— И ничего-ничего не записалось? — недоверчиво спросил Довиденко. Хоть что-нибудь-то получилось? Мы тут в лаборатории доведем до ума!
— Он вообще не работал на запись! Только Вахидову говорить об этом не надо, — предупредил я. — Пусть думает, что пленка эта существует!
— Конечно. Я ему ничего не скажу… — Довиденко сделал вид, что верит мне, но простился довольно холодно. — Ладно. Поговорим еще…
Он не допускал мысли, что пленку с показаниями наиболее опасного свидетеля заполучить не удастся.
— Это вы обнаружили в море труп своего брата?.. — спросил я. — Как это произошло?
Бесцветный высокий блондин прокашлялся, подробно рассказал о своих сборах на поиск, все последующее уместилось в одном предложении:
— …На малой скорости стал объезжать залив, смотрю, плавает что-то! Сашка!..
Он замолчал и в последующем отвечал только на мои вопросы.
— Далеко от берега?
— Плыл-то? Метрах в двадцати пяти.
— Это уже на третий день?
— Ну да. Случай был двадцать пятого…
— До этого вы часто виделись?
— Раза два в неделю.
— Он к вам приходил? Или вы к нему?
— Чаще я.
— Почему?
Он задумался, пожал плечами.
Я перелистал дело. Вернулся к протоколу обыска. Жене Ветлугина предложили добровольно указать местонахождение охотничьих боеприпасов мужа, но она ответила, что в квартире их нет.
"Между тем их нашли в платяном шкафу…"
— У вас много братьев?
— Мы двое.
— Брату приходилось жить у вас?
— Нет.
— А вам у него?
— Пришлось. Однажды все лето прожили.
— Давно?
— Перед тем, как этому случиться… Он жил у жены, а я со своей переехал к нему. Квартиру сдавали — деньги были нужны.
— Помните, что у них находилось в платяном шкафу? — неожиданно спросил я.
Он вспоминал: костюмы, платья, обувь… Часы, фигурные ножницы, фотоальбом…
Забыл только об охотничьих боеприпасах — гильзах, пыжах. Я зашел с другой стороны:
— Помните, что он купил в то лето?
— Вы имеете в виду сервант?
Я ничего не мог иметь в виду, поскольку не располагал информацией. Эх, как бы я провел это дело, будь оно в моем производстве с самого начала!
— Мотоцикл?
— А ружье?
— Ружья не помню.
— Сможете узнать, если я покажу его?
— Нет, — он покачал головой.
— Брат говорил с вами об охоте? Ветлугин замялся.
— Честно говоря, про охоту не слышал.
— Но если бы он ходил, вы бы знали?
— Думаю, знал.
— А почему вы не сказали об этом следователю?
— Он не спросил.
Я пробежал глазами первый протокол допроса. Ветлугина допрашивал следователь прокуратуры района Алиханов. Фамилия ни о чем мне не говорила. Вопросы о ружье, о том, бывал ли погибший на охоте, действительно заданы не были.
"Ясно! Отрицательные ответы торчали бы, как шило из мешка!"
— Ваш брат нигде не работал, а между тем имеет машину, мотоцикл…
— Он сторожил лодку…
— Ну, сколько это могло дать?
— Немного…
— Вот видите! — навалился я. — С его смертью ни о каком уголовном разбирательстве, конечно, не может быть и речи… Дело прошлое! Но, наверное, он и за красной рыбкой хаживал? Был ездоком! Ведь так?
Бесцветное лицо его впервые стало живым и даже приятным — таково обычное воздействие правды, отказа от лжи.
— Был! Но с кем ходил, на чьей лодке, брат никогда не говорил. Мы, Ветлугины, молчуны… — Он покраснел. Передо мной была очередная жертва омерты — заговора всеобщего молчания, полностью смирившаяся с происходящим. Он скрыл убийцу, имя которого, должно быть, вслух называли все, жившие жизнью Берега.
Ветлугин ушел, а я позвонил в прокуратуру области, новому своему знакомцу:
— Следователь Алиханов… Знаешь такого?
— Знаю, — сказал Фурман, — молодой следователь.
— Когда он пришел?
— Года три назад.
Выходит, когда Алиханов вел дело о гибели Ветлугина, он был вообще новичком.
— А что? — спросил Фурман.
— Читаю одно прекращенное им дело — не перестаю удивляться…
— Слабый мальчик. Он сейчас только еще соображать начинает…
— Ну ладно, — я дал отбой.
"Материал о криминальном трупе поручили начинающему следователю, вчерашнему стажеру!" Кто-то, имеющий власть, заранее определил линию следствия, а молодой следователь только выполнил указание.
