За дверью с надписью «Частное владение», приблизив совиное лицо как можно ближе к зеркалу с облупившейся амальгамой, адвокат быстро брился над щербатым тазом. Следя желтыми глазами за движением бритвы по коже, он думал: «Что этому священнику от меня нужно? Какое дело собирается он мне доверить?»
Накануне Просперу Лепику позвонили из архиепископства и попросили принять некоего аббата Жерома.
«Ба! Боюсь, мне придется согласиться в любом случае, хотя я и предпочел бы иметь выбор… Я уже исчерпал все возможности. Хозяин дома вчера мне прямо сказал, что я ему должен за два срока… Ну вот! Порезался!»
В соседней комнате священник читал, шевеля губами. Жюгонд, выпятив губу, писал. Послышался металлический голос адвоката:
— Ну вот, дражайший Делафре, теперь, я полагаю, вам все ясно. Как вы говорите? Вы шутите, дорогой коллега, это же пустяки. Счастлив быть вам полезным. Договорились, дорогой, договорились. Да, мэтр Делорм? Ну, разумеется. Само собой, я предоставляю вам мой кабинет на все время, пока вы не разберете ваши записи. Итак, до свидания, Делафре, всегда рад вам услужить.
Раздался стук — это Лепик за неимением двери захлопнул окно. В то же время он продолжал размышлять о деле, с которым к нему пришел священник: «В первую очередь поинтересуюсь оплатой».
В приемной комнате священник поднялся с кресла. Перед ним, слегка склонив голову набок и глядя на него желтыми глазами, стоял Лепик — высокий, стройный, гладко выбритый, с аккуратно зачесанными назад и смазанными бриллиантином волосами.
— Тысяча извинений, господин аббат… Сам того не желая, я подверг ваше терпение тяжелому испытанию.
— Это ничего… Ничего страшного, мэтр.
— Вы очень любезны.
Лепик сделал два или три шага, потер руки. «Сколько бы мне запросить?» — подумал он и резко обернулся.
— Дорогой господин аббат, мой кабинет в настоящий момент занят одним коллегой, пришедшим посоветоваться относительно сложного дела. Вы не возражаете, если я выслушаю вас здесь?
— Разумеется, мэтр.
Жюгонд удалился. Лепик вновь потер руки.
— Я слушаю вас, господин аббат.
* * *
На следующий день епископ Нанси монсеньор Жибель вертел в руках принесенную ему визитную карточку. На ней значилось:
Маркиз де Санта-Клаус.— Маркиз де Санта-Клаус! Это все равно, что господин Синяя Борода или господин Мальчик-с-Пальчик. Как он выглядит, этот маркиз?
— Высокий и худой, монсеньор, однако, мускулистый. — Смуглый, я бы сказал, почти оливковый цвет лица. От тридцати до тридцати пяти лет. Изыскан, хотя взгляд какой-то слишком инквизиторский. В общем, красивый мужчина. Смахивает на португальского аристократа. Маркиз прекрасно говорит по-французски — с очень легким акцентом. Одет строго, но что-то в нем есть экзотическое.
Монсеньор Жибель улыбнулся:
— У вас талант к описанию деталей. Скажите одним словом — благородный он человек или авантюрист?
Секретарь прелата обладал добродетелью осторожности:
— Я не сомневаюсь, — дипломатично заметил он, — что монсеньор сам ответит на этот вопрос, если согласится на аудиенцию, о которой его просят.
Епископ пребывал в затруднении.
— Досадно, — пробормотал он, — очень досадно. Не вижу причины, по которой я мог бы отказать в аудиенции этому иностранцу, но в настоящий момент я как раз жду кое-кого… кое-кого кто опаздывает.
После того, как аббат Фюкс побывал у него и рассказал о попытке ограбления в Мортефоне, епископ Нанси решил, что необходима охрана раки святого Николая. Он отказался от мысли обратиться к полиции Нанси, частично из-за того, что боялся неуместных сплетен — Нанси находился слишком близко от Мортефона, — а главное, потому, что очень бы не хотел вмешивать в это дело полицию. Еще меньше ему улыбалось обращаться к частным детективам, которых он презирал. Своими затруднениями он поделился с архиепископом Парижа монсеньором Флореном.
В полученном с обратной почтой письме сообщалось, что из Парижа направлен человек: адвокат Проспер Лепик. «О его проницательности, ловкости и такте рассказывают чудеса, — заверял монсеньор Флорен. — Кроме того, он человек умный. Что вам еще сказать?»
Лепик прибыл в Нанси утром и обещал к трем часам явиться в епископство. Но вот уже десять минут четвертого, а от Лепика ни слуху ни духу. Зато этот неожиданный визитер, португальский аристократ с невероятным именем — маркиз де Санта-Клаус, просит принять его… Тем лучше. Лепик подождет.
