— Джулиет, впервые за последние несколько месяцев ты похожа на себя, — задумчиво произнес Питер.
Я улыбнулась.
— Впервые за последние несколько месяцев я чувствую себя собой. Не удивительно, что при диктатуре одна из пыток — не давать человеку спать. Весьма эффективная штука.
Питер наклонился ко мне и поцеловал в щеку.
— Я по тебе соскучился.
Я ощутила легкое раздражение. Разве это моя вина, что в последнее время я не в себе? А как бы он себя чувствовал, если бы ночи напролет нянчился с орущим ребенком? И вообще, кто целый день и полночи торчит в студии? Тем не менее я решила не позволять неприятностям испортить такой хороший день. Запихала подальше недовольство и улыбнулась. Правда, слегка натянуто, но все-таки.
— Твоя правоверная девочка сегодня придет? — поинтересовался Питер.
— Да. В десять. Скорее бы.
Питер одел Руби, запаковал ей обед и повез ее в детский сад по дороге на работу. Я помахала им на прощанье с крыльца и вместе с Исааком поднялась наверх. Без четверти десять мы оба, уже вымытые и одетые, ждали Фрэйдл.
В десять мы сидели на крыльце.
В десять пятнадцать мы стояли в конце дорожки.
В десять тридцать мы уже дошли до середины улицы.
В десять сорок пять я усадила ребенка в коляску и помчалась к миссис Танненбаум.
Когда я дошла до ее магазинчика, моему взору предстала запертая дверь с табличкой «ЗАКРЫТО». Я заглянула внутрь через дверное стекло и увидела в дальнем углу девочку, которая сидела на высоком стуле и читала книгу. Я постучала по стеклу. Девочка заметила меня и, покачав головой, показала на табличку. Я постучала еще раз, уже более настойчиво. Наконец она слезла со стула, подошла к двери, приоткрыла ее и произнесла:
— Сегодня магазин не работает.
Девочка оказалась менее красивой копией Фрэйдл. Такие же темные волосы, заплетенные в такую же косу, только коса тоньше, а волосы не такие блестящие. Глаза темно-синие, но, в отличие от Фрэйдл, без того потрясающего фиолетового оттенка. И рот, и нос немного крупнее. Тем не менее я с полной уверенностью могла сказать, кто это.
— Сара?
На ее лице промелькнуло удивление.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Меня зовут Джулиет Эпплбаум. У меня работала твоя сестра, Фрэйдл. Она не появилась сегодня утром, вот я и пришла.
Сара неуверенно теребила пуговицу рубашки.
— Не знаешь, где она? Позови ее, пожалуйста.
Сара не отвечала.
— Нет, я не сержусь. Просто хочу узнать, что случилось, и ждать ли мне ее сегодня. Или когда-нибудь.
Тишина.
— Сара, — резко окликнула я девчонку.
Она вздрогнула и испуганно уставилась на меня.
— Поговорите с моим отцом, — выдала она наконец.
— Что? Твой отец запретил ей работать у меня? Это так?
— Пожалуйста, поговорите с отцом.
— Сара, что случилось?
— Фрэйдл ушла.
Теперь настал мой черед удивляться:
— Ушла? Как это ушла? Где она?
— Вчера она не вернулась домой. Сейчас ее все ищут. Мне велели сидеть в магазине, на случай, если она вдруг позвонит или появится.
Я не знала, что и сказать. Внезапно я вспомнила того молодого человека в летной куртке. Могла ли Фрэйдл уйти к нему? Могла ли она сбежать с Йосей? И стоит ли рассказывать ее родителям, что я видела их вместе?
Ход моих мыслей прервал громкий телефонный звонок. Сара схватила трубку:
— Алло? Нет, Aba.[19] Она не звонила. Хорошо. Aba, Aba, подожди. Здесь эта женщина. Та, с ее ребенком вчера сидела Фрэйдл. Она пришла сюда за ней.
Затем последовала недолгая пауза.
— Да, хорошо, Aba. — Сара повесила трубку. — Отец попросил вас зайти прямо сейчас.
Я на минуту задумалась. А хочу ли я лезть в эту историю? И что я скажу отцу Фрэйдл? Девушка упоминала, что родители собираются выдать ее замуж против воли, согласно традиции, которая, как мне раньше казалось, давно исчезла вместе с корсетами и колясками, запряженными лошадьми. Может, девушка решила, что лучше сбежать из дома, чем вступить в брак с нелюбимым мужчиной? Если все обстоит именно так, то я, конечно, не собираюсь помогать родителям ее выслеживать.
Сара вышла из магазина через заднюю дверь, но, заметив, что я осталась на месте, развернулась:
— Вы должны пойти со мной. Прямо сейчас. Aba ждет вас.
