За монотонной работой время летело незаметно, и когда Степан взглянул на часы, он с удивлением обнаружил, что стрелки приближались к шести, и поспешил в торговый зал. Ему хотелось сегодня же, до закрытия магазина, поглядеть семитысячную вазу.
В магазине в этот предвечерний час уже включили освещение. Старинный бронзовый канделябр освещал мягким ровным светом покоящуюся на стеллаже вазу, благородный тонкий фарфор, вбирая в себя свет канделябра, светился изнутри, словно огромный драгоценный камень. В этом сиянии невесомо парили голубые ангелы среди разбросанных по белому фону ярко-красных роз. Эта красота невольно захватила даже неискушенного в искусстве Степана. Оторвавшись наконец от этого чуда, он вышел на улицу.
Стоял легкий приятный морозец, но чувствовалось приближение скорой весны. «А у нас уже совсем, должно быть, тепло, — подумалось Степану. Сеять скоро начнут», — по крестьянской привычке связал он начало весны с полевыми работами. После душного магазина морозный воздух казался необыкновенно свежим и прибавлял сил. Красным неоном светилась в сумерках огромная буква «М». Степан всем другим видам транспорта предпочитал метро: быстро и, главное, не заблудишься. Впрочем, до Петровки, 38, где теперь находилось его временное место службы, он сумел бы добраться и на автобусе или троллейбусе.
Рабочий день уже кончился, и в кабинете, кроме Сергея Шатохина, никого не было» чему Степан не удивился. Он привык к тому, что в служебное время комната тоже пустовала. Степан так и не успел познакомиться с коллегами Сергея: работа розыскников отнюдь не кабинетная.
— Что новенького, старший лейтенант? Долгонько тебя не было, приветствовал его Сергей. Он был в приподнятом настроении. — Кажется, лед тронулся, как говаривал один обаятельный жулик, чтивший уголовный кодекс. Ладно, давай выкладывай, — перешел на деловой тон Шатохин.
— Фамилия нашего потерпевшего — Карякин Валентин Семенович. — Чобу заглянул в блокнот и назвал адрес. — Сдает ценные вещи, я видел одну семь тысяч ваза стоит, представляешь? И еще сдал скульптуру — «Похищение сабинянок» называется. Какой-то мужик двух девок уволок. Одной ему мало.
— Легенда такая есть, Степа, — наставительно произнес Шатохин. Потом как-нибудь расскажу. Так на Вернадского, говоришь, прописан этот похититель?
— Почему — похититель? Вроде наоборот — у него украли.
— Ну, это еще большой вопрос, кто у кого украл. Я о другом. — Сергей засмеялся. — Похоже, что наш подопечный тоже вроде того похитителя сабинянок.
— Как это? Ты что-то сегодня загадками говоришь, дорогой Сережа.
— Никаких загадок, обычная история, простая вещь: жена и любовница, вот и две женщины.
— Про любовницу откуда узнал так скоро? — недоверчиво спросил Чобу. Сверхоперативно работаешь. Я вот целый день рылся в бумагах, чтобы адрес установить, а ты сразу и в дамки.
— Не в дамки, а в дамы, вернее — в даму, которую зовут хорошим русским именем — Татьяна, красивая, между прочим. Могу адресок и телефончик дать, — игриво произнес Шатохин.
— Да ну тебя, — отмахнулся Степан, — говоришь — давай по делу, а сам мелешь ерунду.
— А я по делу, только по делу, Степа. Запоминай: Рагозина Татьяна Максимовна, проживает по адресу: Сущевский вал, дом 31, квартира 25, в однокомнатной кооперативной квартире.
— Да откуда эти сведения? — заинтересованно спросил Чобу.
— Откуда, откуда, — передразнил его товарищ. — Хочешь, чтобы все наши секреты тебе выложил? Все оттуда. — Сергей сделал неопределенный жест.
Чобу на этот раз обиделся как будто всерьез, отвернулся и замолчал. Шатохин тоже молча с улыбкой наблюдал за товарищем. Насладившись этим зрелищем, он весело произнес:
— Шерше ля фам, как утверждают французы, и правильно, между прочим. Поехали мы, значит, за этим «Запорожцем», смотрим — во двор въезжает, на Сущевском валу, останавливается возле третьего подъезда. Они выходят. А тут как раз одна дама, я хотел сказать — дворничиха, снег подметает. То да се. Разговорились. Она чуть под градусом была. Полнейшую информацию выдала. Они ведь, дворники, все знают. Говорит, что жена Карякина прибегала, грандиозный скандал устроила этой фифочке — так она Татьяну именует. Я так понял: крепко не взлюбила эта дворничиха ее. Потому и рада перемыть ей косточки, с любым языком почесать. Пошли к полковнику, он тебя заждался. И Голубеву тоже не терпится узнать, с чем ты явился. Я уже успел доложиться.
