А теперь представьте эту съемочную площадку: красивый сад с бутафорскими деревьями и настоящими ласточками, искусственная зеленая трава и статный легионер в кольчуге до колен и блестящей римской каске, стоящий с бичом у бронзовой статуи.
– Внимание! – говорит Верховский. – Мотор! Начали!
Рослый Серега Акимов, прильнув к окуляру, включает камеру, Люся выскакивает перед объективом, скороговоркой кричит: “Мастер и Маргарита”, кадр шестьдесят восемь, дубль один!», хлопает хлопушкой и отскакивает в сторону. После чего сюда, под тень деревьев, великан Марк Крысобой должен привести связанного Иешуа в порванном голубом хитоне, взять у легионера бич и, несильно размахнувшись…
Стоп! В том-то и дело, что дальше случилось нечто непостижимое.
Стоя рядом с камерой, мы – вся киногруппа – видели, как Варуев, и в жизни-то страшный без всякого грима, а теперь еще и с лицом, обезображенным наклеенными шрамами, вывел Иешуа, взял у легионера бич и взмахнул им. Но! Полного взмаха у Варуева не получилось, потому что бич словно зацепился за что-то. Варуев дернул сильней – бесполезно! Он изумленно оглянулся. Мы, стоявшие неподалеку, не видели того, что увидел он, а видели только бич, натянутый так, словно кто-то держал его другой конец. Зато мы увидели, как в изумлении открылся рот не только у великана Варуева, но и у Безлукова-Иешуа, и у бессловесного легионера. Они, все трое, даже отшатнулись от чего-то, что не было видно нам, простым зрителям. А Варуев просто выпустил бич из своей огромной лапищи.
– Стоп! Егор, в чем дело? – сказал Варуеву Верховский, стоявший у камеры и видевший то, что видели мы.
Варуев растерянно повернулся к Верховскому.
– Я… я не знаю… – произнес он с детской растерянностью. – Она держит бич…
– Кто «она»? – нахмурился Верховский.
– Ну, вот же… – Варуев показал рукой в пустоту напротив себя и охнул: – Ё! Ее уже нет. И бича тоже…
Бича уже действительно не было, это мы видели и сами. Да, только что рукоятка бича, выпущенная ошеломленным Варуевым, лежала подле него в зеленой искусственной траве, а теперь – исчезла вместе с бичом.
Верховский повернулся к Акимову:
– Сережа! – и удивился: – Ты снимаешь?
Чтобы оператор после команды «Стоп!» не выключил камеру, а продолжал снимать, было настолько невероятно, что Верховский впервые в жизни перешел с ним на «ты»!
Акимов шумно выдохнул и выключил, наконец, камеру. Верховский подошел к нему:
– Что там было?
– Я вам потом покажу, – негромко и как бы тет-а-тет ответил Акимов и стал перезаряжать камеру. (Что было странно, поскольку в кассете триста метров пленки на десять минут киносъемки, а Серега снял от силы метров шестьдесят.)
Но ни Верховский, ни я, стоявший рядом с ними, не успели спросить, почему он это делает, поскольку в эту минуту что-то странное стало снова происходить на съемочной площадке. Там великан Марк Крысобой-Варуев вдруг заговорил с пустотой. Да-да, представьте себе: возвышаясь своей мощной фигурой и над Иешуа-Безлуковым, и над мордатым римским легионером, он вдруг жалобно-просящим голосом стал говорить куда-то в пустоту:
– Нет! Не стреляйте!.. Что?.. Нет, я вам клянусь – я его и пальцем не трону!.. Но это же кино! Я рядом с ним полосну бичом воздух, а на экране будет впечатление… Хотите, мы порепетируем без бича? Вы сами увидите…
– Егор, вы с ума сошли? – изумился Верховский. – С кем вы там репетируете?
Но Варуев то ли не слышал, то ли делал вид, что не слышит.
– Ваня, давай покажем, – как-то суетливо сказал он связанному Безлукову и, стоя в двух шагах от Иешуа, взмахнул рукой и полоснул воздух воображаемым бичом.
Гениальный Безлуков мгновенно рухнул наземь, как будто ему и вправду подрубили ноги, его распахнутый в немом крике рот захлебнулся воздухом, а лицо побледнело без всякого дополнительного грима, и глаза обессмыслились.
– Видите? – сказал в пустоту Варуев. – Потом ассистенты наденут ему другой хитон, с кровавой полосой, и я подниму его, как пустой мешок. Но это уже будет другой кадр. Пожалуйста, отдайте бич. Мне на детский спектакль, я опаздываю. Встань, Ваня…
– Это правда, – проговорил, вставая, Иешуа-Безлуков. – Я тоже спешу, мне в театр…
– А мне к зубному, – добавил бессловесный легионер.
И представьте себе, прямо из ниоткуда, из пустоты, как в цирке, к ногам Крысобоя-Варуева вдруг сам собой упал тот же самый бич. Варуев нагнулся и взял его осторожно, как змею.
– Спасибо, – негромко сказал он незримому магу, повернулся к Верховскому и уже в полный голос объявил: – Всё, можем снимать.
