— Вы что, больны?
Мой тон испугал ее.
— Вольна? Почему я должна быть больна?
— Если только вы не беременны.
Кровь отлила от ее щек, и она вдруг разрыдалась.
Удовлетворение, которое я испытал от того, что не ошибся в своих предположениях, не смогло компенсировать смущения, вызванного этой сценой. Несколько клиентов Жаррье смотрели на нас. Казалось, что они с особенной строгостью взирают на меня, и я занервничал.
— Замолчите! Замолчите же, ради Бога!
Подошла мамаша Жаррье узнать, что произошло. Я пожал плечами, показывая, что и сам не понимаю. Франсуаза Жаррье была славной женщиной. Во время оккупации она потеряла двух сыновей, но это не ожесточило ее, скорее наоборот. Она погладила лже-Альберту по голове.
— У вас не все в порядке, малышка?
— Я так несчастна, — всхлипнула девушка.
— Ладно, ладно, успокойтесь… Все может устроиться, кроме смерти.
Я взял свою спутницу за руку и потряс ее.
— Я приказываю вам замолчать! Я привел вас сюда не для того, чтобы устраивать скандал!
— Вы делаете мне больно!
Мадам Жаррье вступилась за девушку.
— Что с вами, Мишель? Вы с ума сошли? Посмотрите-ка на ее руку! Завтра на этом месте будет хороший синяк! Вам не стыдно?
Казалось, меня бьют по голове острием кинжала, боль ослепила… Хотелось вопить. Я уже не понимал, где нахожусь. Слово «стыдно» на несколько секунд отрезвило меня. Стыдно? Мне? Стыдно должно быть Луизе! Я путал двух женщин, ту, что была раньше, и сегодняшнюю. Передо мной сидела Луиза, такая же, как в тот день, когда распрощалась со мной. Сам того не желая, я закричал:
— Стыдно? А эта, что, хороша? Это ей должно быть стыдно, маленькой стерве!
Я различал враждебный шепот, смущенный гул вокруг себя. Но мне было наплевать. Я вернулся в прошлое двадцатилетней давности.
— На сей раз я не позволю тебе уйти, Луиза, слышишь? Я не позволю тебе уйти! Уж лучше убью собственными руками!
На помощь жене подоспел папаша Жаррье. Мне показалось, что он сказал:
— Я вам объясню… Он тяжело болен… — Он тихонько обнял меня за плечи, помогая подняться. — Пошли, Мишель, нужно отдохнуть…
Сам не знаю почему, но я вдруг расплакался. Жаррье вывел меня из зала, а его жена занялась Сесиль, о которой я совершенно забыл. Впрочем, я забыл обо всем, кроме чудовищной боли, разрывавшей мой череп.
— Вызвать доктора? — спросил папаша Жаррье, помогая мне раздеться.
Я хмыкнул.
— Доктора!.. Никто ничего не может для меня сделать!..
Я выпил две таблетки снотворного, чтобы погрузиться в спасительное забытье.
— Не буду закрывать дверь на ключ, чтобы можно было быстро войти, если вам что-нибудь понадобится…
Закрыв глаза, я жаждал погрузиться в сон, из которого обычно выходил отдохнувшим, спокойным, хоть и никогда не мог вспомнить о том, что со мной было накануне.
В мозгу постепенно прояснялось. Сознание возвращалось порциями. Приоткрыв веки, я постепенно начинал понимать, что вижу. Потом мало-помалу оживала память. Сколько времени я спал? Восемнадцать, двадцать часов? Пока я раздумывал над этим вопросом, в дверь постучали.
— Войдите.
На пороге появился папаша Жаррье.
— Ну что, мсье Мишель, как вы себя чувствуете?
— Освобожденным… Все кончилось.
Жаррье пересек комнату и открыл ставни. Я закрыл глаза от яркого света, залившего комнату. Он приблизился и внимательно посмотрел на меня.
— Не скажешь, что вы хорошо выглядите.
— Я никогда не выгляжу хорошо после приступов.
— Вам уже не больно?
— Нет. В котором часу я пришел вчера вечером?
— Около половины восьмого… Вы поужинали с малышкой…
— С малышкой?
И вдруг я вспомнил. Девочка, брошенная каким-то донжуаном из Сен-Клода, которая хотела умереть. Я рассмеялся.
— Надеюсь, ее приступ тоже кончился. Она уехала?
— Да.
— Ничего не просила мне передать?
— Нет.
Не знаю, было ли это плодом моего воображения, но мне показалось, что он не смотрел на меня так открыто, как обычно.
— Хотите завтракать?
— Только черный кофе. В котором часу я пошел спать?
— Около девяти часов… Я сам уложил вас. Приступ начался внизу…
— Бедный Жаррье, извините меня за все неприятности, которые я вам причиняю.
Он пожал плечами.
