— Не может быть. И как же вы спите? Вы что, затыкаете на ночь уши?
— Нет. Он спит в маминой комнате, поэтому меня не будит.
Внезапно наш разговор прервал чей-то громкий голос:
— Деточка, что такое?
Я обернулась и увидела перегнувшуюся через прилавок хозяйку магазина, baleboosteh[10] средних лет, толстощекую, с глубоко посаженными глазами, располагавшимися чуть ли не в сантиметре друг от друга. На голове красовался светлый парик. Она поманила меня к прилавку.
— Иди сюда, деточка. На вот, вытри глаза. — Женщина протянула мне пачку салфеток. Я подошла, взяла салфетку и громко высморкалась.
— Мне так стыдно. Как нелепо, взяла и разревелась.
— Не говори глупости. Как ты думаешь, для чего я держу на прилавке салфетки? Что такое, деточка? У тебя что-то случилось?
— Нет, ничего страшного. Сама не знаю, с чего я так разнервничалась. Наверное, просто слишком устала. Исаак, вон тот мальчик, он никогда не спит. Ни днем, ни ночью. За последние четыре месяца я не отдохнула и часа.
— Прямо как мой брат Барух. Мой брат Барух тоже не спал до трех лет, — фыркнула она.
— Господи Иис… Жуть какая, — поправилась я. — Только не говорите, что этот кошмар будет длиться три года.
— Деточка, можешь мне поверить, это было ужасно. А у моей матери, aleha ha-shalom,[11] в отличие от тебя, было не два ребенка, а Барух и еще четверо старших. А до тех пор, пока мой брат не начал засыпать, она родила еще двоих.
— И она это пережила?
— Можешь мне поверить, никто не думал, что она выживет. Я помню, как она сказала моему отцу, alav ha-shalom.[12] «Еще один день такой жизни, и я возьму Баруха и спрыгну с ним с моста. Да, с моста», — и она не шутила, можешь мне поверить.
Мой голос снова задрожал:
— Не думаю, что выдержу три года.
С маленькой Руби все было гораздо проще. Тогда мы с мужем вместе заботились о ней. Когда я вернулась на работу после родов, сначала с Руби сидел именно Питер. Но теперь все изменилось. Когда Руби была маленькой, мой муж писал сценарии для кинофильмов и мог сам как-то определять свой рабочий график. Но через пару недель после рождения Исаака Питер продал идею нового сериала одной телекомпании и сейчас занимался пробными съемками. С тех пор он словно исчез с лица земли. Появлялся дома только на ночь и спал как один из убитых в его сериале (и даже крепче). Утром просыпался и снова уносился на работу. Я понимала, что должна поддерживать его — в конечном счете, он ведь поддерживал нас, хотя бы в финансовом плане, — но все равно не могла не злиться. Так я фактически стала матерью-одиночкой, о чем жалела каждую секунду своего плачевного существования. Как было хорошо, когда Питер работал меньше, пусть мы и еле-еле сводили концы с концами.
— Деточка, кажется, тебе нужна помощь по дому, — заявила хозяйка лавки, протягивая очередную салфетку. — Твоя мама живет неподалеку?
— Нет. В Нью-Джерси.
— Ай, как далеко. А свекровь?
— В районе Сан-Франциско.
— А сестры? Золовки?
— Нет, поблизости — никого. Мы здесь совсем одни. — На этих словах я снова не сдержалась и уткнулась носом в салфетку.
— Все, все, mamaleh.[13] Хватит плакать. Тебе нужно нанять няню.
— Не могу. Я не работаю. Весь день только и делаю, что сижу с детьми. Куда еще при этом няню?
Как только я ушла с работы, то уволила няню, которая сидела с Руби по утрам до того, как просыпался Питер. Я хотела все делать сама. К тому же в мире полно женщин, которые растят детей без профессиональной помощи. Чем я хуже? Но так я считала, пока не родила ребенка, который вообще не спит.
Хозяйка посмотрела на меня круглыми глазами:
— Послушай меня, деточка. Ты совсем вымоталась. Тебе нужна милая девочка, которая будет сидеть с твоим ребенком несколько часов в день, чтобы ты могла заняться другими делами или даже вздремнуть. Когда ты последний раз высыпалась?
Я только покачала головой.
— Ну?
Я не могла не признать, что эта идея показалась мне весьма привлекательной. Я представила, как сдаю Исаака на руки няне, всего на час-другой. Ровно настолько, чтобы вздремнуть.
— Знаете, а вы правы. Это ведь не постоянная няня. Просто кому-то нужно приходить ко мне на пару часов, чтобы я смогла поспать.
— Послушай, Фрэйдл. — Хозяйка повернулась к девушке, которая к этому времени уже сняла с Исаака носок и щекотала его пальчики. — Ты выручишь эту милую даму. Около десяти утра в магазине почти никого не бывает. Ты будешь приходить к этой даме и сидеть пару часов с ребенком.
