Попадет еще вам! Ох, попадет!
Шли недолго. За кустами вдруг показалась небольшая полянка и… самый настоящий блиндаж — с бревнами вместо крыши! Вероятно, это и был «штаб». Возле блиндажа горел небольшой костерок. Рядом, на старом пне, сидел коренастый пацан с короткой стрижкой и деловито раскуривал папиросу.
«Мошников!» — узнала Женька.
— А, пионерочка! — пацан ее тоже узнал.
Нет, раньше они с ним не встречались, как, кстати, и со Шныгой, и с толстяком, вместе в одной компании не играли, и, как бы сказали в старые времена, — представлены друг другу не были. Но как все примерно одного возраста школьники, друг друга знали, по крайней мере в лицо.
— Вот, Вань, шпионку поймали! — горделиво похвастался Шныга.
— «Штаб» наш искала, зараза! — дополнил толстяк. — Ходила тут кругами, высматривала…
— Да ничего я не высматривала! Я вообще в эти игры не играю, я…
— Заткнись! — Шныга хлестко ударил пленницу ладоннью по губам. Не до крови, но обидно и больно!
Женька шмыгнула носом, но сдержалась, не заплакала. Перед этими-то козлятами? Вот еще!
— Молчи, пока не спрашивают, — закурив, Мошников поднялся на ноги и, подойдя к девочке, выпустил дым прямо ей в лицо.
— Да пошел ты! — пленница дернулась… и тут же получила удар под дых! Скрючилась, злые слезы полились по щекам…
— Плачь, плачь, — удовлетворенно протянул Мошников. — Сейчас еще пытать тебя будем. Как шпионку! Давай ее к дереву! Шныга, за крапивой к оврагу слетай.
— О! Это я сейчас!
Заломив пленнице руки, привязали к смолистой сосне старой грязной веревкой.
— Платье испачкали, гады! Отвечать будете!
— Ответим.
Мошников криво улыбнулся и вдруг, запустив руку Женьке за пазуху, принялся лапать грудь!
— Т-ты… что делаешь?!
— А титьки-то есть уже… Правда, маленькие, — ухмылялся мучитель.
Толстяк радостно засопел:
— Вань, а можно мне?.. Можно мне тоже потрогать?
— Дак кто не дает? Она даже рада будет…
Закусив губу, Женька закрыла глаза — было противно и горько. И еще — очень обидно от осознания своей полной беспомощности.
Тут подоспел Шныга с крапивой. Пленнице задрали подол, ожгли по бедрам.
— Ой, Вань, ой, не могу! — громко захохотал лопоухий.
— Вам же… это с рук не сойдет! — сквозь рыдания угрожала девчонка.
Мошников неожиданно осклабился и взял пленницу за подбородок:
— Очень даже сойдет! С Веткиной и еще кое с кем сошло. Мы же тебя не насильничаем, а так, пытаем… ты сама с нами решила поиграть. Тебе ведь самой приятно! Молчать не будешь — мы школе расскажем. Все расскажем, всем… И мильтонами нас не пугай. Что мы с тобой делали-то? Просто в шпионов играли. Сама же к нам пришла… Верно, парни?
— Ага! — радостно подхватили Шныга. — Слышь, Вань, а давай ее совсем разденем!
— Давай!
— Толстяк, подмогни…
Женька зарыдала в голос:
— Не-е-е-ет!
Услыхав крик, Макс прибавил ходу, потом побежал… Вот ведь — все-таки попалась! Говорил же… Ну, что уж теперь. Теперь выручать надо.
— Ах вы, сволочи!
Лопоухого он ударил с разбега ногой. Толстяка тут же двинул локтем в скулу, а вот Мошникова основательно приложил прямым в челюсть!
Длинный Шныга сразу же ударился в бега — только пятки в кустах засверкали. Толстяк после очередного удара осел под дерево и заплакал. Мошников же поднялся с земли и сплюнул:
— Не знал, что она — твоя краля. Извиняй. Сама нарвалась.
