— Привет, Венди! Может, вы меня просветите, что происходит?
— Здесь распоряжается капитан Донован, Бэрт. Собирается задать вам несколько вопросов в связи с Друсилой.
— Понимаю, речь идет о Дру. Она вообще не заявилась домой. Не знаю… Простите, нельзя ли мне присесть?
— Ну разумеется, — загремел Донован. Они обошли вокруг дома, и Катон с облегчением опустился в плетеное кресло на террасе. Капитан придвинул второе, настолько близко, что они почти касались коленями. Появился сотрудник в форме, пристроившись в сторонке с блокнотом.
— Когда вы в последний раз видели свою жену, мистер Катон?
— Постойте, я должен подумать… Позавчера, во вторник. Дома, часов в пять. Появилась, приняла душ и сразу снова уехала.
— Не говорила — куда?
Катон попытался улыбнуться:
— К сожалению… с тех пор как я оправился от болезни, мы не уделяли друг другу большого внимания. Меня уж не очень интересовало, как она проводит время… не как раньше. Возвращалась и уезжала, когда ей вздумается. Появились и новые, свои друзья.
— А почему вы говорите о ней в прошедшем времени, мистер Катон?
Теперь в его улыбке проступила явная ирония:
— У меня больное сердце, капитан, но не голова. Вы захотели получить от меня ее описание. И напускали на себя серьезность и загадочность. Полицейские не ведут себя подобным образом, если… предположим, если расследуют кражу. Мне приходится остерегаться потрясений, поэтому по пути сюда я постепенно готовил себя к мысли, что она, скорее всего, умерла. И если говорить вполне откровенно, капитан, думаю, меня это не так уж и трогает. Год назад я был бы вне себя от горя. Сейчас это, собственно, меня не касается. Пожалуй, в силу самосохранения, а не из-за бесчувственности. Слишком много забот доставляет мне болезнь.
— Она когда-нибудь упоминала Дэниела Бронсона?
— Нет. Во всяком случае я не помню.
— А Джека Юнга?
— Нет. Капитан Донован, когда уж вы наберетесь духа и скажете, не умерла ли она? Или это противоречит инструкциям?
— Женщина, обнаруженная мертвой в доме, возможно, ваша жена, мистер Катон. Мы бы хотели, чтобы вы взглянули на нее.
— Сожалею, капитан, но я решительно отказываюсь. Могу приучить себя к мысли, что она умерла, но схватить сердечный приступ при ее виде — на такой риск я не пойду. У меня был тяжелейший инфаркт. Поражена большая часть сердца. Рисковать уцелевшим его остатком я не собираюсь. Уверен, для этой цели можно найти кого-то другого.
— Очень странно и необычно.
— Ничем не могу помочь. Решительно отказываюсь. Сожалею.
— Вы ее описали лишь в общих чертах. Может, на теле есть что-нибудь… какие-то характерные, особые приметы?
— Есть. На внутренней стороне левого бедра, сразу над коленом, довольно некрасивый шрам. Еще малышкой ее укусила собака. А в те времена собачьи укусы прижигали.
— В таком случае можно с уверенностью утверждать — это ваша жена.
— Я в общем-то и не сомневался. Не думаю, чтобы кто-то из… приятельниц времен моей активной жизни заехал бы сюда на дачу. Как она умерла? Скорее всего, насильственной смертью?
— Почему вы так решили?
— Она сама не гнушалась насилием. Готова была шагать по трупам.
— Ее задушили.
Катон поморщился:
— Весьма некрасивая смерть. Кстати, вы упоминали имя… кажется, Бронсон. Это не тот, кого разыскивают в связи с убийством?
— Он самый.
— Друсила мало бывала дома. Этот Бронсон жил здесь?
— Мы так полагаем.
— Похоже, он человек взыскательный, со вкусом. Этот дом стоил времени и денег. Его задержали?
— Пока нет.
— Очевидно, капитан, он поддался искушению, которое я и сам испытывал довольно часто.
— Какому искушению?
— Придушить Друсилу.
Донован с любопытством посмотрел на Катона и, помолчав, продолжал:
— Здесь остались дорогие мужские вещи, костюмы, подходящие по размеру Бронсону. Не знаете, ваша жена в последнее время не тратила денег больше обычного?
— Дру, несомненно, тратила столько же, как всегда, то есть все, что получала. У нее были доходы от наследства родни, и я выплачивал содержание. Общая сумма мне казалась очень щедрой, но Друсиле этого не хватало. Никогда.
Бен Викслер слушал их очень внимательно, но при этом какое-то смутное беспокойство копошилось в сознании. Это чувство было ему знакомо: вроде бы он что-то услышал, но не придал значения, или увидел нечто выпадающее из общей картины.
