к моему лбу.
— Температура спала.
Конечно. Парацетамол лишь отчасти помог. Моим лекарством была она.
— Чем мы похожи?
Даша помолчала, задумчиво разглядывая меня.
— Вы как хищники. В вас видна… звериная жестокость. Ты женат?
— Холост.
— Дети есть?
— Нет.
— Странно.
— Я был женат, мы давно разошлись. Попали в статистику семидесяти трёх процентов. Столько пар развелось в тот год.
— Кто был инициатором?
— Она.
— Сейчас у тебя кто-нибудь есть?
Кто-нибудь есть. То, что я сплю с Гердой — нельзя назвать отношениями, хотя я уважаю эту женщину. Наши встречи можно закончить одним звонком. Претензий с её стороны не будет. В устном соглашении был такой уговор.
— Никого нет.
Всё-таки я сделал небольшую паузу, перед тем как ответить.
— Я свободен.
— Это…здорово.
Даша прикрыла глаза, потянулась ко мне за поцелуем. Её губы были в миллиметре от моих, когда я сказал.
— У меня тоже был альтер-эго. Хочешь, расскажу?
Даша отстранилась, открыла глаза, оценила моё серьёзное лицо и засмеялась, видимо вспомнив шелковицу и наши поцелуи.
— Расскажи.
— Однажды, гуляя с группой туристов по Светлогорску бывшему Раушену — это в Калининградской области, гид пообещал показать памятник Эрнсту Гофману. Если ты не знаешь, Гофман немецкий писатель — автор Щелкунчика. Читала его?
— Нет.
— Я тоже не читал, но имя было знакомо.
— Странно, что писатель является твоим альтер-эго.
— По профессии Гофман был юристом и по этому ведомству работал довольно успешно много лет. По призванию же был безумным сказочником. Пока мы искали его памятник, я почувствовал странное волнение, хотя было бы из-за чего. А потом увидел памятник. Он состоял из двух фигур: скучного чиновника и безумного сказочника. Из небольшого основания в противоположные стороны выходили фигуры двух людей. Одна была чиновником в костюме, другая — обнаженная, абсолютно голая в нелепой позе с диким выражением лица. Вроде как памятник биполярному расстройству личности.
— Состояние двойственности?
— Да. В ночных фантазиях под парами алкоголя Гофман писал невероятные, сумасшедшие истории для того времени. И у него, представь, был альтер-эго — студент из его повести «Золотой горшок». Писатель сам об этом говорил. Я тебе не наскучил?
— Наоборот, заинтриговал.
— Его герой в «Золотом горшке» на базаре опрокидывает корзину с яблоками и слышит от торговки жуткие проклятья и угрозы: "Попадешь под стекло, под стекло!" А потом студент на самом деле очутился в склянке. Над студентом хохочут его товарищи, сидящие рядом в таких же банках. Они кричат ему: «Безумец думает, будто сидит в склянке, на самом деле смотрит на свое отражение в реке!» Болезнь и смерть Гофмана была именно такой, как он описал себя в склянке. У него начался паралич, который стал подниматься от ног и выше, достиг поясницы, дальше по груди, и наконец, окостенение добралось до шеи. Гофман тогда сказал, что ему стало легче. На самом деле стало легче, потому что полностью ушла чувствительность. А потом смерть.
— Ты ведь такой же сказочник, как твой Гофман, с раздвоением личности.
— Я же сказал тебе в самом начале, он был, а не есть. Всё в прошлом.
— Почему?
— Я больше не думаю об этом. Несколько лет назад я посетил дом музей Гофмана в Бамберге. Специально туда приехал. Прошёлся по этажам, вышел в садик, посидел на лавочке в зарослях растений. Потом погулял по улицам Бамберга, был в парке, в церкви, но ничего не почувствовал. Никакого волнения. Его творчество — да, оно меня будоражит. Но город, дом, где он жил, не вызвали эмоций. Вообще ничего.
В проёме двери появился Джон.
— Эй, голубки. Через пять минут общий сбор. Назар, ты как? Оклемался?
— Нормально. Сейчас придём.
Вслед за Дашей я поплёлся на ужин. Посередине коридора стояли Боря с Мариной. Увидев нас, Маринка, стрельнув глазами, торопливо сбежала, Боря дождался меня.
— Назар, я извинился. Марина приняла мои извинения.
Почти как приняла соболезнования по ушедшему к праотцам целомудренному Боре. Что ему сказать?
— Теперь расслабься.
В общей комнате я уселся за стол, наблюдая, как участники игры энергично делят остатки ИРП. Я не сомневался, что «любимое лакомство» от меня не уйдёт, поэтому не суетился, взирая на сотоварищей. Недостаток еды компенсировало общее боевое настроение. Все зарядили телефоны, и уже были на низком старте, предчувствуя скорый отъезд. Дело оставалось за малым.
Найти маньяка.
— Иногда не проходишь до конца маршрута, и загорается красная лампочка. Ничего особенного, — заявила Марина, — мы со Светой много раз ходили на разные квесты.
— Ну, так не интересно, — пробубнил Бабкин, — давайте найдём маньяка.
— Я скоро сдохну от ИРП, Джон! — встряла Люся.
У меня, наоборот, к ИРП появились тёплые чувства. Даша для меня собственноручно намазывала яблочное повидло на сухую галету. Чем не идиллия?
Светка сдвинула брови.
— Мне завод осточертел. И эта сраная атмосфера.
— Мы во владении маньяка, если что. — Бабкин сегодня был в ударе. — Ты приехала сюда веночки плести?
— Надоело бояться, Джон, — поддержала подругу Марина, — слишком жёсткие условия игры. После того, как я очнулась среди мужиков в масках, больше такой херни не хочу.
Марина игриво скосила глаза на Бориса, Светка уловила это движение, но ничего не сказала. Очередная сцена ревности? Боря с Верой тоже переглянулись. Объективно, семейка докторов пострадала больше всех. Боря за дело, Вера за мужа.
Инцидент был исчерпан.
Вера грела воду, Люся пыталась выторговать для Джона лучшую жрачку, Олег как-то пришибленно молчал, Борис, которому разом простили все прегрешения, повеселел. Мой взгляд как стрелка компаса возвращался к Даше.
— Мы со Светой часто бываем на разных мероприятиях. — Марина привлекла внимание. — В одном выездном лагере мы занимались арт-терапией. В конце семинара нам предложили задание. Анонимно написать друг о друге своё мнение, можно фразой или предложением, а потом прочитать вслух, кто, что о нас думает. Ну, или не читать, если обидное.
Мне всё равно, какие игры тут затеваются. Я посмотрел на Дашу, она поправила волосы, взглянула в ответ. Ощущение такое, что я долго брёл куда-то, как-то справлялся со своей жизнью не сказать, что унылой, зацементировал душевную боль, построил дамбу из убеждения, что больше никогда не допущу повторного помешательства, и проиграл. Сердце не заметило бетонных доводов рассудка и отправило туда, откуда я выбрался много лет назад.
Прошлое было неподвластно, будущее неизвестно. Но в данную минуту я был счастлив, потому что она рядом. Мы на заброшенном заводе, вне привычного аомфортного мира, но оказывается мой мир — это она. И она смотрела на меня и улыбалась.
— Температура спала? — спросил Бабкин, удивлённый моим видом влюблённого отъехавшего мальчика. Какая разница, что
