— А ружье, которое отобрали? Хаджинур развел руками:
— Выходит, осталось у кого-то из сотрудников. И исчезло! А потом снова возникло… Теперь уже с морского дна! А перед тем успело выстрелить! Прямо в лоб Ветлугину…
— Любопытно.
Нас прервал звонок Буракова:
— Гусеина еще нет?
— Нет.
— А Хаджинур?
— Сейчас вошел.
— Не задерживайте его, Игорь Николаевич! Он очень нужен…
Разбирательство со лжезаявителем, по-видимому, потребовало больше сил, чем первоначально казалось.
— Сейчас идет… Вот что, Хаджинур, — сказал я, положив трубку. Завтра с утра меня может не быть. Агаева тоже нет… Необходимо организовать конвой в Красноводск. Довиденко перечислил Касумова за нами… Я решил Мазута отпустить.
— Зачем конвой?! Я сам за ним съезжу!
Срезов ушел. Вскоре я тоже спустился к дежурному.
Дежурный — капитан Баранов — выдавал оружие заступавшей на пост смене.
За столом Хаджинур и Бураков продолжали разговаривать с заявителем, плутоватого вида мужчиной с короткой стрижкой. Когда я появился, он внимательно-фиксирующе глянул в мою сторону.
— Где ваши вещи? — спросил его в это время Хаджинур. — Вы что, приехали в командировку без вещей?
— А какое это имеет отношение? Я пришел заявить, что у меня украли деньги… — Он снова взглянул на меня, пытаясь привлечь к разговору. — А вы мне — "где документы, где остановился, где вещи?". Вы мне найдите деньги, которые у меня украли на пароме.
Он явно намекал на нежелание милицейских регистрировать его заявление.
— Будете искать? Или нет? Иначе я ухожу. Бураков смущенно протрубил в поднесенный к носу платок:
— Мы хотим убедиться в том, что деньги действительно были. А вы не позволяете! Хаджинур снова вмешался:
— У вас еще есть деньги с собой? Мужчина поколебался:
— Предположим, есть.
— Покажите…
— А зачем? — Он играл какую-то игру, которую я не был в состоянии понять.
Несколько секунд они препирались. Наконец заявитель достал кожаный новый бумажник, осторожно, чтобы работники милиции не могли видеть содержимое, пошарил пальцем между прокладками…
В ту же секунду Хаджинур ловко выхватил из его рук портмоне, раскрыл. Три купюры — достоинством в сто рублей каждая — упали на стол.
— Триста рублей. — Хаджинур не стал осматривать бумажник, вернул владельцу. — А вы говорите, они пропали!
— Это другие триста! — Заявитель сжал портмоне.
— Значит, вы те триста отделили?
— Да!
— Для чего?
— Просто так!
Он врал, но я не мог догадаться, зачем ему это нужно.
Милицейская система отчетности давно приспособилась под своих малокомпетентных руководителей, периодически встававших у республиканских и союзных министерских штурвалов. "Зарегистрировал преступление — раскрой его, не можешь раскрыть — лучше не регистрируй…" — оборачивалось на практике.
Подошел капитан Баранов:
— Слушаю, Игорь Николаевич.
Мне показалось, он как-то странно, иначе, чем обычно, посмотрел на меня. Что-то неуловимое, разделяющее, возникло между нами с той ночи, когда в милицию приезжали Шалаев и Довиденко, а он, дежурный, принес бутылку "Кер-оглы".
— Закажите для нас каюту на вечерний паром, — сказал я.
Он вздохнул, покачал головой:
— Ничем не могу помочь. Начальник запретил нам заниматься билетами…
— Капитан приехал… — сообщила Гезель.
— Пусть заходит!
В дверях показался необыкновенно круглый маленький человек с красным лицом и шкиперской — вокруг лица — бородкой. Он словно вкатился в кабинет, в руке он нес портфель.
— Антонов Василий Сергеевич, — представился он.
"С этим краснорожим взяточником? — вспомнил я Баларгимова. — Да они его просто потопят!"
Я показал Антонову на стул, и он живо водрузил на него свой объемистый широкий зад — казалось, что капитан восседает на массивной воздушной подушке.
— …Мы помогали водной милиции искать ружье, — он считал, что знает, зачем его пригласили. — Оно выпало из лодки во время несчастного случая на охоте…
— И как это все происходило? — спросил я.
— Обыкновенно, — он подернул короткими округлыми плечами. — Приехали из прокуратуры, из милиции. С ними
— охотник, который остался в живых… — Антонов имел в виду Баларгимова. — Поплыли к камням… — Капитана мучила одышка, он сделал паузу. — Недалеко от метеостанции. Я спустил лодку, туда сели этот охотник, я и другой понятой. Стали грести к берегу. Вода прозрачная — все видно…
— Судовой журнал у вас с собой? — спросил я.