— Сара, дай мне ваш номер телефона. Я не могу пойти к вам сейчас, потому что… потому что мне нужно отвезти ребенка домой. Я позвоню твоему отцу где-то через полчасика.
Прежде чем что-то предпринять, я хотела посоветоваться с Питером.
Сара подбежала и схватила меня за руку.
— Нет! — почти крикнула она. — Aba сказал, что вы должны зайти прямо сейчас.
Я высвободила руку.
— Я позвоню ему, как только приду домой, Сара. А сейчас мне уже пора.
Девочка отчаянно замотала головой.
— Нет, Aba сказал, чтобы я привела вас сейчас. Вы должны пойти. Пожалуйста, прошу вас, — зарыдала она.
— Ладно, ладно. Я иду, иду. Только, ради бога, не плачь.
Ясно, что причиной истерики было не столько беспокойство о сестре, сколько страх перед отцом. Мне не хватило мужества отказать и без того испуганной девчонке. Вытолкав коляску через заднюю дверь, я спустилась по ступенькам и пошла за ней по переулку.
— Нам туда. — Сара показала куда-то в конец улочки.
Мы дошли до угла и свернули в окруженный забором дворик небольшого оштукатуренного дома. Перед домом разбит небольшой газон. На ступенях длинной лестницы, ведущей к крыльцу, стояли вазоны с красной геранью. Весь первый этаж здания занимал гараж, и парадная дверь вела сразу на второй.
Я подхватила коляску Исаака, поднялась по ступенькам и вошла в дом вслед за Сарой. Оказавшись внутри, поставила коляску на пол и осмотрелась. Гостиная оказалась забита бородатыми мужчинами в черных сюртуках и широкополых шляпах. Они стояли небольшими группками и перешептывались. С другими стрижками, без пейсов, в джинсах и футболках, они могли бы запросто сойти за кого-нибудь из моих кузенов и дядьев, с которыми я встречалась на свадьбах и церемониях прохождения бар-мицвы,[20] но сейчас представить этих людей в чем-то, кроме традиционной одежды, было почти невозможно. Казалось, что они носят эти сюртуки и белые гольфы уже лет двести, если не триста. Как только мы вошли, все разговоры смолкли, и в наступившей тишине пристальные взгляды присутствующих тут же обратились на нас.
— М-м… я — Джулиет Эпплбаум, — мой голос дрогнул: эти мужчины с пронзительными взглядами и мрачными лицами действовали на нервы.
Неожиданно из соседней комнаты — судя по всему, кухни — вылетела миссис Танненбаум и понеслась ко мне. Очевидно, она недавно плакала — глаза покраснели.
— Пойдем, пойдем, — быстро проговорила она, хватая меня за руку и пытаясь затащить в гостиную.
В этот момент Исаак зарыдал. Я высвободилась от ее захвата и вынула ребенка из коляски. Устроив малыша на плече, я погладила его по спинке и зашептала на ушко что-то ласковое и успокаивающее.
— Сюда. — Миссис Танненбаум подтолкнула меня в центр комнаты. Мужчины расступились, образовав узкий проход. Я знала, что им запрещено прикасаться ко мне — к чужой женщине, у которой вполне может оказаться «нечистый» период менструального цикла. В центре комнаты на кресле, в одной рубашке и без сюртука, сидел крупный мужчина лет сорока пяти с густой окладистой бородой. На голове он носил не шляпу, а огромную черную бархатную ермолку, закрывавшую всю макушку. Он поднялся мне навстречу.
— Это мой брат, отец Фрэйдл, ребе Финкельштейн, — представила мужчину миссис Танненбаум. — Барух, это та женщина, о которой я тебе говорила. Милая еврейская дама, с ребенком которой сидела Фрэйдл. — Она отступила.
Ребе молча смотрел на меня, и я почувствовала себя неловко в джинсах Питера, подвернутых до щиколотки и затянутых, насколько это возможно (то есть, почти незатянутых), на талии. Слава богу, на мне хотя бы футболка с длинным рукавом. Жаль только, что на ней изображена Мадонна в черном кожаном лифчике.
— Здравствуйте, ребе. Я — Джулиет Эпплбаум, — я по привычке протянула руку, но тут же отдернула, вспомнив, что он не может ее пожать.
— Вы знаете Фрэйдл, мою дочь, — уверенно начал он.
— Да.
— Она работала у вас вчера.
— Да.
— Вы знаете, что я не давал ей на это разрешения. Вы знаете, что она работала у вас, не поговорив со мной.
— Нет, я об этом не знала. — Я с упреком посмотрела на миссис Танненбаум, которая отошла еще дальше и теперь сверлила взглядом выцветший зеленый ковер. — Могу вас заверить, я не имела ни малейшего представления, — твердо повторила я.
— Но вы же не спросили у нее, разрешил ли отец работать на вас. Работать на… — он недоговорил.
Я определенно начинала злиться.