Фрэйдл подняла голову:
— Но тетя Нетти, отец позволил мне работать у вас в магазине. Он не разрешал сидеть с ребенком этой… этой…
Тетя Нетти остановила ее жестом.
— Мой брат не станет возражать, если его дочь поможет нашей соседке. — Она повернулась ко мне. — Ведь ты еврейка?
— Да, конечно, — быстро ответила я.
— Видишь? — она посмотрела на Фрэйдл. — Ты выручишь нашу милую еврейскую соседку и, может быть, даже научишь ее зажигать свечи на Шабат.[14] Твоему отцу это понравится. Он даже заставит тебя ходить к ней, можешь мне поверить.
— Я тебе заплачу! — нервно вставила я. — Только скажи, сколько.
— Конечно, ты ей заплатишь, — подтвердила тетя Нетти. — Шесть… нет, семь долларов в час. По два часа в день. С десяти до двенадцати. Каждый день, кроме пятницы. В пятницу она нужна мне в магазине. Перед Шабатом здесь всегда полно народа. Да, меня зовут Нетти Танненбаум, а это моя племянница — Фрэйдл Финкельштейн.
— Джулиет Эпплбаум. Я так рада, что мы с вами познакомились. — Я повернулась к Фрэйдл. — Ну что, согласна?
— Да, — почти прошептала та.
Я нацарапала на бумажке свое имя и адрес.
— До завтра?
— До завтра, — девушка была явно чем-то обеспокоена.
— Ладно, хватит, — решила тетя Нетти. — Фрэйдл, сбегай к маме в гараж и принеси еще салфеток. А то эта милая молодая дама перевела уже всю пачку, — она хихикнула и дружески ткнула меня в бок. Я рассмеялась.
— Вам больше ничего не нужно со склада, тетя Нетти?
— Разве что еще одну коробку с шоколадками. Сдается мне, одна маленькая девочка не откажется их отведать.
У Руби загорелись глаза.
По дороге домой Исаак заснул, а мы с Руби чувствовали себя так, будто сегодня самый счастливый день за всю неделю. Руби — потому, что теперь у нее на коленях лежала целая гора шоколадных монет, а я — потому, что в ближайшем будущем намечалась возможность поспать.
В тот же вечер я сообщила Питеру, что наняла приходящую няню. Он открыл было рот — видимо, хотел напомнить, что каждый раз, когда он предлагал то же самое, я утверждала, что раз я сижу дома, с детьми мы справимся и без посторонней помощи. Но я смерила его таким уничтожающим взглядом, что он благоразумно решил промолчать.
На следующее утро, ровно в 9:59, в дверь позвонили. Я приняла душ и оделась с утра пораньше, чтобы не пугать Фрэйдл своей неумытой персоной. Спускаясь по лестнице, я еще раз посмотрела, застегнута ли блузка, чтобы избежать повторения инцидента с почтальоном. Я открыла дверь. Моя няня нерешительно переминалась на пороге, в той же одежде, что и вчера. Сидевший на моем бедре Исаак потянулся к ней и радостно загукал.
Фрэйдл улыбнулась в ответ и протянула к нему руки:
— Иди ко мне, motek.
— Так любила называть меня бабушка, — сказала я. — Это значит «дорогой, сладкий», да?
— М-м… — Девушка строила малышу глазки.
— Только осторожно: он еще не умеет сидеть сам, поэтому лучше устраивай его на бедре и придерживай рукой.
— Такой большой и красивый, — заметила она. — У меня сестра его возраста — она намного меньше.
— И сколько у тебя братьев и сестер? — поинтересовалась я.
— Нас восемь детей. Три девочки и пять мальчиков. Я — самая старшая.
— Господи боже! — воскликнула я.
Услышав, как я поминаю Господа, Фрэйдл в ужасе уставилась на меня.
— Я хотела сказать «надо же». Поразительно. Столько детей!
— Не так уж и много. В некоторых семьях больше — десять, иногда даже двенадцать.
Я содрогнулась.
— Я с двумя-то еле справляюсь. Не представляю, как можно воспитывать восьмерых. Бедная твоя мать.
— Ей помогаем я и моя младшая сестра, Сара.
— Все равно. Это, должно быть, ужасно обременительно. Надеюсь, больше она рожать не собирается?
— Ну что вы! Ей всего тридцать пять. Наверняка дети еще будут.
У меня отвисла челюсть. Тридцать пять? У нее восемь детей, и она всего лишь на два года меня старше? Оу vay![15]
Мы вошли в дом, и я повела Фрэйдл смотреть спальню Исаака. Там, как и по всей квартире, валялись горы ярко расцвеченных пластмассовых фигурок разной степени недоломанности, из-за чего наш дом все больше и больше походил на комиссионный отдел магазина игрушек.
