Но так или иначе, а извиняться пришлось. И подполковник призвал себе на помощь все свое обаяние, с помощью которого он всегда успешно охмурял женщин. Правда, на этот раз перед ним сидели не бабы, а мужики и смотрели на него не столько враждебно, сколько с непонятной и раздражающей иронией, будто они все наперед знали.
Они отказались от чая и только поморщились, едва он начал приносить им свои извинения. Теребилин, у которого правая сторона лица была сплошным синяком — хорошо, хоть зубы целы остались, — процедил распухшими губами, что лично к нему, Затырину, они особых претензий не имеют, ну а что касается милиционеров, так про это будет отдельный разговор — и позже. И показали, что желали бы покинуть кабинет, где остывал гостеприимно струящийся парком чай в блестящих подстаканниках.
Подполковник, однако, не забыл передать свои горячие и искренние извинения и женам их, если отчасти и пострадавшим, то по совершенной случайности. Потом Затырин стал уверять поднявшихся из-за стола Теребилина и особенно Сороченко, почему-то взиравшего на него с откровенной насмешкой, что так просто это дело он конечно же не оставит и что за ложную информацию, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, будут строго наказаны его подчиненные.
— Поди, и дело уголовное заведете на них, да? — криво усмехаясь по причине тоже разбитых губ, спросил Сороченко.
— А как же! — горячо и искренне соврал подполковник.
— Ну тогда, может быть, и пистолет вернете? Если он уже вам не нужен.
— Без проблем! — поспешил заверить Затырин. — Уже проверили, никаких претензий к вам нет, ствол чистый.
И подполковник вернул им принесенные дежурным милиционером бумажные пакеты с отобранными вещами и документами. По поводу пистолета он, разумеется, загнул, никто его и не собирался проверять, да и времени для этого просто не было, но теперь-то чего уж? Покончить бы все разом, да и забыть поскорее.
И пока те разбирали свои вещи и рассовывали их по карманам, подполковник, изобразив на лице озабоченную, глубокую задумчивость, произнес монолог, не особо рассчитывая, впрочем, на внимание коммерсантов.
— Вот жалуются, бывает, на нас... на нашу службу. Неаккуратно, мол, действуют, не по закону... Но ведь, если вдуматься, чтоб действовать строго в рамках, им нужно, — Затырин сделал ударение на последнем «о», — образование! Интеллигентность! А откуда их взять, если у кадров поголовно неполное среднее? В лучшем случае. Попадаются и совсем тупые, неотесанные. Из деревни— в армию, а там, известное дело, не с людьми работают, а с техникой. «Калаш» в руках держать научат — и, считай, отслужил, отдал долг Родине. И куда ему потом идти? Если не к братве, то к нам. А у нас зарплаты маленькие, чтоб на них книжки читать! Вот и хлопнет иной с устатку стакан — да на бабу, извиняюсь. Тут тебе и вся культура. До стыда иной раз доходит... А с другой стороны, разве мало у нас богатых людей, за которых они жизнями, случается, рискуют?.. Нам бы кто помощь оказал... Мы б и от материальной не отказались, хороший телевизор купили бы, на лекции бы приглашали, приличной жизни учили... Но что-то нет таких желающих... — Подполковник тяжко вздохнул и огорченно покачал красивой своей головой с благородно седеющими висками.
Еще он не преминул посетовать на то, что вот и с железнодорожными билетами тоже вышла неувязка. Поинтересовался, не нужна ли его помощь. Нет? Ну и слава богу, уже почувствовал подполковник, что в порядке усердия его стало заносить куда-то не туда.
И в конце совершенно пустого и ненужного своего монолога — так ведь ни черта и не поняли коммерсанты, эти богатые буратины, либо сделали вид, что сказанное их не интересует и лично к ним отношения не имеет, — спросил, не нужен ли транспорт. Но и тут его вежливость оказалась излишней. Позвонивший в кабинет дежурный сообщил, что за Теребилиным и Сороченко прибыли на машине их супруги, которые и ожидают их у входа в отдел. И Затырин почувствовал окончательное облегчение, когда бизнесмены, выходя из его кабинета — провожать их до выхода подполковник счел для себя необязательным, и так уже всю ночь, можно сказать, на службе провел, — все ж таки вяло пожали ему руку. Вяло — это понятно, им тоже досталось сегодня.