Кивнув приглашающе Венди Мэтхьюзу, поднялся и прошел метров пятнадцать в сторону озера. Вопросы Донована и сюда доносились совершенно отчетливо, а вот ответы Катона расслышать не удавалось. Спенс попытался было встать тоже, но Бен дал ему знак остаться. Недоумевающий Мэтхьюз раздраженно спросил:
— В чем дело?
— Что-то такое… не могу понять, что именно. Хотелось с тобой посоветоваться. Не показалось ли тебе что-нибудь странным в том, что мы слышали?
— Нет. Что ты имеешь в виду?
— Не было ничего, что вызывало бы вопрос, на такой смутный, что и сформулировать невозможно?
— Сейчас и тебе тоже задам вопрос. Ты сегодня хорошо позавтракал? Мерил давление в последнее время?
— Ясно. Извини. Пошли назад.
Они вернулись, но Бен уже не мог сосредоточиться на продолжавшемся допросе и стал тщательно разглядывать террасу — буквально сантиметр за сантиметром. Она была выложена каменными плитами неправильной формы, скрепленными бетоном. Медленно, старательно Бен скользил взглядом по плитам, пока не дошел до капитанского стула, и его охватил трепет догадки. Наконец, он понял, что тревожило его подсознание. На всей террасе бетонные бороздки между плитами были заполнены кусочками листьев, сосновыми иглами, грязью. Однако слева от стула Донована швы между плитами были пусты, а четыре камня казались чище остальных. Чистая полоса тянулась до самого края террасы. Здесь что-то просыпали и потом смыли из шланга? Но почему не вымыли всю площадку? Почему только эту часть?
Еще раз исследовал взглядом эти четыре плиты, пядь за пядью. Правая нога капитана стояла на углу коричневого камня, а в центре этого камня оказались два серых пятнышка, одно побольше другого. Он чуть наклонил голову, и сероватые пятна обрели слабый блеск металла.
Капитан как раз вопрошал:
— Когда вы заметили перемены в ее привычках и когда…
Осекшись, он уставился на Бена, который, опустившись на одно колено, соскребал ногтем пятно побольше.
— Ради бога, Викслер, что вы там делаете?
— Взгляните, похоже, этот кусок террасы вымыли из шланга. А эти пятна — свинцовые. Наклонитесь и осмотрите вот это золотистое пятнышко — здесь явный налет меди.
Усевшись на корточки, он поднял глаза на Донована:
— В даму стреляли?
— Нет! — Донован, вскочив и повернувшись к дому, взревел: — Бейкер!
Оттуда стремительно выскочил парень.
— Принесите все что нужно для определения следов крови.
Бейкер так же стремительно исчез. Донован отвел присутствующих в другой конец террасы и, бросив озадаченный взгляд на Викслера, продолжил допрос. Тем временем появился Бейкер со склянками, пробирками, фильтрами и взялся за работу, продвигаясь к краю террасы. Закончив, подошел к Доновану. Когда тот повернулся к нему, Бейкер показал фильтровальную бумагу:
— Реакция положительная, господин капитан. Группу крови установить невозможно, однако совершенно точно — это кровь человека. Самую лучшую пробу получил там, где ее смыли в траву.
— Свежая?
— Должна быть недавней. Во вторник с утра шел ливень, значит, появилась позже.
— Я могу внести предложение? — осведомился Бен.
— Разумеется.
— Вашему человеку не мешало бы проверить и лодку у пристани.
Донован сначала с недоумением воззрился на Бена, но потом лицо осветилось догадкой, и он отдал распоряжение Бейкеру. Викслер отправился вместе с ним. Ползая по дну лодки, Бейкер пустил в ход свое снаряжение и, наконец, с ухмылкой посмотрел на Викслера:
— В самую точку! Здесь ее хватит, чтобы определить и группу крови. Отличный, изрядный сгусток.
Бен загляделся на озеро, на гладкую поверхность с едва заметной рябью от свежего западного ветерка. Затем, круто развернувшись, возвратился на террасу и сообщил Доновану о результатах Бейкера.
— Сожалею, мистер Катон, что был вынужден надоедать вам своими вопросами, — подвел итог Донован. — Можем сейчас же отвезти вас назад, в город.
— Если позволите, мне хотелось бы немного отдохнуть в доме!
— Теперь уже можно. Мои люди окончили осмотр.
Когда Катон направился к двери, Бен остановил его:
— Прошу прощения, мистер Катон, вы не станете возражать, если мы пробьем запруду и спустим воду?
Катон, оглянувшись, посмотрел на свое рукотворное озеро, а затем равнодушно обронил:
