я позвоню вам, когда прийти. Дайте мне ключ.
Уэлчу требовалось время подумать. Но ему понадобилось всего две или три секунды, чтобы понять — без помощи ему не обойтись, а ближайшая помощь осталась внизу. Он вытащил связку ключей, снял один, протянул его Джессапу, повернулся и вышел. Джессап сделал мне знак войти, вошел следом и закрыл за собой дверь. Он, как всегда, выглядел строгим и аккуратным, но глаза у него были красные, веки распухшие, на подбородке щетина. В кабинете, куда он меня провел, никого не оказалось. Джессап посмотрел на меня и сказал:
— Не вижу никаких следов.
— А их и нет, — ответил я, — разве что на плече, куда Уэлч пнул меня ногой.
Я протянул руки, Джессап вставил ключ, снял наручники и спросил:
— Что вы им рассказали?
— Ничего особенного, только объяснил Уэлчу, что значит «онеметь», и заявил, что хочу позвонить адвокату по имени Джессап. Это произошло в три часа ночи. С тех пор говорить было не с кем.
— Хейт?
— Он не показывался.
— Пожалуйста, расскажите мне все, но сначала… Он указал на картонную коробку, перевязанную ленточкой. — Это от мисс Роуэн. Она сказала, что в ней закуска. Вы предпочитаете сперва поесть или поговорить?
Я сказал, что хотел бы покончить с делами, а уж потом не спеша поесть, и он прошел к своему месту за столом. Когда я уселся на стул наискось от него, он вытащил из нагрудного кармана конверт.
— Там все объяснения, — сказал он, протягивая мне конверт. Конверт оказался незапечатанным. В нем лежал фирменный бланк «Ранчо Дж. Р.», а текст написан знакомым мне почерком:
