— Не знаю, — сказал я. — Где он?
— Там, внизу.
Я обошел вокруг машины (она была цела), включил подвижную фару. Обуглившиеся останки лежали в футах десяти ниже ленты шоссе в зарослях почерневшей полыни. Я перешел на другую сторону дороги; меня затошнило. Тонкий серп луны висел в бреши между силуэтами гор, как лимонная долька в густом темном напитке. Нет, меня не вырвало, остался только горький привкус во рту.
Полицейский за проволочной перегородкой унылым монотонным голосом говорил в микрофон:
— Шестнадцатая машина, проверить сообщение о нападении на углу Падилла и Флауэр. Шестнадцатая машина, угол Падилла и Флауэр.
Он отключил микрофон, затянулся влажной сигаретой.
— Что у вас, сэр? — Он наклонился и поглядел на меня через свое окошко. — Какой-нибудь несчастный случай?
— Нет, не несчастный случай. Где шеф?
— Он выехал… по одному делу. Что случилось?
— Я звонил вам около девяти. Надсон получил мое сообщение?
— Вы разговаривали не со мной. Я пришел только в двенадцать. — Он сделал еще одну затяжку и принялся бесстрастно изучать меня сквозь облако дыма. — О чем сообщение?
— Оно должно быть занесено в ваш журнал. Я звонил без пяти девять.
Он раскрыл журнал дежурств и просмотрел последний заполненный лист сверху вниз.
— Вероятно, вы ошиблись. Здесь ничего нет между восемью сорока пятью — пьяная драка на Стейт — и девятью двадцатью пятью — вымогательство на Виста. Ваше сообщение не о вымогательстве?
Я покачал головой: нет, нет, не то дело.
— А вы не позвонили в офис шерифа?
— Я звонил сюда. Кто в это время дежурил?
— Фрэнкс.
— Он следователь. Он не может исполнять обязанности дежурного.
— Он замещал Кермоди. У жены Кермоди вот-вот родится ребенок… Ну так что же нам предпринять… насчет этого вашего звонка? Ваше имя?
— Арчер. Я поговорю с Надсоном.
— Вы частный сыщик в деле Слокум?
Я кивнул: да, я частный сыщик именно в этом деле.
— Надсона сейчас нет. Могу ему позвонить.
— Не беспокойтесь. Я поеду. Фрэнкс где-нибудь здесь?
— Нет, он ушел домой. — Полицейский доверительно взглянул на меня. Если хотите мое личное мнение… Фрэнкс не подходит для такой серьезной работы. Раньше он бросал мячи. Ваш звонок был важным?
Я не ответил.
Гнев и страх подхватили меня, когда я взялся за руль. Дважды проскочил на красный свет. Вон, вон из этого города!
— Мы не возвращаемся, где были? — с дрожью в голосе спросил Бад.
— Нет. Мне надо встретиться с шефом полиции.
— Я не понимаю, что происходит. Это ужасно. Вы пытались спасти его, а он бросился на вас.
— Он дурень. Он думал, что его встречают друзья. А у него вообще не было друзей.
— Это ужасно, — снова сказал Бад, обращаясь к себе самому.
* * *
В доме Слокумов на веранде горел свет, отражаясь и на массивных стенах, и на подстриженной, ночью мрачной лужайке. Это был мавзолей, и черная полицейская машина у подъезда годилась, чтобы на ней разъезжала смерть, бесшумно и быстро. Я оставил Бада сидеть в машине и направился к дому. Надсон и Мод Слокум вместе подошли к полуоткрытой парадной двери. Было видно, как они отдалились друг от друга, узнав меня. Миссис Слокум вышла за порог одна. Протягивая мне руку.
— Мистер Арчер! Звонили из управления полиции и сказали, что вы приехали. Где вы пропадали все это время?
— Слишком далеко отсюда… Я был бы не прочь что-нибудь выпить.
— Конечно, конечно. — Она открыла дверь настежь и даже придержала ее, чтобы я мог пройти. — Ральф, будь добр, приготовь коктейль для мистера Арчера.
Он предупреждающе поглядел на нее: тяжелый взгляд привыкшего к своей роли врага. Или — давнего любовника.
— Буду рад, миссис Слокум. Что скажете хорошего, Арчер? — Обращение было неловким, наигранно дружелюбным.
— Все, что я могу сказать, — только плохое. Очень плохое.
Я рассказал им, что мне удалось разузнать, пока пил свой коктейль в той самой комнате, где прошлой ночью ссорились, а затем помирились супруги Слокумы. На скуле у миссис Слокум был синяк, правда едва заметный под толстым слоем тональной пудры. Зеленое шерстяное платье подчеркивало ее великолепную фигуру. Ее щеки и губы показались мне, однако, бескровными, глаза потускневшими. Надсон сидел рядом с ней на обитом ситцем диванчике. Пока я говорил, ее колени бессознательно сдвинулись поближе к нему.