— Я знаю, через что вы прошли, мсье Мишель. Если бы наши мальчики вернулись в таком состоянии, как вы, я ухаживал бы за ними… Вы в некотором роде наш сын…
У меня пересохло в горле, и я не мог проронить ни звука, только сжал его руку.
— Мсье Сандрей просил, чтобы вы позвонили ему, как только проснетесь, волнуется за вас. Я скажу, что все в порядке, хорошо?
— Все в порядке, отец Жаррье, не стоит его беспокоить, я сам зайду в комиссариат.
Когда Пьер вошел в мою комнату, я как раз допивал кофе. К моему удивлению, за ним следовал Оноре Вириа.
— Здравствуй, Мишель. Как дела?
Его тон удивил меня.
— Приступ прошел. Думаю, что смогу поужинать сегодня с тобой и Каролиной.
Тут я сообразил, что они как-то странно смотрят на меня.
— Что случилось, Пьер?
Он сел рядом со мной на кровать, а Вириа — на единственный в комнате стул.
— Ты оказался прав относительно этой… Альберты, что так заинтересовала тебя. Она действительно была беременна.
— А ты откуда знаешь?
— Вскрытие показало.
— Вскры..? Она что?..
— Да.
Бедная девочка. Значит, ей не хватило смелости нести дальше свой крест… А я не смог найти слов, которые хоть немного облегчили бы ей жизнь, и злился на себя за это.
— Как она покончила с собой?
— Она не покончила с собой.
— Что?!
— Ее убили сегодня ночью в номере.
Папаша Жаррье обнаружил преступление в десять часов утра, когда, удивившись, что клиентка до сих пор не спустилась, поднялся и долго стучал к ней в номер. Судя по всему, убийца хорошо знал гостиницу. Он вошел через заднюю дверь, ведущую в сарайчик, где хозяин хранил старые, ненужные инструменты.
— Ты ничего не слышал этой ночью?
— Я был в таком состоянии…
— Конечно.
В разговор вмешался Вириа.
— Самое интересное, что и ближайшие соседи жертвы ничего не слышали.
— В это трудно поверить!
— Есть только одно разумное объяснение. Она знала того, кто вошел к ней в номер, и не боялась его. Он спокойно смог ударить ее, а когда она потеряла сознание, завершил свое грязное дело.
— Без сомнения, это был человек, которого она ждала в кафе «Шмен де Фер». Иначе откуда бы он узнал, что она здесь?
— Видишь ли, Мишель, самое странное, что в кафе никто не спрашивал об этой женщине.
— Не может быть!
— К сожалению, может, и это значительно усложняет нашу задачу. В течение последнего месяца среди постояльцев Жаррье не было ни одного человека из Сен-Клода.
— Нужно провести расследование в Сен-Клоде. Там, вероятно, можно будет найти кого-нибудь, кто был знаком с мерзавцем — отцом ее ребенка.
— Это нелегко…
— Почему?
— Во-первых, потому что я не имею права вести расследование в Сен-Клоде, а во-вторых, я уже звонил в тамошнюю мэрию…
— Ну и что?
— Там никогда не было девушки по имени Альберта Морсен.
Я чуть было не ляпнул, что на самом деле покойную звали Сесиль Луазен, но промолчал. Может быть, подсознательно я хотел сам отомстить за Сесиль, найдя ее убийцу.
— Что ты собираешься делать, Пьер?
— Пока не знаю. Одна из тех грязных историй, которые в любую минуту могут вызвать скандал и за которые неизвестно с какого конца браться. Впрочем, не хочу больше тебе надоедать, Мишель. Отдыхай, чтобы вечером быть в форме. Заходи за мной в комиссариат часов в семь, ладно?
— Договорились.
— Очень жаль, что я не принял всерьез твой вчерашний рассказ. Правда, я все равно ничего не смог бы для нее сделать. Она солгала бы мне точно так же, как и тебе.
— Она не лгала мне!
— А вымышленное имя? Я почти уверен, что она разыграла перед тобой комедию. Почему? Не знаю. Очевидно, свидание было назначено не в кафе «Шмен де Фер», а в отеле.
— Откуда она могла знать, что я предложу ей остановиться в этой гостинице?
— Она этого и не знала, но, если бы ты предложил ей другую, вероятно, отказалась бы. Будем надеяться, что все-таки удастся разгадать тайну, хоть я и не чувствую особого оптимизма. До вечера.
Уже стоя у самой двери, Вириа обратился ко мне:
— К счастью для вас, мсье Феррьер, хозяин гостиницы утверждает, что вчера вечером сам вынужден был уложить вас спать, а вы были в бессознательном состоянии…
— К чему это замечание?
— К тому, что иначе вы — подозреваемый номер один.
Я был ошеломлен и не нашелся, что ответить. Впрочем, Сандрей сделал это за меня, резко поставив Вириа на место. Он попросил его не проявлять инициативу и не забывать, в чьем подчинении тот находится. Вириа вышел, не проронив ни слова, но в его взгляде я прочел: он никогда не простит мне, что я стал свидетелем его унижения.