Я листал дело. Формальные запросы в водную милицию. Формальные ответы за подписями Буракова и Агаева.
"…Обнаружить лодку, на которой Баларгимов с Ветлуги-ным ходили 25 сентября на охоту, не представилось возможным…"
"…Дробовое ружье, принадлежащее Ветлугину, за № 141917 16-го калибра марки ТОЗ на учете в Восточнокаспийском городском обществе охотников не значится…"
"…Баларгимов является членом общества охотников, и за ним зарегистрировано охотничье ружье за № 0637 12-го калибра иностранной марки…"
Первые показания Баларгимова изложены были крайне противоречиво. В собственноручном письменном объяснении на четвертый день после случившегося было сказано, что лодка едва не перевернулась вместе с выпавшим из нее Ветлу-гиным, и ему, Баларгимову, с большим трудом удалось подплыть к берегу. В протоколе допроса от того же числа говорилось, что после выстрела и падения Ветлугина лодка перевернулась… Баларгимова допрашивали несколько раз, и каждый раз он показывал чуть иначе.
Следователь Алиханов этого вроде бы не замечал.
"После того как Ветлугин упал в воду, я тоже свалился в море. С трудом достиг берега, а лодку унесла вода…"
"Я упал в море, ухватился за край лодки и в это время увидел, что Ветлугина нет. Я начал кричать и звать его, но он не ответил. Вода унесла весла, и я, держась за край лодки, толкал ее до тех пор, пока ноги мои не почувствовали землю…"
Как видно было из показаний капитана "Спутника", который присутствовал при выезде на место, ружье, выпавшее из рук Ветлугина, было поднято со дна не в ста — ста пятидесяти метрах от берега, как показывал Баларгимов, а только в двадцати пяти. Вода доходила здесь Баларгимову до плеч… Других подводных камней, где лодку могло перевернуть, в этой части залива вообще не оказалось… Позвонил Хаджинур:
— Ваше указание я выполнил.
— Вахидов опознал его? — Я еще боялся в это поверить.
— Да.
— Твердо?
— Без всяких колебаний. Баларгимов продавал ему рыбу и икру все эти годы.
— Ты где сейчас, Хаджинур?
— В следственном изоляторе. Вахидов уже в камере. Будут еще указания?
— Я подошлю сейчас Балу и Гусейна. Втроем вы арестуете Баларгимова и перевезете его на пристань.
— Понял.
— Бала и Гусейн останутся там, а ты заедешь в Союз охотников. Я хочу знать, кому в действительности принадлежала двустволка… — Я продиктовал номер. — До того, как ее подняли со дна в заливе…
— Разве это не Ветлугина ружье?
— У меня есть все основания в этом усомниться, Хаджинур…
Гезель сделала чай, и время мое надолго остановилось, пока из этого, состояния меня не выудил звонок Балы.
— Мы на пристани, Игорь Николаевич…
— А Баларгимов?
— Тут. Хаджинур уехал по вашему заданию.
— Я сейчас подъеду, Бала…
Я сложил документы в сейф, запер его, вышел в приемную.
— Гезель! Меня ни для кого нет! Но ты Сможешь найти по этому телефону… — Я записал на перекидном календаре номер. Одновременно зазвонила междугородная.
— Ответьте Астрахани…
— Игорь Николаевич! — Я узнал голос Луизы — секретаря прокурора бассейна. И сразу, заполнив поле слышимого, знакомый голос протянул басовито:
— Тебя поймать невозможно! Третий день охочусь. То связи нет, то тебя…
Прокурор — как и я — был человек новый, и отношения его с подчиненными были тоже в стадии становления.
— Ты принципиально против телефона? — спросил он.
— Вы убедились, как работает связь… — Его "тыканье" меня почему-то не задевало. Наверное, и он не был бы шокирован, обратись я к нему на "ты". — Насчет Вахидова вам передали? Что мы направили дело в областную прокуратуру?
— Мне звонил Довиденко… Он вот почему-то дозванивается!
— Ему легче. Он пользуется правительственным каналом. Помощник сказал, что вы поддержали наш запрет на эксплуатацию установки…
— На Сажевом? Ты действовал абсолютно правильно.
— Рад слышать. Не собираетесь к нам?
— Собираюсь. Но покая хочу, чтобы ты приехал сюда. Есть срочное дело. Это разговор не для телефона…
— У меня тоже дело к вам… И тоже не для телефона.
— Значит, берете меня? — спросил Баларгимов. Он не показался мне расстроенным. — За эту пьянь Ветлугина?
Балу и Ниязова я отпустил на обед, а Баларгимову захватил по дороге несколько чебуреков и бутылку воды.
— …Только ничего у вас не выйдет! — заверил он. — Справедливость пока существует…
