Усугубляло ситуацию еще и то обстоятельство, что среди присутствующих оказались две женщины, больше других возмущавшиеся совершенно непристойным поведением пьяных блюстителей порядка. Они тоже в свою очередь не собирались оставлять случившийся факт без последствий. И одна из них трясла при этом своим удостоверением депутата областного Законодательного собрания.
В общем, понимал Гусаков, влипли его парни. И как еще на это дело посмотрит сам подполковник Затырин? Станет ли их защищать? Он ведь лично проинструктировал старшего наряда, как разговаривать с коммерсантами, но ни о какой вежливости — это четко помнил Гусаков — подполковник не говорил. Напротив, он требовал вести себя с этими лицами максимально жестко. Правда, оружие приказал не применять. Только руками действовать, но так, чтоб у этих «писак» в дальнейшем пропало всякое желание представлять себя «хозяевами жизни». Отбить у них охоту возражать, когда к ним обращаются те, кто имеет на это право. Словом, научить жить в обществе. Либо пусть убираются отсюда ко всем чертям.
Но подполковник в выражениях тогда не стеснялся. Наверняка ему тоже хорошо накрутил хвост раздосадованный той историей с плакатом и газетной публикацией, мэр — Савелий Тарасович Гузиков, которого, видимо с легкой руки этих коммерсантов, в городе уже называют Гузкой. И кто ж теперь за Гузку-то станет голосовать на ближайших выборах?
Вот поэтому, не желая брать на себя ответственность, капитан Гусаков, несмотря на поздний час, все же решился побеспокоить своего начальника управления Павла Петровича и проинформировать его о скандально завершившейся ситуации с дежурным нарядом. Он ушел в соседний кабинет, оставив в дежурке заявителей заканчивать их писанину, и стал звонить подполковнику.
Затырин, молча, не задав ни единого вопроса, выслушал сообщение, подумал немного и приказал дежурному, до собственного появления на службе, очистить помещение от посторонних — всяких там свидетелей и прочих, но оставить только двоих, «пострадавших от милицейского произвола», как те себя именуют, а он сейчас подъедет. Кроме того, надо немедленно вызвать «медицину», чтобы та обследовала милиционеров, пострадавших от неправомерных действий нарушителей порядка, и к утру оформила свои заключения в том виде, в котором это требуется милиции. И чтоб ни слова ни про какую водку! А вот настоящих нарушителей, то есть обоих бизнесменов, необходимо задержать до утра, до того момента, когда им будет предъявлено обвинение в нападении на сотрудников милиции при исполнении теми служебных обязанностей.
Был подполковник настолько резок и категоричен в своем решении, что у капитана Гусакова едва голова не пошла кругом. Все-то он понимал, но и видел также, как прямо на глазах ситуация сознательно переворачивается Затыриным с ног на голову. А ведь когда настанет время разбираться, и оно обязательно придет, держать ответ за всю эту дурь придется именно ему, Гусакову, и никому другому. Указание-то подполковник дает по телефону, и поди докажи потом, что это была его инициатива, а не дежурного! Нет уж, черта вам лысого! Сами приказываете — сами и отвечайте!
И решил дежурный не предпринимать пока никаких действий, пусть все идет своим путем. Не видит, мол, он веских оснований задерживать заявителей. А если уж подполковнику так неймется, если ему не понравилось, как сложилась им же созданная ситуация, пусть приезжает сюда и сам отдает непосредственные указания — его воля, с него и спрос.
Но в районную больницу капитан все же позвонил и приказал прислать в дежурный отдел специалиста из травматологии — для официального установления степени причиненного здоровью милиционеров ущерба.
Сороченко с Теребилиным закончили писать и передали свои заявления Гусакову. Присовокупил капитан к этим двум и остальные заявления свидетелей происшествия. Пострадавшие, сказав, что все необходимое ими изложено, собрались уходить. Но Гусаков вежливо, не накаляя снова обстановки, слава богу пришедшей наконец в норму, попросил двоих заявителей остаться еще ненадолго — в отдел с минуты на минуту должен прибыть сам начальник управления подполковник Затырин, который хотел бы задать пострадавшим несколько вопросов по существу вопроса.
Видя, что дело затягивается на неизвестное уже время, Сороченко с Теребиловым распрощались с товарищами, отправили и своих жен в машину, а сами снова уселись за стол в ожидании приезда «высокого начальства».
Думали, что ждать придется долго, но Затырин, видно, и сам торопился закончить историю так, как он решил. Его появление было решительным и несколько даже театральным. Высокий, красивый мужчина пятидесяти лет, с седеющими висками, в фуражке с высокой тульей, он вихрем ворвался в помещение, где сидели коммерсанты. Гневный взгляд его мельком пробежал по лицам сидящих бизнесменов, затем он обернулся к двери и крикнул хорошо поставленным голосом:
— Дежурный! Почему до сих пор не выполнено мое указание?
