Лиза вставила в магнитофон свою любимую кассету с записями Мадонны и принялась размышлять.
«Если вспомнить, как Николаева на него орала, то можно сделать вывод, что он прячется. И, сдается мне, не только от «мадам». Ведь когда она ему с моей подачи про ментов залепила, он аж охрип. И окошко сразу захлопнул. С чего бы ему так обосраться? Так-так, интересненько… Однако Николаева ведь живет на Новослободской, с бабкой, кажется. Почему они в Беляеве? Может, она эту квартиру снимает? Ловко же он пристроился, бестия, — наверняка Ольга еще и платит сама. И что она нашла в этом хлыще? Рожа мерзкая, характер дрянной, мужик вообще никакой, одни понты. Посоветовалась бы со мной, может, кого поприличней бы зацепила…»
— Эй, подруга, дай закурить! — вдруг раздался юношеский фальцет.
От неожиданности Лиза вздрогнула. В открытое окошко со стороны пассажирского сиденья просунулась смешная мальчишеская голова в пестрой бандане. Парень лукаво улыбался и пускал розовые жвачные пузыри.
— Мал еще курить-то!.. Да ладно, возьми, — она протянула пачку и выщелкнула из нее сигарету.
— Я возьму две, можно?
— Черт с тобой, бери, — засмеялась Лиза.
— Спасибо, тетка! — Парень тряхнул пачку и высыпал на ладонь штук пять. Затем он сделал ловкий разворот и умчался прочь на своих роликах.
«Вот сумасшедший! Такой же шальной, как Колян…» — подумала ему вслед Лиза.
И вдруг ее словно обожгло:
«О господи! Коляшка! Как я могла забыть?! Он же звонил из Греции на автоответчик. Ах ты, мамочки, когда же это было?.. — Лиза старалась припомнить тот день. — Что-то около недели назад, кажется… Да, точно. У меня тогда еще была последняя репетиция перед съемками».
При воспоминании о несостоявшихся съемках у Лизы навернулись слезы. Вся лихая круговерть последних двух недель мысленно пронеслась перед ней — захватывающие репетиции в студийном павильоне с Одноробовой, первый съемочный день, он же и последний, потом полный облом, сочувствующие взгляды коллег, неприятный разговор с Петровым, угроза суда… И виновницей всех ее несчастий была именно эта толстая сука, которая приходилась родной матерью ее лучшему дружбану Коляну Ревенко.
«И кой черт меня занес на эту галеру!» — с опозданием теперь сокрушалась Лиза. — Знала же, что так будет! Чем только думала, на что рассчитывала? Да плевать она хотела на мою популярность и на «Нику» в придачу. Тем более с «Никой» этой она сама мне капитально подмогнула. А я, значит, свинья неблагодарная. И по всему выходит, что Ревенко-то права. Но что-то уж больно круто она со мной, словно я Богачева какая-нибудь. И ведь в нормальных отношениях с ней были. Могла бы просто вызвать к себе, наорать, а потом бы все уладили. Все равно она сволочь, а я дура безмозглая. Вот Колян, слава богу, совсем не в нее».
Они познакомились год назад, опять же на съемках. У Лизы была главная роль, а Колян ради развлечения согласился на эпизод. Два дня они с удовольствием изображали перед камерой ссорящихся брата и сестру, раздавая друг другу тумаки и затрещины. В перерывах надувались в буфете пепси-колой и болтали обо всем на свете. С тех пор они больше не расставались.
Несмотря на разницу в шесть лет, они моментально нашли общий язык и понимали друг друга с полунамека, вместе им было легко и весело. Они так и остались братом и сестрой. Лиза как бы опекала Коляна в качестве старшего товарища, при этом делилась с ним всеми своими девичьими секретами. А он подтрунивал над ней, считая ее «своим парнем».
Встречались они по выходным, бесцельно болтались по городу, заваливались в «Кодак-киномир», трескали там попкорн и пили колу. Частенько Лиза забирала его к себе домой и упражнялась на нем в кулинарном искусстве. Колян с удовольствием уплетал ее непропеченные шедевры и взахлеб рассказывал ей о новых компьютерных программах.
Лиза очень привязалась к мальчику и искренне его жалела — ведь при всем внешнем благополучии он был абсолютно заброшен и никому не нужен, кроме толстяка Боба, детского приятеля. Лиза даже представить не могла, как он уживается со стервой-матерью и крокодилом-отчимом.
Само собой, эта дружба держалась в строжайшей тайне от кого бы то ни было, а особенно от мадам Ревенко. Колян скрывал их знакомство от матери, потому что хотел иметь частную жизнь, а Лиза интуитивно чувствовала, что в тот день, когда мама Люба увидит их вместе, закончится ее карьера. Ее обвинят в разврате несовершеннолетних и с позором выставят вон. Причем отовсюду. Даже в захудалый театр-студию не возьмут, не рискнув ссориться с Ревенко.
