— Анхель.
— Да, сэр.
— Тобой заинтересовались…
Анхель раскручивает пластиковую палочку в кружке и смотрит, как мешалка кружится вдоль края кружки, постепенно останавливаясь.
— Вряд ли я стою усилий. — Мальчик поднимает глаза. — Я дам знать, если сделаю что-нибудь интересное.
— Ты видел старуху?
— Да, я ее видел.
— Это моя хорошая знакомая.
Анхель молчит и лишь недоверчиво и удивленно кривит губы.
— Она не сделает тебе ничего плохого.
Анхель берет еще одну сигарету из пачки, лежащей на стойке. Амо чиркает спичкой, и Анхель тянется к огню. Дым, как иней, окутывает его пальцы.
— Там, откуда я пришел, смысл и зло мало связаны между собой, и то, и другое просто валится нам на голову.
Амо жует кончик сигары, и внезапно до него доходит, что она нашла в Анхеле. В глаза ему попадает дым. Он всю ночь пытался найти решение уравнения, выведенного великим русским математиком Георгом Кантором,[1] который в конце концов немного тронулся. Амо думает, не постигнет ли и его такая же участь.
— Она попросила меня найти тебя.
— Вы пытаетесь напоить меня, чтобы она делала со мной все, что ей вздумается?
— Вовсе нет.
Он растопыривает пальцы и отрывает ладонь от стойки бара. Этот мелкий жест кажется Анхелю странным и красивым.
— Она просто хочет с тобой поговорить.
— Почему она не подошла ко мне сама?
— Она странная женщина.
— Она — ваш друг.
— Да, но я тоже странный человек.
— О чем она будет говорить?
— Знаешь, — говорит Амо, вставая и направляясь к двери, — нет на свете такой вещи, которая бы имела смысл, если ты кризе на нее смотришь.
Он начинает спускаться по ступенькам, но вдруг, остановившись, оборачивается.
— Мы еще увидимся, малыш.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку, он думает: какой я вшивый священник. Эта мысль причиняет ему почти физическую боль.
Ночное небо, затянутое тучами. Северная окраина города. Дождь прошел. Амо снимает хорошо обставленный номер в приличной гостинице. Тихой и респектабельной. Длинный ряд коттеджей из необожженного кирпича. Созданные для уединения коттеджи — богемное пристанище для праздных богачей. Здесь можно и писать, если найдется художник с достаточно толстым кошельком.
Вокруг хрупкий мрак ночной пустыни. Кажется, стоит протянуть руку и оторвать уголок черной занавески, как в образовавшуюся дыру хлынет зной нестерпимо жаркого дня. Но сейчас Амо просто рассматривает узкий серп луны, положив ноги на соседний стул. За его спиной шестифутовый каменный забор, отделяющий коттедж от мира, а мир от коттеджа. Утреннее представление давно окончилось, и он медленно, с удовольствием потягивает вино, мурлыча «Когда святые маршируют». Он не оборачивается, когда с ограды на землю мягко спрыгивает Анхель.
— Привет, морячок. Выследил, где я живу?
Анхель подходит к свободному стулу и садится на него верхом, поджав под себя ноги. Некоторое время они молча смотрят на изливающую дрожащий свет луну.
Первым молчание нарушает Амо.
— Тебе стоило бы обуться. Здесь полно скорпионов.
— Расскажите мне о ней, — говорит Анхель.
— Ее зовут Пена.
— Пена.
— Я не знаю, что означает это слово, — он качает головой, — но можешь быть уверен, что какое-то значение в этом имени все же есть.
Амо открывает бутылку и наполняет свой бокал.
— Хочешь вина?
— Нет, спасибо.
За стеной позади них раздается какой-то скрип, но они не оборачиваются. Амо разглаживает складку на брюках.
— История ее жизни запутанна и неясна.
В ответе заключается вопрос, но Амо не отвечает на него или просто не знает ответа. Они опять замолкают.
— Ходят самые разные слухи, — произносит наконец Амо.
— Какие именно?
— Очень экстравагантные, рассказывают о больших интригах.
Анхель задумывается, что заставляет людей нагромождать столько лжи и во что после этого превращается их жизнь.
— Некоторые говорят, что она явилась сюда только для того, чтобы принести мудрость. Говорят также, что она была любовницей Екатерины Великой. Естественно, это совершенно невозможно, но слухи об этом распаляли воображение всего населения по обе стороны Балтийского моря. Слышал, что она — последний из потомков Чингисхана. Знаешь, что сокровища Чингисхана так и не были найдены? Они до сих пор находятся где-то в Монголии.
Он замолкает, чтобы зажечь сигарету, и выпускает в темноту клуб дыма.
