Ознакомительная версия.
Несколько дней стояла стена из воды, отгораживая Теплово от всего остального мира. Сначала умерла соседка Ивановны, потом Маша. Вскоре после нее умерла от заражения крови Зоина мама.
Москва. 1940 год
Долго никто не решался сообщить девочке страшную весть, а она, привыкшая, что мамы не бывает дома неделями, ни о чем не спрашивала. Но в один из дней Зоя проснулась, подошла к окну и увидела, что весь двор покрыт первым белым снегом. Она рванула в гостиную. Папа с няней сидели за круглым столом и пили чай. Зоя подлетела к ним, поцеловала няню в щеку, запрыгнула к отцу на колени: «Папочка, ты видел, там уже снег. Значит, скоро Новый год, и елка, и Дед Мороз. Быстрей бы уже мамуля приезжала!» Няня почему-то сразу вскочила и унесла на кухню чашки с недопитым чаем. – Папочка, что Полина теперь все время плачет? А когда мамочка вернется?
Владимир Михайлович снял дочку с коленей и начал ходить по комнате, теребя галстук. Потом взял Зою на руки и поставил на подоконник, повернул ее лицом к окну и спросил:
– Взгляни на небо, оно тебе нравится?
– Очень нравится, – ответила девочка, задрав голову.
– Почему?
– Оно все время разное и красивое. То синее со звездами, то голубое с солнышком. Потом оно дает дождик, и тогда травка, и цветочки, и деревья – все пьют водичку и растут. А сегодня сыплет снежинками. А они тоже такие красивые. Мы когда пойдем с Полиной гулять, я наловлю их в рукавичку. И они сами мне на шубку налепятся.
– А как ты думаешь, небо доброе?
– Конечно, папочка. В одной сказке написано, что там живут добрые ангелы.
– Ты бы хотела там побывать? Увидеть этих ангелов?
– Очень, очень.
– А что бы ты сказала, если бы узнала, что они все заболели и позвали нашу маму их лечить?
– Я бы расстроилась, потому что они если кого-нибудь зовут, то это навсегда.
– Но там ведь хорошо?
– Но ведь тогда я ее больше не увижу, – тихо сказала Зоя. И с надеждой спросила: – Папа! Ведь это сказка?
– Мама будет приходить к тебе во снах, – ответил отец.
– Ну, папочка, что ты говоришь? Они ведь ее забрали не насовсем.
Но отец ничего не ответил, и маленькая Зоя все поняла. Целый день девочка проплакала в обнимку с маминой подушкой и ничего не ела. К вечеру у нее поднялась температура, и она слегла.
Счет времени был потерян. В пылающих тонах шла кругом ее комната. Дни и ночи сбились, затерялись в складках тяжелого одеяла, втекли в наволочки подушек, наполнили их булыжниками. Черные мушки сновали в воздухе, и Зоя знала, что это больные ангелы, которых полетела лечить мама. Ей было приятно думать, что и она одна из них, она ждала маму, зная, что та ее вылечит. Ангелы вязали огромными, как бревна, спицами, натужно придвигали гигантский стол, на стуле сидела кукла размером с огромного мужика, что продавал мясо в их магазине. И этой куклой была мама. Иногда она протягивала ложку и вливала что-то в Зоин потрескавшийся рот, иногда лица няни и отца плавали над Зоей в белесых высях потолка, и она не помнила их, только где-то глубоко в памяти выплывало узнавание. Кто это? Няня? Папа? Нет! Это тоже больные ангелы. И мы все мертвые. Только мама – эта кукла на стуле – живая. И Зоя знала: это единственное, что удерживает ее сознание. Если бы не эта кукла, она освободилась бы от тяжелой ваты удушья и полетела бы, как эти мушки, эти больные ангелы. И мама-кукла ее лечила, протягивая попеременно то горькое, то горячее, то сладкое, то холодное, вытирала ее крошечный лобик, брала на руки маленькую куколку Зою. И девочка знала, что она больной ангел и мама не уйдет, пока ее не вылечит.
* * *
Первое, что Зоя увидела при пробуждении, была спящая в придвинутом к кровати кресле няня с вязанием на коленях. Зоя улыбнулась и решила устроиться поуютнее, чтобы снова заснуть. Стала взбивать подушку, но тут взгляд ее упал на маленький, стоящий рядом столик. От неожиданности она даже вскрикнула. Среди пузырьков с лекарствами, каких-то бумажек и стаканов сидела кукла, замечательная кукла с такими же, как у мамы, длинными каштановыми косами, перекинутыми на грудь, и в мамином любимом летнем сарафане с пышной юбкой почти до щиколоток и красными крупными розами, только во сто раз уменьшенном. Девочка как завороженная потянулась к ней, но тут проснулась разбуженная Полина, забегала, закудахтала, стала укладывать ее обратно. Зоя, которой няня напомнила мечущуюся курицу, засмеялась.
– Ой, батюшки-светы, смеется, смеется. Зоюшка, радость-то какая, проснулась, ложись, тебе нельзя, вот лекарство, – запричитала «курица» и улыбалась, и плакала одновременно. – А Владимир Михалыч в больнице! Не знает пока. Бульончика пойду погрею, ягодка ты наша, слава тебе господи, оклемалась. Смотри, не подымайся, совсем слабая еще. – И, не прекращая тараторить, нянька вышла из комнаты.