Ушли. Подполковник посмотрел на часы — шел четвертый час. Скажи пожалуйста! А он-то думал, что скоро уже утро... Оказывается, сегодня можно еще и вздремнуть. Но перед уходом домой он добыл из сейфа початую бутылку, выплеснул из одного стакана чай в пустую пластмассовую урну для бумажек и налил его водкой почти до краев. А выпив, сел и, прихлебывая остывший чай из другого, опустил подбородок на сжатые кулаки. Это ж надо так пролететь! Во, блин, афронт! Хорошо хоть, мужики оказались вроде незлопамятными. Впрочем, судить об этом было еще рано. Но вот уж Савелию Тарасовичу, который и затеял, собственно, эту кашу, он завтра все выскажет. Снова ему в мэры, видите ли, захотелось! Ишь ты! А может, еще и в губернаторы? Так ты давай приказывай, еще кого-нибудь не того отлупим по твоей милости, а потом станем на коленях прощение вымаливать!.. Нет, в следующий раз сам занимайся личными проблемами...
Он спал на удивление крепко и был раздосадован, когда раздраженная жена стала толкать его в плечо, подсовывая под нос телефонную трубку.
Хорошо врезал вчера. Допил все, что оставалось в сейфе, добавил еще дома, и без всякой закуски, а теперь во рту ощущал то самое, про что рассказывают в анекдоте — будто там эскадрон гусар переночевал, причем вместе с конями. Голова потрескивала, но это понятно — она опохмела требует. Ладно, сообразим... Но кто это, к черту, так рано?
Действительно, показалось, что было рановато для звонков, поскольку ночь за окном только отступала, небо было серым.
— Кто это? — прохрипел он в трубку.
— Ты заболел, что ли? — насмешливо спросил знакомый голос с легким, мягким акцентом. Кто ж это? А, вспомнил, прокурор же, Керимов. Чего ему в такую рань?
— Не заболел, но чувствую себя хреново, всю ночь на службе... Какие у тебя проблемы, Иннокентий Мурадович?
— Да разве это у меня проблемы, дорогой? — с легким смешком ответил Керимов. — Это они у тебя, я так чувствую, назревают, да.
— Ничего не понимаю, объясни толком!
— Ну зачем же я буду не своим делом заниматься, дорогой? Пусть тебе объясняет тот, кому это положено. Через час у Савелия будет совещание, мне только что позвонили... Ты как, нормально?
— Да нормально! — словно от боли, сморщился Затырин. — А в чем дело?
— Могу только в двух словах, дорогой, как я это понимаю... Ты зачем тех мужиков отпустил, которых вечером задержали?
— А что, уже все в курсе?
— Конечно, дорогой. Савелий звонит мне: какие меры предпринял? Я говорю: сейчас выясню и перезвоню. Соединяюсь с дежурным, а он мне рассказывает, как ты вчера еще их выпустил. Ты чего, Павел, ненормальный? Они ж ведь наверняка уже в области, а там и медицина тебе, и газеты, которым только дай повод. В общем, Савелий в ярости, имей это в виду и найди оправдания. Больше я тебе ничего не могу добавить.
— А у меня, Кеша, между прочим, нет нужды искать оправдания. Наоборот, я сам могу Савелию кое-что высказать. Это было его указание, между прочим, если тебе неизвестно!
— Мне-то как раз известно. И что?
— А то, что я вчера получил из области такой втык, что пришлось перед ними на коленях извиняться!
— То есть как? — насторожился Керимов.
— А вот так, Кеша, позвонил мне среди ночи сам Кривенко и устроил такой разнос, что мало не показалось. Эти-то двое, оказывается, самого Кожаного спонсируют! Вот Кривенко, которому тут же доложила депутатша, ну жена одного из буратин, потребовал, чтоб я немедленно спустил это дело на тормозах и закрыл его, а иначе... Ну ты, Кеша, сам знаешь, на что способен Кожаный, когда идут поперек его воли. И еще этот, наш, туда же! А сам бы я, конечно, не стал... Но ты и представить не можешь, как орал Геббельс! Чем только не грозил... — громко вздохнул Затырин, искренно пожалев себя.
— Не, ну это, конечно, другое дело, дорогой, — посочувствовал прокурор. — Как думаешь, без последствий обойдется?
— Да тебе-то чего волноваться?.. Не знаю, по-моему, мужики оказались нормальными. Это при том, что им в камере еще рожи начистили... А у них железнодорожные билеты были, они в Москву собирались. Я так понимаю, мои их прямо от провожающих взяли, возле ресторана... Я еще предложил им помочь с новыми билетами, поскольку по своим-то они уже опоздали, но они ответили, что сами справятся. Ну да, у них же, у этих буратин, возможностей куда больше, чем у нас с тобой...
— Ладно, может, вправду обойдется, — вздохнул теперь и прокурор. — Ты только не опаздывай — я ж говорю, Савелий вне себя...
Поднялся Затырин, вернул трубку на место и, взглянув на часы, стал спешно одеваться. Времени-то уже девятый час! А сплошная серость за окном — по причине так и не прекратившегося дождя. Да и не дождик даже, а мелочь, сыпь какая-то водяная. Зато небо, похоже, затянуло надолго... Осень опять же...