После чего передал бич легионеру и, взяв под руку Иешуа-Безлукова, вышел с ним из сада и из кадра.
Верховский, потрясенный этой сценой, в недоумении повернулся к Акимову. Но тот уже вставил в камеру новую кассету с пленкой, заглянул в окуляр объектива и сказал как ни в чем не бывало:
– Можем. Я готов.
– Хм… Ну и кино… – проворчал Верховский и повысил голос: – Внимание! Приготовиться к съемке! Мотор!
Люся выскочила перед камерой, крикнула скороговоркой: “Мастер и Маргарита”, кадр шестьдесят восемь, дубль два!», хлопнула хлопушкой и отскочила в сторону.
– Начали! Входите! – приказал Верховский.
Мы замерли, ожидая очередного шоу с еще каким-нибудь трюком. Но больше ничего необычного не произошло – страшный Марк Крысобой-Варуев спокойно вывел в сад Иешуа-Безлукова, взял у легионера бич и, несильно размахнувшись, полоснул воздух за плечом Иешуа. Безлуков упал так же гениально, как и в первый раз.
– Стоп! Снято! – сказал Верховский. – Готовьте хитон с кровью…
Ну, и так далее – весь эпизод был снят за полтора часа без всяких новых происшествий.
Но как только съемка кончилась, мы, конечно, обступили Варуева, Безлукова и актера-легионера.
– Кто там был? Кого вы видели? С кем вы говорили?
– Потом, потом! – отмахнулся Варуев. – Я тороплюсь…
И тараном прошел сквозь нас к выходу из павильона. А следом за ним, тоже отмахиваясь, пряча глаза и ссылаясь на спешку, сбежали гениальный Безлуков и актер, игравший легионера. Мы, конечно, кинулись к Акимову:
– Но ты-то хоть скажешь, что было в первом дубле?
– Завтра, – сказал Сергей. – Завтра проявят пленку, и всё увидите сами.
Но когда назавтра мосфильмовская кинолаборатория сообщила, что кассета с пленкой, на которой был снят разговор Варуева с призраком, отнявшим бич, оказалась засвеченной, я пошел искать Акимова. Это было непросто, территория «Мосфильма» на Воробьевых горах огромна – четырехэтажный главный корпус, пятиэтажный производственный, съемочные павильоны, «Декорстрой», два корпуса звукозаписи, натурные декорации старой Москвы, монтажные… И в каждом есть, конечно, свое кафе, где можно «хлопнуть», «дернуть» и «принять на грудь».
Но в «Чистом небе» Акимова не оказалось, в кафе «Зимний сад» тоже, а в баре «Софит» Дима-бармен сказал мне по секрету, что час назад Акимов взял у него в долг бутылку коньяка. «А закусь?» – спросил я. «А на закусь у него тем более денег не было», – сказал Дима. Я взял у Димы два яблока, два хачапури и два бумажных стаканчика и отправился в мосфильмовский сад, посаженный еще Александром Довженко в 1934 году. Тогда будущего классика советского кино уволили с Киевской студии, а Иосиф Маневич, редактор «Мосфильма», пригласил его на «Мосфильм», и Довженко своими руками посадил тут сотню яблоневых саженцев, которые разрослись замечательным садом прямо перед главным корпусом. Все мосфильмовские девушки и алкаши любят теперь это место.
Акимова я нашел в глубине сада, под антоновкой и рядом с бетонной Царевной-лягушкой, сидящей на берегу крохотного пруда, вырытого тут Пряхиным по приказу генерального. Посреди пруда журчал фонтан – почти такой же, как в нашей декорации в Пятом павильоне. Стоял жаркий июль, яблони, хоть и с запозданием в этом году, но уже расцвели белой пеной мелких цветов, и Серега, прикрыв глаза бейсболкой, мирно спал в тени яблоневых крон. Спящий под яблоней, он мог бы послужить хорошим натурщиком для монументальной скульптуры Эрнста Неизвестного или Родена. Споловиненная им бутылка дешевого армянского «три звездочки» стояла в траве возле его богатырского плеча.
Я подошел, сел рядом.
– Серега, ты спишь?
Он не реагировал.
Я поставил на землю два бумажных стаканчика, взял бутылку и разлил по ним остаток коньяка. Знакомое бульканье тут же разбудило Сергея, он поднял козырек бейсболки и удивленно скосил глаза в мою сторону.
– А, это ты…
Я протянул ему хачапури:
– Держи. Ешь, пока горячее.
Сергей потянул носом запах хачапури, крякнул и сел в траве.
Судя по его румяному виду, я предположил, что он проспал минут сорок и почти протрезвел.
Мы съели по хачапури, допили коньяк и стали закусывать яблоками. Я сказал:
– О’кей, зачем ты засветил эту кассету?
Акимов посмотрел на меня:
– Я не…
– Не трынди! – перебил я. – На этой кассете был снят разговор Варуева с призраком. И ты, я видел, наехал на него трансфокатором до предела. Кто это был? Та самая девка?