— Будьте добры, пригласите маркиза де Санта-Клаус.
Портрет, набросанный секретарем, отвечал действительности.
У маркиза был необычайно живой взгляд.
— Вы, без сомнения, только проездом в нашем городе?
Угол рта и бровь знатного португальца чуть заметно приподнялись:
— Действительно проездом, монсеньор. Я рассчитываю вечером быть в Мортефоне.
Прелат вздрогнул.
Могу я спросить, чем привлекает вас это место? Для туристов оно малоинтересно…
Рот маркиза де Санта-Клаус дернулся чуть сильнее.
— Меня очень интересует церковь Мортефона, монсеньор. Если верить туристическому проспекту Жоанн, рака святого Николая имеет большую ценность.
Епископ изучал лицо посетителя.
— Ваши слова меня радуют, маркиз! Действительно… — он прервался на полуслове — посетитель подскочил.
— Маркиз?! Извините, ваше преосвященство, я, видимо, спутал визитки. Непростительная рассеянность! — Он вынул бумажник, извлек из него и подал епископу карточку. На лице монсеньера Жибеля отразилось глубокое удивление:
— Как? Вы…
Маркиз быстро поднес палец к губам:
— Я… маркиз де Санта-Клаус, — сказал он.
Две вороны, усевшиеся на соседних кочках, важно изучали друг друга. Группа из семи или восьми ребят устроилась на траве на берегу Везузы. Временами видно было, как рыбы подплывали к поверхности воды.
— Сегодня ночью будет дождь, — сказала одна из девочек. — В полдень кот Матушки Мишель тер ухо лапой.
— Да нет, — мягко возразила Катрин Арно, красивая девушка, которую подростки и дети Мортефона звали Золушкой. — Послушай…
Раздался треск — это в близлежащем лесу ломались мелкие ветки.
— Это признак мороза, — сказала Катрин. — Вы хоть не замерзли?
На луг легли первые вечерние тени. В прозрачной воде четко отражалась арка моста. Посреди реки был небольшой островок зелени с тополем на нем. В таком пустынном месте дерево напоминало мудреца, уединившегося для размышлений. На мост вступил какой-то человек.
— Эй, эй! — крикнул он, дружески замахав рукой.
— Эй! Эй! — откликнулись ребята.
— Это Блэз Каппель, — заявила маленькая Мадлен Небах. — А я знаю, куда он идет!
— Ну и куда, ты, всезнайка? — бросил толстощекий мальчуган, единственный в этой группке.
— В аббатство Гондранж!
— Зачем?
— А вот этого я и не скажу.
— Не скажешь, потому что не знаешь!
— Нет, знаю, толстый поросенок!
Мальчик скорчил рожу, малышка показала язык.
— Чтобы доказать, что знаю, я скажу. Блэз Каппель ищет Золотую Руку.
— Золушка, Золушка, расскажи нам историю Золотой Руки!
— Так вы же ее знаете!
— Все равно расскажи.
По мосту в направлении Мортефона медленно проехал велосипедист, за которым бежала собака.
— Ну ладно, — сказала Катрин Арно. — Больше тысячи лет назад…
Дети задумались. Тысяча лет — это ничего не говорило их воображению. Это было слишком много.
— Золушка, это было при сотворении мира?
— Да нет, глупышка, мир уже давно был миром. В те времена один господин из Варанжевиля…
— О, я знаю! — воскликнула Мадлен Небах. — Я однажды была в Варанжевиле с мамой. Это рядом с Сен-Николя-дю-Пор, около Нанси.
— Да. Но если ты не замолчишь, я не смогу рассказывать! Этот господин из Варанжевиля привез из Италии реликвию святого Николая — кончик пальца. Много лет спустя король Рено Анжуйский заказал для этой реликвии чудесную раку в форме руки.
— Она была даже красивее, чем рака Мортефона?
— О, намного!
— А как намного?
— Не знаю, как описать. Это была рака из золота, с жемчужинами, бриллиантами, блестящими драгоценными камнями, представляете?
— Такими камнями, как в витрине ювелира Тюрнера?
— Намного красивее! И много людей приходило в Сен-Николя полюбоваться Золотой Рукой. Рассказывают, что однажды на Духов день собрались двести тысяч человек.
— Двести тысяч? А где же они все жили, и кто их кормил?
— Ну, — ответила Катрин, — они принесли в котомках хлеб и ветчину, и спали на берегу Мерты.
Катрин Арно было двадцать лет, но она была такой миниатюрной, что казалась не старше пятнадцати. Ее синие, очень большие глаза на смеющемся личике сохранили детское выражение. И у нее были чудесные волосы серебристо-пепельного цвета. На солнце эти длинные тонкие волосы отливали серебром, когда девочки, играя, причесывали, вернее, спутывали их. На лугу, среди этих маленьких дьяволят, она напоминала фею в окружении эльфов.
