сбила на машине сразу двоих, и ей ничего не было. Но там случайно! А я специально, выходит, убивала! Это, наверное, совсем другая статья. Козел все-таки Лешка. Я буду самые лучшие годы свои сидеть в тюрьме, есть макароны и носить страшную черную одежду, а он женится, родит детей…
По щекам катились слезы, и я то и дело смахивала их.
– Никитина! – окликнул кто-то.
Я подняла голову. Из-за решетки меня разглядывал какой-то молодой мужчина в кожаной куртке. Тонкий голубой свитер облегал крепкую грудь. В другой раз я бы наверняка предалась фантазиям, а сейчас… Не комильфо.
– Что? – спросила я.
Мужчина улыбнулся и, посмотрев на возникшего рядом сержанта, попросил:
– Открой, пожалуйста!
Сержант погремел ключами, звякнул задвижкой и отошел.
– Ты в той же одежде, что и у гражданки Сальниковой была? – спросил он.
– У какой Сальниковой? – не поняла я сразу, о чем речь.
– Так, – протянул он и подошел ближе.
– В чем дело? – Я напряглась.
– Хорошо! – пробормотал он, разглядывая рукава куртки и неожиданно приказал: – А ну, снимай!
Я растерялась.
– Зачем?
– Это уже вещественное доказательство…
– Почему? – недоумевала я и потянула за язычок замка «молнии».
В коридоре я увидела еще двух полицейских, вооруженных автоматами, и сразу поняла, что они повезут меня. На душе стало так тоскливо, что я завыла…
Я впервые в жизни испытала на себе, что такое идти в наручниках. Мало того что неудобно, так еще и стыдно. Кажется, внимание всех, кто находится поблизости, приковано к тебе. Оттого шаг неуверенный, голова в плечи и взгляд под ноги. Остальной мир на расстоянии вытянутой руки для меня отсутствовал. Из него лишь доносились отдельные голоса, гул машин, хлопки дверей…
Меня перевезли в другое здание в другой части Москвы. Вообще, насколько я могла ориентироваться, оно было примерно в том же районе, где мы с Наташкой и жили. Я ничему не удивлялась, ничего не боялась и не пыталась осмыслить происходящее. Мне стало все равно…
В сопровождении сержанта с автоматом я поднялась вслед за полицейским в свитере на второй этаж, прошла по коридору и остановилась у дверей, за которыми и скрылся оперативник. Через минуту я сидела напротив следователя, от которого меня отделял стол. Ничего лишнего. Голые стены, одна из которых сделана из черного стекла, прикрученный к полу табурет… Я поняла, что это комната для допросов. Еще я догадалась, что за одной из стен могут сидеть люди и наблюдать за нами, как в американском кино…
– Я – дежурный следователь Максимович Олег Константинович, капитан полиции, – представился круглолицый мужчина в очках. – Вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Сальниковой Натальи Константиновны…
По мере того как смысл сказанного доходил до меня, вся окружающая обстановка стала погружаться в какой-то туман из писклявого звука.
– Миленькие, родненькие! – Я привстала, но тут же плюхнулась обратно на табурет. – Значит, я не убила Маринку?
– Вы еще кого-то убили? – оживился Максимович.
– Нет, только Маринку… Вернее, вы только что сказали, что я ее не убила, – лопотала я заплетающимся языком. – Нет, не сказали, что именно ее, но никакой другой Сальниковой…
– Стоп! – одернул меня следователь.
Я замолчала. Надо сказать, далось мне это с трудом. Эмоции бурлили и переполняли меня. Хотелось закричать: «Маринка, я тебя люблю!» Но я сидела и пыталась понять, отчего тогда так пристально смотрит на меня следователь.
– Что? – спросила я.
– Фамилия, имя, отчество? – перечислил он порядок того, как мне следует назвать свои данные.
– Но вы же сами знаете, что моя фамилия Никитина, а зовут Марта! – напомнила я.
– Знаю, – подтвердил он и объяснил: – Это необходимая процедура для оформления протокола вашего допроса.
– Разве вы меня не отпускаете?