— Ах сама?
Еще удар! Ногой в челюсть, а потом ногой еще, еще, еще… Выбить кастет! Еще ударить! Убить! Растоптать к черту проклятого смрадного гада!
И убил бы. Хорошо, Женька помешала, подскочила, схватила за руку:
— Хватит, Макс! Остановись!
Опомнившись, Максим обернулся…
— Да у тебя кровь на губе! Ах ты, гнус!
Мошникову, несомненно, досталось бы еще… Кабы он не сообразил дать деру по примеру своего лопоухого товарища.
А вот толстяк так и рыдал под деревом! Видать, был в шоке.
Макс присел рядом:
— А ну, хватит ныть! Говори, кто такой? Кажется, я тебя в школе видел.
— Не бей! — перестав хныкать, толстяк закрыл руками лицо. — Не на-адо! Мы играли просто… Она сама… пришла. Шпионила. А я… мы… меня Владиком звать. Я в пятом «А» учусь… в шестом уже… Не бей!
— Не ту ты компанию выбрал, Владик, — Женька пришла в себя на удивление быстро. И тут же вспомнила, зачем она сюда явилась. — Я вообще-то поговорить пришла.
— П-поговрить? — Владик испуганно уставился на девчонку.
— Ну да, спросить хотела… — быстро, словно сами собой, высохли слезы на Женькиных щеках, истерика прекратилась, вернее — была отложена на потом. Сейчас главное — дело. Иначе все, что только что случилось, весь этот гнусный кошмар — зря.
— Это вы в «чижа» у старой школы играли? — быстро спросила Женька. — В тот день, когда Лидию Борисовну убили?
— Ну-у… не помню…
— Вспоминай! — Макс отвесил толстяку смачного «леща». — Недавно ведь совсем было.
— Да, мы там всегда играем, — закивал Владик. — С мелкими. Когда Ваньки нет. А когда Ванька — здесь, в «штабе».
— «В шта-абе»! — передразнил Макс и зло прищурился. — Поубивать бы вас всех за такие дела.
— Да мы не хоте-е-ли, — опасливо косясь на Женьку, заканючил толстяк. — Мы и вправду думали — шпионка. Геньки Смирнова команда — рядом. Они у Дома пионеров обычно шатаются, давно хотят наш «штаб» сжечь — завидуют! Вот мы со Шныгой и подумали — шпиона послали. Шпионку…
— Сам ты шпион! — не выдержала Колесникова. — Ка-ак двину сейчас! Платье еще разорвали, сволочи дефективные. Чем теперь зашивать? Где я такие нитки возьму?
— Я-я… принесу н-нитки… — неожиданно заверил «дефективный». — У меня сестра в бытовых, закройщица… Я принесу.
Максим хмыкнул:
— Принесет он… Вспоминай давай! Кого видели?
— Парень был на мопеде… или мужик… длинный такой, в кепке, в плаще…
— Так полгорода ходит, — хмыкнула Женька. — Лица не видел?
— Не. Он спиной стоял. Да я и не присматривался — за палочками бегал, водил. А мопед — помню. Обычный, как велик, только с мотором. Темно-серый такой. Как у почтальона нашего, дяди Славы.
— Так, может, это почтальон и был? Он же везде с почтой своей ездит.
— Не. У дяди Славы багажник сзади, а у этого — нет.
— Та-ак… — Женька присела на корточки рядом с Владиком. — А теперь припомни — точно это тот день был? Ну, когда…
— Да точно! Мне тогда еще от матери чуть не попало. За то, что поздно пришел. А потом тетя Вера зашла за солью. Она про убийство и рассказала. Вот мать про меня и забыла.
— Теперь с временем определимся, — не отставала Колесникова. — Вот когда ты этого, на мопеде, видел, это утро было, или обед, или вообще