Полковник Ломакин по-дружески приветствовал Чобу. Так же, как и Шатохин, он пребывал в хорошем расположении духа: сегодняшний день можно было отнести к числу удачных, и основания для такого настроения у полковника были.
— Вот видишь, Алексей Васильевич, — повернулся он к Голубеву, — не подвел Савицкий. А ты еще сомневался. И наши ребята отлично сработали.
— Стараемся, товарищ полковник, — смутился от похвалы начальства Степан. — А этот Савицкий вообще-то неплохой парень… Видно, сделал выводы.
— Время покажет… Докладывайте, — Ломакин положил перед собой толстый блокнот. — Это уже кое-что, — произнес он, когда Степан закончил, — но все еще мало. Мы ничего не знаем об этом Карякине и его даме сердца. И откуда у него такие дорогие вещи: картина, ваза, сабинянки эти самые?
— А если и они — краденые? Как лампада? — высказал предположение Чобу.
— Маловероятно, — тотчас откликнулся Голубев. — Мы бы знали, в Москве за последнее время таких краж не зарегистрировано.
— Так не обязательно в столице, товарищ майор, — Степан обвел глазами сидящих в кабинете, как бы ища у них поддержки. — Вот лампаду эту в Молдавии украли, а нашли в Москве.
— Мы ориентировок ниоткуда не получали по этим сабинянкам и другим вещам. А лампаду ведь в комиссионку не сдавали. Кто же понесет в комиссионный темные вещи?
— Предположим, Алексей Васильевич, — миролюбиво заметил Ломакин, случается, и несут. Украли, допустим в Одессе, а сдают в Москве. Как с «Ангелом пустыни», например.
— Так его же по липовому паспорту сдали, Владимир Николаевич, неужели забыли? — удивился майор.
— Ничего я не забыл, Алексей Васильевич, все помню. — Полковника как будто задело замечание насчет памяти. — А вы уверены, что Карякин — его настоящая фамилия? Может, и у него подложный паспорт. Мы же ничего не знаем.
— Пока не знаем, — уточнил Голубев.
— С поправкой согласен. — Ломакин встал, прошелся по кабинету. Чувствую: между сабинянками, которых похитили, и похищением «Ангела пустыни», может существовать связь.
Белый «Запорожец», поровнявшись с высоким стеклянным параллелепипедом гостиницы «Интурист», притормозил возле отливающего черным лаком «Форда-континенталя». Рядом с превосходящим всякие разумные размеры лимузином маленький «Запорожец» выглядел просто игрушечным. Из него вышла стройная женщина, привычным движением откинула черные волосы, ниспадающие на кожаное пальто, и бросила нетерпеливый взгляд на замешкавшегося в машине спутника. Наконец, из «Запорожца» вылез мужчина средних лет, тоже в кожаном пальто и туфлях на высоченных каблуках, взял свою даму под руку, и они скрылись за стеклянными дверями «Интуриста».
Ресторан «Звездное небо», вопреки своему названию, размещался в подвальном этаже гостиницы. О небе здесь напоминали лишь усыпанный звездочками низкий потолок да астрономические цены. Однако ни то, ни другое не отпугивало многочисленных гостей «Звездного неба», которое пользовалось, особенно среди иностранцев, репутацией самого фешенебельного ресторана в столице. Зал тонул в приятном, интимном полумраке, посреди которого большим пятном светилась круглая сценическая площадка. Свет падал и на стоящие почти вплотную к площадке столики. За одним из них, уставленном бутылками шампанского, восседали двое пожилых седовласых джентльменов.
К водителю «Запорожца» и его даме подошел величественный, преисполненный собственного достоинства метрдотель. Мужчина быстрым незаметным движением сунул в карман его смокинга красную купюру, и метрдотель любезно осведомился, чем он может быть полезен гостю и его даме. Гость кивнул в сторону джентльменов, и они втроем направились к их столику. Метрдотель почтительно склонился над столиком, что-то тихо сказал по-английски. Джентльмены повернули свои седые головы, задержали взгляд на даме, заулыбались и с готовностью закивали. Мужчина и его спутница сели. На площадке посреди зала певица в блестящем, похожем на рыбью чешую платье, исполняла старую сентиментальную песенку Глена Миллера из американского фильма. Она пела по-английски, старательно выговаривая слова, однако у нее, видимо, не получалось с произношением. Один из джентльменов что-то с улыбкой сказал своему приятелю. Тот снисходительно улыбнулся. Улыбка мелькнула и на лице молодой дамы, что не осталось незамеченным.