— Может быть, сокровища зарыты в горах Алтая, — говорит он, улыбаясь, словно говоря о приключении, в котором очень хотел бы поучаствовать. — И говорят, что сведения о месте записаны в чреве этой женщины.
— Могу себе представить, — говорит Анхель, и эта картина действительно возникает перед его мысленным взором.
Амо затягивается; ярко вспыхивает оранжевый огонек сигареты. Совсем недавно Анхель узнал об организмах, которые обитают в кипящей воде горячих источников. Их мир — мир невероятного зноя и пара.
— Ты что-нибудь знаешь о ди? — спрашивает Амо.
— О ди?..
— Народ ди, — Амо раздельно и отчетливо произносит каждый слог, — происходит из Минь-Шаня, что в Китае. В жилах Пены течет кровь этого народа. Милое островное племя, совершенно миролюбивое, носилось только со своей каллиграфией. Весной 420 года нашей эры им вдруг является что-то — или кто-то. Короче, никто не знает, что именно произошло, но когда это случилось, люди просто ушли. Меньше чем за неделю они собрали и упаковали весь свой скарб, снялись с насиженных мест и ушли. Они пошли по деревням. Воровали. Заставляли чужеземцев учить себя странным вещам. Хочешь знать, что они воровали?
— Вы хотите мне об этом рассказать?
— Языки. Они перестали пользоваться своим родным языком. Но зато взяли лучшее из тех языков, которые попадались им во время странствия. Они стерли из памяти свою историю — стерли намеренно.
Амо снимает ноги со стула и ставит их на камень.
— Этот народ покинул историю, он сказал себе: «Нет, она больше не моя».
Амо встает и делает тридцать пять шагов через сад, подходит к дальней стене и делает тридцать пять шагов назад. Он останавливается перед Анхелем, смотрит ему прямо в глаза и произносит:
— Каббала.
Анхель не отводит взгляд.
— Каббала. Еврейский мистицизм. Да, я знаю, что это такое.
— Эти священные книги не просто учат, они повествуют о нитях власти. Хочешь, я расскажу тебе одну историю?
«А чем еще ты сегодня занимаешься?» — думает Анхель.
— Самое большое собрание записанных откровений еврейской мистики находилось в Испании, перед эпохой Фердинанда и Изабеллы. В середине двенадцатого века. До тех пор это была исключительно устная традиция, но в тринадцатом и четырнадцатом веках она была записана. Только представь себе, этой религии почти четыре тысячи лет, и три тысячи шестьсот лет ее служители не записывали свои самые священные традиции.
— Но почему?
— Тогда бал правили мавры, и евреи чувствовали себя под их властью в безопасности. Это не имело значения. Кто знает, было ли знамение от Бога, или просто ими овладела литературная лихорадка. Когда появилась инквизиция, Изабелла заплатила свою десятину церкви еврейским искусством и еврейскими книгами. Инквизиторы похитили все. Они сделали это на виду у всех, никого не стесняясь, среди белого дня. Большинство этих книг до сих пор под замком, а ключи хранятся в секретных архивах Ватикана. Книги, естественно, не принадлежат Ватикану, да и пользы от этих книг для него никакой, но это вопрос суверенитета.
— Ватикана?
— Не каждый священник посвящен в это дело, если ты спрашиваешь об этом. Есть заинтересованная группа избранных в другой группе избранных. Но я хочу сказать тебе, что иногда не столь уж важно, что является правдой, а что — нет. Важны лишь конечные точки. Черное и белое. Так вот Пена вся окрашена в серый цвет.
Анхель задумывается.
— Вы действительно в это верите?
— Я? — спрашивает Амо. — Я верю всему.
С севера надвигается весенний дождь, неся с собой холодный свет, заполняющий старое кафе. Странные угловатые силуэты теней. Воздух густой и спертый, слишком спертый для этого времени года. Официантка приносит кофе. Каблучки выстукивают звонкую дробь по холодным плитам пола. Анхель смотрит ей вслед, красивые ноги, но это будет потом и не здесь. В зале десять столиков. В углу — стойка бара, похожая на паровой каток, подпирающий угол. На полке старый жестяной приемник. Последние спортивные события в фермерской лиге. Называют команды — «Штерны» или «Сильверы». Люди слушают, слушают только потому, что за игры платят по сто пятьдесят наличными, а забить гол означает почти то же самое, что получить «грин-карту». У менеджеров лиги какие-то темные делишки с иммиграционной службой, во всяком случае, этих связей достаточно, чтобы все игроки лиги в рот не брали спиртного. Сидящие в зале люди слушают, потому что в лиге играют их кузены или племянники или друзья, и это часть здешней страны, где судьба, добрая или злая, забредает такой широкой сетью, что всегда знаешь, когда нырнуть, чтобы не попасться.