– Еще раз повторяю, вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Сальниковой Натальи, – проговорил он, словно робот.
– Наташки, что ли? – прыснула я со смеху.
– Как вас зовут? – устало спросил Максимович.
– Никитина Марта Александровна.
– Год и месяц рождения?
Я назвала, ломая голову, что все это значит.
– В каких отношениях вы состояли с потерпевшей?
– Какая она потерпевшая? – возмутилась я. – Сама упала.
– Вы подтверждаете, что в ходе ссоры нанесли гражданке Сальниковой три удара утюгом по голове?
– Что? Какой утюг? – недоумевала я. – Да и откуда ему там взяться?
– Надо полагать, стоял на гладильной доске, – предположил Максимович.
– Какая гладильная доска в коридоре? – изумилась я.
– Так, – протянул он и предложил: – Давайте по порядку…
– Как это? – не могла я взять в толк.
– Вы были сегодня на квартире, где проживаете с гражданкой Сальниковой?
– Была, – подтвердила я.
– Как и при каких обстоятельствах?
– Все рассказывать? – поинтересовалась я, размышляя, стоит или нет следователю знать о моем желании пойти учиться в школу для жен богатых мужчин. В конце концов, я пришла к выводу, что для того, чтобы объяснить происхождение денег и то, почему мы с Наташкой поругались, придется рассказать все… «Стоп! Так, выходит, она убита!» – наконец осенило меня.
– Постойте! – Я подалась вперед, чтобы лучше видеть глаза следователя. – А что с Наташкой?
– Ее обнаружили после вашего визита мертвой в вашей комнате, – устало объяснил следователь.
– Так вон оно что! – протянула я и заявила: – Я ее точно не убивала!
– На вашей одежде при первичном осмотре обнаружены бурые пятна, похожие на кровь, – стал перечислять он. – Утюг отправлен на экспертизу. Я думаю, на нем ваши пальчики…
– Конечно, есть! – подтвердила я. – Ведь утром гладила ветровку, когда собиралась к Галине Рольгейзер…
Неожиданно я поняла, что взрослею. Это ощущение пришло с опознаванием того, что я попала в переплет, где уже не место безответственности и несерьезности. Здесь все по-настоящему и по-взрослому. Здесь рождаются и умирают люди. А если это происходит не естественно, то виновный в этом несет наказание. И оно тоже не детское. Тебя уже не поставят в угол и не отругают. Тебя посадят в тюрьму, где ты проведешь лучшие годы, а когда выйдешь, то будешь уже никому не нужна. Отчего-то я вспомнила уборщицу в нашем магазине. Маленькая, неприметная, всегда в сером, она приходила тенью, молча мыла полы, драила в туалете унитаз и уходила, чтобы в конце месяца расписаться в нижней строчке нашего списка на получение денег. И от вида той суммы мне всегда было жаль ее…
– Это мое будущее, – прошептала я. – Только очень далекое…
От мысли, что даже обычной уборщицей я смогу работать лишь лет через десять, из глаз брызнули слезы.
Меня снова стали водить по коридорам и по этажам. Везде, где сопровождавший меня полицейский что-то делал, он обязательно называл мою фамилию и говорил: «Для ИВС…» Он даже сводил меня к врачу. Конопатый доктор заставил раздеться, после чего послушал меня эндоскопом, померил давление и приказал одеваться. Все происходящее казалось мне сном. Относительную ясность голова приобрела, когда меня перевели в ту часть здания, где располагался этот самый изолятор. Мне доходчиво объяснили, что я буду в нем находиться до суда, который и определит, как и где меня держать дальше. Еще я успела понять, что после него всего два пути: меня могут выпустить, а могут отправить в следственный изолятор для ожидания уже другого суда, того, на котором назначат срок. Только вот садиться в тюрьму я не только не хотела, что естественно, но и не собиралась. Я была уверена, что полиция разберется и меня выпустят…
Глава 27
Разговор с фантомом
– Вытаскивай шнурки! – приказала женщина-полицейская в форме с погонами сержанта.
– Зачем? – пропищала я.