— Вот, пожалуйста. — Он открыл портфель, вынул и положил на стол толстую книгу — самую важную на любом судне.
— Смотрите…
"6.00, - прочитал я, — подъем флага… 11.32 — вышли в море. Первая остановка. Координаты… Спущена лодка для поиска ружья. Ружье обнаружено в 11.48. Удаленность от берега 25 м, глубина обнаружения ружья 90 см… — Я машинально заглянул вниз. Записи за день заканчивались традиционным: 20.00 — спуск флага…"
Антонов закрыл портфель, готовясь уйти. Но я остановил его: — Не смогли бы вы сегодня выйти на вашем судне?
— Далеко? — Он нацелил на меня маленькие глазки-щелочки, зажатые щеками.
— На тот берег.
— А груз?
— Арестованный и конвой… Три человека. Время отплытия я уточню.
Он поправил бородку, сказал осторожно:
— В принципе это возможно. Вообще-то предполагался такой рейс…
— Я позвоню, когда мы будем готовы.
— Хорошо.
Он, пятясь, покатился к двери, так что в конце концов открыл ее спиной. Антонов мне не понравился.
Улучив минутку, я набрал телефон судебно-медицинской экспертизы — Анна не отвечала. Я вышел в приемную.
— Уехал на паром, — предупредил я Гезель.
Первым, кого я увидел на пристани, был старший помощник капитана "Советской Нахичевани" Акиф, с которым так давно — уже забыл, когда это было, — я плыл к месту своего нового назначения.
— Поужинаешь? — спросил он меня.
— Я, по-моему, еще не обедал.
— Пойдем, Валя накормит, — сказал Акиф.
Мы пошли к трапу. На пароме действительно нашлось что поесть — суп, котлета с вермишелью. Потом мы прошли в бар-салон; бармен, арендовавший помещение, сварил кофе и подал к нему маленькие блюдечки с миндалем.
Акиф ни о чем не расспрашивал, только смотрел на меня черными доброжелательными глазами.
— Какой прогноз погоды? — спросил я. — Уходите вовремя?
— Да, вроде никаких неожиданностей. Скоро начнем загружаться.
В иллюминатор была видна растянувшаяся в несколько рядов колонна автомашин.
— Вид у тебя невеселый, — констатировал Акиф. — Может, ты влюбился?
— И это тоже.
— А что основное?
— Мне, возможно, придется переправить на тот берег несколько человек, но их надо принять, когда вы уже отойдете…
— В море? — удивился он.
— На этот счет есть инструкции? Акиф подумал.
— Наверное, мы должны выполнять указания водной прокуратуры… Я доложу капитану.
Я хотел расплатиться, но буфетчик отказался получить деньги. На его месте и я тоже никогда не взял бы денег с гостя старпома.
Мы вернулись на несколько минут в кают-компанию, прошли в красный уголок для командного состава. Здесь все было по-прежнему. Я сел в то же кресло под фотографией непримечательной женщины — крестной матери судна, разбившей бутылку шампанского о борт спускавшегося со стапеля парома.
— Что от меня требуется? — спросил Акиф.
— Билеты. Каюта.
Он тут же вышел, а я как-то беспечно и сразу задремал, успев услышать свое то ли чересчур громкое дыхание, то ли приглушенный храп.
Проснулся я мгновенно. Акиф протягивал мне билеты и ключ с биркой, как в гостинице.
— Спасибо. — Я отдал деньги. За время короткого, глубокого сна мышцы у меня на лице словно одеревенели и во рту пересохло.
Мы договорились, какими ракетами судно, которое доставит на паром оперативную группу, объявит о себе.
— Если мы не появимся, ты тоже не удивляйся, — предупредил я. Успехов!
— Тебе тоже.
У трапа мы простились.
Смеркалось. На пристани уже собирались пассажиры. Тяжелые многотонные грузовики и юркие легковушки, словно по конвейеру, вползали в огромное чрево парома.
Я заехал к капитану Мише Русакову — он одобрил мой план и сразу же принялся за его техническое обеспечение.
Мнением шефа лодок я мог не интересоваться — Балар-гимов высказал его достаточно ясно.
— Значит, напротив второй скалы, — уточнил Миша.
— Да. Не забудь о кассетах.
— Я понял.
"Нива" стояла неподалеку, рядом с детским парком. Я садился в машину, когда в кустах раздался осторожный шорох.
— Кто здесь? — Я резко раздвинул кусты.
На уровне груди я увидел старую армейскую фуражку, грубо вылепленный нос, тяжелую даже для большой головы массивную нижнюю челюсть. В лицо мне смотрели черные, жалостливые глаза.