— Я догнал Ривиса в Лас-Вегасе…
— Кто сказал вам, что он там? — тихо спросил Надсон.
— Мои ноги, которые до этого путешествия немало походили по его маршрутам… Потом отправился обратно, между шестью и семью, с ним и еще с одним мальчиком, которого я нанял вести машину. В девять я позвонил в ваше управление с бензоколонки в пустыне и попросил дежурного передать вам, что еду.
— Мне ничего не передавали. Давайте посмотрим, кто в это время дежурил?
— Фрэнкс. Он даже не позаботился о том, чтобы занести мое сообщение в журнал. Но он передал информацию… кому-то другому. Семеро серьезных мужчин остановили меня на Нотч-Трейл, примерно час назад. Они загородили дорогу грузовиком. Одного я ранил. Ривис думал, что эти люди приехали его освобождать, и сдуру напал на меня. Я отбился, но кто-то из них нокаутировал меня. Затем они продырявили Ривиса дюжиной пуль и зажарили его целиком, облив труп бензином.
— Боже мой! — воскликнула Мод Слокум, но лицо ее осталось непроницаемо, как маска смерти. — Какой ужас!
Надсон закусил свою нижнюю губу. Сильно, чуть ли не до крови.
— Грязное линчевание, а? За двадцать лет, что я служу в полиции, никак не мог совладать с линчевателями.
— Сохраните это суждение для ваших мемуаров, Надсон. Это убийство не линчевание. Парень, который сидит в моей машине, — свидетель. Мне хотелось бы знать, что вы собираетесь теперь предпринять.
Он поднялся. Несмотря на внешние признаки волнения, казалось, он принимает все услышанное более чем легко.
— Я сделаю, что смогу. Нотч-Трейл не моя территория. Позвоню шерифу.
— Фрэнкс — ваш парень.
— Не волнуйтесь, я как следует разберусь с этим делом. Можете вы описать мне этих людей?
— Их лица были скрыты под платками. Мне показалось, что эти ребята местного производства, либо взяты со здешних ранчо, либо их вытащили с нефтяных промыслов. У одного из них в правом локте дырка от моей пули. Я узнал бы два голоса, если снова их услышал. Парень сможет сообщить вам больше.
— Предоставлю шерифу возможность побеседовать с ним.
Я тоже встал, глядя ему прямо в лицо.
— По-моему, вы не очень озабочены.
Он увидел, что я намерен ускорить ход событий и начать игру открытыми картами.
— Как вы знаете, с вспышками гнева у толпы очень трудно совладать. Скажем, шериф схватит этих парней с грузовика, что само по себе маловероятно, но у нас не будет присяжных, чтобы вынести приговор. Миссис Оливия Слокум принадлежала к самым почетным жителям города; и на улицах, и в суде можно ожидать изрядного количества слез и сырости по поводу ее убийства.
— Понимаю… Теперь смерть миссис Слокум уже стала убийством. А смерть Ривиса — просто потеря бдительности со стороны службы шерифа. Суд общественности непредсказуем… Вы не глупы, Надсон. Кстати, я тоже. Я знаю толпу, и я видел: убийц наняли. Может быть, они и любители, но они делали свое дело не ради шутки.
— Не будем давать волю подозрительности, Арчер, — сказал хулиган-полицейский предупреждающе. — В конце концов, Ривис получил то, что ему предназначалось. Любители они или нет, эти люди, которые линчевали, но — сберегли деньги штата.
— Вы думаете, что он убил миссис Слокум.
— У меня на этот счет нет никаких сомнений. Медицинское исследование обнаружило следы подкожных кровоизлияний на ее спине, ее толкал кто-то, и грубо. И видимо, этот «кто-то» был Ривис. Мы нашли его кепку примерно в пятидесяти футах от бассейна, за деревьями, маскирующими систему фильтров. Он был там, понимаете? И как раз потерял работу: для мстительного психа — мотив веский… И сразу после преступления он улизнул.
— Да, он улизнул, но открыто и неспешно. Он проголосовал мне на дороге, а по дороге вышел у бара, чтобы выпить пару глотков. — Может быть, ему нужна была пара глотков. Это часто встречается в психике убийц.
Надсон покраснел, на его лице утвердилось упрямство человека, который «зациклился» на своих мыслях. Настало время выложить карту, которую я приберегал:
— Хронометраж не сходится, Надсон. Самое ранее время, когда Марвелл мог услышать всплеск, — это двадцать минут девятого. Когда я подобрал Ривиса на дороге, было восемь двадцать три, а он прошел милю или больше. Надсон разозлился всерьез. Мод внимательно следила за выражением его лица.