В дверях появился задумчивый Гусаков и вопросительно, будто ничего не слышал, уставился на подполковника. А тот строго посмотрел на него и, не объясняя, заявил в пространство:
— Я был сейчас у сотрудников отдела, пострадавших от неправомерных, незаконных и хулиганских действий этих, с позволения сказать, граждан! Я дал указание немедленно задержать их! Почему они до сих пор чувствуют себя здесь вольготно?! Надеть на обоих наручники!
Вот когда наконец пришло к Алексею с Дмитрием первое понимание совершенной ими глупости. Но было уже поздно. Они вскочили, попытались протестовать, но примчавшиеся на крик начальства милиционеры дружно накинулись на них, повалили на пол, завернули им руки за спины и защелкнули наручники. Хорошо, подумали оба, что жены при этом не присутствуют...
— Все что у них в карманах — на стол! Обыскать!
Казалось, ярости подполковника не было предела.
Однако это была и не ярость вовсе, а, скорее, садистское торжество' человека, опьяневшего от собственной власти. Ему очень хотелось всем казаться ужасно страшным, но он сам же втайне побаивался своих действий. И оба задержанных это почувствовали. И сообразили наконец, что договориться с ним не получится — слишком большую цену он заломит. И значит, придется срочно действовать иными методами — теми, которые доступны пониманию этого мерзавца.
На счастье или на беду, в комнату, утомившись ожидать мужей, заглянули женщины. Увидев своих мужчин лежавшими на грязном полу, они завопили пронзительными голосами и кинулись к ним.
— Кто пустил сюда этих сук?! — истошно заорал подполковник. — Дежурный, твою мать! Выкинуть посторонних!
К женщинам бросились двое милиционеров и толчками попытались выставить их за дверь, но те продолжали кричать и сопротивляться, даже пустив в ход свои сумочки. Милиционеры, похоже, стали звереть и применять силу. Увидев это, Алексей Сороченко заорал, перекрывая зычным голосом крики и густую матерщину:
— Что вы творите, гады?! Женщина беременна!
— Скорее! — рявкнул подполковник. — Обеих за дверь, а то еще родит здесь, сучка!
— Вы не смеете! — кричала Лиза Сороченко. — Я депутат! У меня удостоверение! Он видел! — ткнула она пальцем в дежурного.
— Видел? — уставился на Гусакова подполковник.
— Так точно, депутат областного парламента.
— А чего молчал? Идиот! Так, все! Слушай мою команду! Этих не трогать. Идите отсюда, женщины, по-хорошему. А задержанных — в камеру. До утра, а там разберемся.
Выходя из дежурки, Лиза бросила отчаянный взгляд на мужа и увидела его глаза, он намекал ей на что-то важное, и она сначала не догадалась, но, выйдя, ойкнула, схватила подругу и кинулась с ней к машине:
— Я поняла, что он хотел сказать!..
А милиционеры подхватили валяющихся на полу Сороченко и Теребилина за наручники, до боли загнув им руки, и волоком потащили в глубь коридора, где был оборудован «обезьянник» для нарушителей, который сегодня как раз пустовал.
Бросив их на бетонный пол, наручников с задержанных не сняли, но швырнули им одежду, из которой, естественно, вынули все, что в ней было. В том числе и билеты на Москву, которые вызвали особое веселье среди ментов — как же, прокатились в столицу, голубчики!
Пускай прежде отдохнут перед дорогой!..
Нет, никак не ожидал подобного афронта для себя Павел Петрович Затырин.
Слово это ему нравилось своей изысканной стариной. Он вычитал его однажды в словаре, принял для собственного сведения как посрамление противника и, случалось, употреблял — чаще всего к месту, чем вызывал определенное уважение у подчиненных.
Итак, он уже ложился спать, возвратившись к себе домой и приняв с устатку стакан охлажденной домашней зеленоватой водки, настоянной на смородиновых почках — и вкусно, и лекарственно. А в общем, в самый раз перед утренним допросом обнаглевших бизнесменов. Да, они еще поползают перед ним, еще попросят простить за все прошлые и будущие свои грехи! А вот от него — и только от него одного! — будет зависеть окончательное решение их судьбы. Что бы там ни писали свидетели — грош цена всем этим писаниям, потому что они, во-первых, лица заинтересованные, а во-вторых, все до единого были пьяные. А значит, их показаниям не только нельзя верить, но можно даже припугнуть, что их самих охотно привлекут за попытку ввести органы правопорядка в заблуждение.