Зоя замерла и боялась посмотреть на тумбочку. Может, ей показалось, и чудесной куклы, похожей на маму, там не было. Немного потерзавшись своими детскими сомнениями, она решила, что нужно всего лишь повернуть голову... Кукла была на месте, и Зоя аккуратно взяла ее, села сама среди мягких подушек и посадила красавицу перед собой.
– Тебя, наверное, зовут Надя? У тебя такие же волосы, как у мамы, и такое же платье.
Цветы на платье были очень аккуратно выведены краской, черные туфельки на маленьких ножках идеально сшиты из маленьких кусочков кожи.
– Откуда ты появилась? – Надя молчала и только внимательно смотрела на девочку красивыми карими глазами, нарисованными искусным художником. Такими же большими и темными, как у мамы. Зоя вспомнила последний разговор с папой. И почувствовала, что все правда, что мама больше не вернется и надо с этим смириться. Стало грустно, хотелось плакать, и силы, только вернувшиеся, казалось, покинули ее. Она прижала к груди куклу и со вздохом легла.
* * *
– Зоинька, ну чудо, просто чудо. Вот, супчика тебе, курочки. Будем здоровьице обратно набирать. – Няня, толкнув боком дверь, вошла с подносом и поставила его на стол. Вкусно запахло едой. Пар клубился от большой фарфоровой чашки, в бульоне плавали две большие половинки яйца. На тарелочке рядом лежали аппетитные кусочки мяса. – Давай, давай, моя хорошая, покушаем немножко. Вот так, под спинку подушечку, чтоб было удобненько. – Устроив Зою, няня присела рядышком и стала кормить ее с ложечки.
– Полинушка, а откуда Надя?
– Вот уже и имя придумала. Это Владимир Михалыч сделал.
– Папа?! Сам?
– Да, вот взял сам и смастерил. Месяц уж ты у нас хвораешь. Как тогда слегла, так и все. Бредила, температурила. Иногда вроде как шла на поправку, а потом раз – и снова. Я все молилась целыми днями, доктора туда-сюда ходили, все знаменитые. Отец приглашал. Только никто ничего сделать не мог. Разных лекарств напропишут – и всех делов. А ты все, золотко мое, не приходишь в себя и не приходишь, Надежду Александровну покойную зовешь, разговариваешь с ней. В общем, с ног мы сбились, только надежда одна, на милость Господа Бога нашего, осталась.
– Нянечка, а что, уже месяц прошел? А кукла-то, кукла?
– Месяц, уж больше, свет мой. Ешь давай. Молодец. Так вот, кукла. Пришел отец, вечер был, ты уж несколько дней болела, а он с чемоданчиком каким-то, и мужчина с ним интересный такой, немного как будто не в себе. Ну это мне, старой, может, так показалось. Усищи у него, как у тараканища, вверх торчат. На шее бант огромный, цветной – и желтый там, и красный – не поймешь. А костюм сиреневый такой и шуба сверху. Калоши снял, а ботинки тоже цветные. Вот потеха-то. А Владимир Михалыч и говорит: «Позвольте, Полина Сергеевна, вам представить, это известный кукольный мастер, господин Клаус Линдт. Будет меня обучать этому прекрасному искусству. Хочу сделать Зоюшке куклу, чтоб не было такой ни у кого. Подайте нам, пожалуйста, чаю в кабинет, а потом ужинать будем». И пошли. Ну, приношу я им чай. Смотрю, чемоданчик разобрали, а там материалов всяких и коробочек видимо-невидимо, и тряпки, и краски, и инструменты – всего полно. Владимир Михалыч и говорит: «Я, Полина, шкаф специальный заказал, стол, лампу. Завтра все привезут. Встреть их, будь любезна». А мне отчего ж не встретить. Потом ужин подала. Этот Клаус все по-немецки бурк-бурк. Только Владимир Михалыч понимает и беседу с ним поддерживает, а я-то ни бельмеса. И с тех пор, как придет домой, сразу в кабинет к себе, сначала с этим мастером, а потом уж один. Будто этот немец сказал, что он ему все основы показал, а теперь отец твой, Зоинька, сам все может делать, потому что вроде как у него хорошо получается. Вот вчера закончил. – Няня кивнула в сторону куклы. – Я как увидела – аж ахнула, сходство-то какое. Посадил вечером к тебе. А ты сегодня раз – и встала, ангелочек наш ненаглядный.
* * *
Сон № 1
После еды и няниных рассказов веки у Зои стали закрываться сами по себе, и она, не помня как, провалилась в здоровый, крепкий сон. Неизвестно, сколько времени прошло, но, когда она открыла глаза, в комнате было темно, и через незанавешенное окно девочка увидела, как с темно-синего неба падает крупный белый снег. Уличный фонарь тускло освещал комнату, по которой разливался отчетливый запах хвои. Зоя села на краешек постели и увидела, что в углу стоит большущая елка и макушка ее, украшенная шпилем, достает до самого потолка. Затаив дыхание, девочка медленно пошла к сказочному дереву. Раскинув пушистые лапы в стеклянных разноцветных бусах, ель тихонечко звенела, и перезвон этот, сливаясь с дурманящим запахом леса, окутывал все вокруг волшебством, как невесомым прозрачным покрывалом. Зое стало радостно и спокойно. Игрушки блестели и переливались, огромные шары, разрисованные диковинными цветами и зверями, завораживали.
Ознакомительная версия.
