Камень, ножницы, бумага - Элис Фини

Ты пропустил это.

Ты появился в приемной клиники как раз в тот момент, когда я уходила, и попытался что-то объяснить, но я сказала, что тебе не нужно утруждать себя. Мне надоело слушать постоянные разговоры о твоей работе, будто это единственное, что имеет значение. Ты зарабатываешь на жизнь всяким дерьмом, а твой агент его продает. Думаю, вы оба себя превзошли. Продюсеры, режиссеры, актеры и авторы, о которых ты мне рассказываешь, выглядят как группа избалованных детей, и я не понимаю, почему ты потакаешь им или их истерикам. По крайней мере один из них действительно наколол тебя, даже если ты слишком слеп, чтобы увидеть это.

Прости. Я надеюсь, что ты никогда не найдешь это письмо, и в том маловероятном случае, если это произойдет: я не имела в виду то, что сказала. Просто мне сейчас слишком больно, и этой боли нужно куда-то деваться. Иногда у меня разрывается сердце оттого, что ты отдаешь этим людям все свое время и ничего не оставляешь мне. Я твоя жена. Мои истории реальны. Означает ли это, что их не стоит слушать? Я хотела вернуться домой на метро, но ты настоял, чтобы мы взяли такси. Я отказывалась разговаривать с тобой первую половину пути. Теперь сожалею об этом, но я никогда не была из тех, кто стирает свое грязное белье на публике. Хотя я действительно жалею, что не сообщила тебе новость сразу. Мы могли бы быть счастливы дольше, чем были.

Я молчала, пока мы не вернулись домой. Я накрыла кухонный стол льняной скатертью — годовщину всегда нужно отмечать, — но мое лицо выдало долгожданную новость, когда я достала бутылку шампанского из нового холодильника Smeg [23]. Ремонт дома помог мне занять себя и отвлечься от других мыслей. Первый этаж наконец-то закончен, и я горжусь тем, что большую часть работы проделала сама: шлифовала полы, штукатурила стены, шила римские шторы — удивительно, чему только можно научиться, просто посмотрев несколько видео на YouTube.

Ты заплакал, когда я сообщила, что беременна. Я тоже плакала, когда показывала тебе снимок. Я так долго мечтала об этом моменте, а это черно-белое изображение было единственным, что давало ощущение реальности происходящего. Поскольку тебя не было в клинике и ты не слышал слова доктора, я продолжала беспокоиться, что, возможно, мне все это померещилось.

— Надеюсь, это девочка, — прошептала я.

— Почему? Я надеюсь, что это будет мальчик. Давай проверим в «камень-ножницы-бумага».

Я рассмеялась.

— Ты хочешь с помощью игры определить пол нашего будущего ребенка?

— Разве есть более научный способ? — ответил ты с серьезным лицом.

Мои ножницы, как всегда, разрезали твою бумагу.

— Ты позволил мне победить! — возмутилась я.

— Да, потому что мне на самом деле все равно, мальчик это или девочка. Я буду любить этого ребенка в любом случае, но я всегда буду любить тебя больше.

Ты открыл шампанское и наполнил мой очень маленький бокал. Мы заказали пиццу.

— Кстати, я не забыл о нашей годовщине, — сказал ты час спустя, поглощая третий кусочек «Пепперони».

— Неужели? — засомневалась я, потягивая лимонад.

— Я не силен в льняной теме и сегодня утром волновался, что куплю не ту вещь…

— Так отдай мне ее немедленно. Вот и узнаешь.

Ты полез в кожаную сумку, которую я подарила тебе год назад, и протянул мне квадратный сверток, мягкий на ощупь. Обычно я очень осторожно разворачиваю упаковку, но пицца остывала, поэтому я разорвала бумагу. Внутри лежала льняная подушка. На ней было вышито мое имя, а под ним следующие слова:

«Она верила, что сможет, и сделала это».

Я старалась сдержаться, но снова заплакала. То были слезы счастья. Мне показалось, что ты догадался, что я беременна, еще до моего похода в клинику. Ты верил в меня, даже когда я в себе сомневалась.

Я уже собиралась поблагодарить тебя, но, подняв глаза, заметила странное выражение твоего лица. Ты смотрел на мои ноги, и когда я проследила за твоим взглядом, поняла почему. Густая струйка ярко-красной крови стекала прямо на мои тапочки. Когда я в панике вскочила, она усилилась.

По словам врача, который первым оказал нам помощь в A&E [24], я была беременна недостаточно долго, чтобы назвать это выкидышем. Гинеколог, который осматривал меня следующим, проявил чуть больше сочувствия, но ненамного. Оглядываясь назад, я порой думаю, что напрасно сообщила тебе о своей беременности — ты бы не горевал о том, о чем не подозревал. А я скорблю и чувствую себя уничтоженной настолько, что этого хватит на нас обоих.

Когда мы вернулись домой, я сразу отправилась в нашу спальню, даже позволила Бобу растянуться на краю кровати. Я пыталась поплакать, чтобы заснуть, но это не сработало, ничего не помогало. Наверное, стоило поговорить с врачом о том, чтобы принимать снотворное. Я заметила, что мои часы остановились на трех минутах девятого, и задумалась, не в это ли время умер наш ребенок. Я сдернула их со своего запястья и больше никогда не хочу их видеть или носить. Я всегда буду помнить, что ты сказал, когда поднялся наверх и обнял меня:

— Я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду любить.

— Не «практически всегда»? — спросила я, пытаясь заставить тебя улыбнуться, хотя сама была сломлена. Но ты не улыбнулся. Напротив, ты выглядел более серьезным, чем когда-либо.

— Всегда, всегда. Мне очень жаль, что у нас, похоже, не может быть детей, потому что я знаю, как много это значит для тебя и какой замечательной матерью ты была бы. Но для меня это ничего не меняет. Я с тобой на всю жизнь, несмотря ни на что, потому что это наша семья: ты, я и Боб. Нам не нужен кто-то еще или что-то еще. Ничто и никогда не изменит этого.

Однако слова не могут исправить всего, как бы вы ими ни увлекались.

Несколько часов спустя, когда ты спал, а я все еще не могла сомкнуть глаз, я решила, что могу встать и спуститься вниз. Боб последовал за мной, словно понимал: что-то не так. Я бросила холодную, недоеденную пиццу, — которая все еще лежала там, где мы ее оставили, когда у меня началось кровотечение, — в мусорное ведро вместе с льняной подушкой, которую ты мне вручил. Слова, вышитые на ней, слишком болезненны, чтобы когда-нибудь снова прочитать их. Ты верил, что я смогу, и на короткое время это случилось. Теперь я ни