Лишь однажды, случайно, в открытой кафешке на ВВЦ, они напоролись на Витю Филимонова с женой. Витя был шофером Ревенко и, естественно, прекрасно знал и Лизу, и Коляна. Обе пары вежливо друг другу кивнули, но не обмолвились ни словом. Колян с Лизой сразу смылись и стали готовиться к казни.
Но никаких ответных действий со стороны матери-злодейки не последовало. Виктор оказался нормальным парнем и ничего ей не рассказал. С тех пор каждый раз, когда Ревенко срочно требовался сын и Виктор его привозил, Колян украдкой оставлял в «бардачке» сто рублей. Виктор молчал и деньги брал.
«Ну я и мерзавка!.. Я его практически подставила! Интересно, а кто же его тогда встречал?.. Так. Стоп. Когда он прилетел?» Лиза попыталась восстановить картину минувших событий, и по всему выходило, что Колян вернулся пять дней назад. Как раз в тот день, когда исчез Кирилл.
Лиза включила зажигание, развернулась и помчалась домой.
Ее осенило — вот кто ей сейчас срочно нужен: Колян! Он-то наверняка знает, почему Кирилл ударился в бега, а ей известно, где именно сидит эта крыса. И если объединить информацию и все правильно рассчитать, то можно извлечь из ситуации громадную пользу и для себя, и для Коляна.
Да, прежде чем что-либо предпринимать, надо немедленно разыскать Коляна.
Через полчаса она была дома.
Уже неделю Лиза жила одна — мать уехала на какой-то очередной научный семинар и должна была вернуться только послезавтра. Лиза опрометью кинулась в кухню, открыла холодильник, жадно глотнула выдохшейся минералки, схватила со стола телефонную трубку.
Стол и раковина были завалены грязной посудой, под ногами хрустела просыпавшаяся гречка, но ей сейчас было не до уборки. Она перешла в свою комнату, распахнула окно, уселась на подоконник и набрала номер:
— Алло… Здравствуйте. Передайте, пожалуйста, для абонента 14461: «Коляшик, дорогой. Прости меня. Срочно мне позвони. Это важно. Я очень тебя люблю. Лиза». Это все сообщение… Повторите через пять минут. Спасибо.
Лиза закурила и приготовилась ждать.
Не могла она знать, что через тридцать секунд маленький пейджер беспокойно затрясется среди плавок, носков и маек на самом дне спортивной Коляшкиной сумки и что адресат не сможет прочесть ее отчаянного призыва.
Уже третьи сутки Виктор с Коляном сидели в темном, грязном подвале на куче тряпья, задыхаясь от спертого воздуха. Их почти перестали кормить, туалетом служило старое ржавое ведро, которое выносили раз в два дня, вонь стояла нестерпимая.
Виктор еще держался, а Колян очень ослаб. От постоянного голода у него кружилась голова, и он почти не вставал. Сначала Виктор пытался его отвлечь, рассказывал о своей жизни, о Насте, читал наизусть стихи, которых знал великое множество. Но со вчерашнего вечера и он замолчал, сберегая силы.
Самым ужасным в их положении была неизвестность. С ними никто не разговаривал, никакой информации не сообщали, молча ставили миску с пустой овсяной кашей и кружку с водой. Один раз Колян заикнулся было с просьбой позвонить матери, но получил сокрушительный удар в лицо. Больше попыток вступить в контакт со своими мучителями они не предпринимали.
Но ничего этого Лиза не знала и посылала сообщения одно за другим. Она нервничала и злилась — прошло уже больше часа, а Колян все не звонил.
«Ну и ладно, в конце концов, на обиженных воду возят!» — она плюнула на все и решила действовать сама.
Выжидать больше было невозможно, ведь неизвестно, как поступит Кирилл после бурного объяснения с Николаевой — а вдруг возьмет да объявится? И тогда прощай заветная свобода, и все, что ей останется, — это распивать «Гжелку» с Богачевой и компанией.
— Эй, Лизок! Спички сбрось, а? Зажигалку забыл, мать ее! — окликнули Лизу со двора.
«Да что за день такой… То им сигареты, то спички».
Она сползла с подоконника и вдруг спохватилась: да ведь это Семеныч вышел со своим Лордом, а это значит, что уже половина второго ночи!
Лиза свесилась с подоконника и кинула вниз коробок:
— Держи, дядь Слав. А который теперь час?
— Дык, как обычно, второй, — надсадно прокашлял Семеныч. — Что, не спится, девка?
— Не-а…
— Ты давай-ка с окна слазь да иди ложись. Утро-то, оно, вишь ты, вечера мудренее.
