ложку, отодвинула тарелку с недоеденным супом. Проговорила едва слышно:
– Палыч, ты накаркал!
И встала с места.
– Я вообще не понимаю, за что задержан? – молодой человек со свежим синяком под левым глазом смотрел на нее дерзко и даже весело. – Вы в своем уме, товарищ полицейская? Все придумали и…
– Синяк тоже придуманный? Или, может, нарисованный?
– Мое лицо, мой синяк. Какое отношение он имеет к вам, не понимаю?
Она точно знала, что за черным стеклом сейчас стоит Палыч, смотрит на это представление и сердито пыхтит. И она даже знала, что он ей скажет, когда она выйдет из комнаты для допросов.
– Опять, Панина? – глянет он с укором. – Почему тебя разжигает именно в выходной, а? Не могла подождать до понедельника? Что за блажь?
– Это не блажь. За моей спиной совершенно точно планировали ограбление.
– Ограбление чего? – устало глянет Палыч. – Ни одного факта, подтверждающего твои слова. Ни одного свидетеля. Задержанный случайно оказался в твоих руках, потому что друзья его бросили и сбежали. Задержанному предъявить нечего. Вот зачем все это было устраивать?
– Как же нечего, как же нечего, Палыч? – принялась бы она горячиться. – А скандал в общественном месте? А драка?
– А он говорит, что никто не дрался. Что он просто упал. Или я ослышался? И официанты ничего не подтвердили, потому что им не разрешено привлекать внимание клиентов такой скандальной историей. Никто не подтвердил твоих слов, понимаешь?..
Все это мог бы сказать Палыч, но не факт, что скажет. Будет просто молчать и коситься на нее с укором. Ему и говорить, по сути, ничего не надо. Она и так все знает.
Она была не права, что вмешалась. Ну, болтали друзья что-то такое. Ну, потасовка меж ними случилась. И что? Зачем непременно ей надо было бряцать доспехами и задерживать этого наглеца? Не объяснить же, что у нее сработало нечто, что ее коллегами принято называть чуйкой. Понятно, это к делу не пришьешь.
– Вас задержали по факту драки, которую вы устроили в общественном месте, гражданин Гордеев.
– Это не я. И драки никакой не было. Я упал.
– На глаз? Упали на глаз, Гордеев? – усмехнулась она, подумав с тоской, что лучше бы проехала мимо этого дурацкого кафе.
– Мое дело, как падать. Разве нет?
Он откровенно издевался.
– Я кое-что слышала из вашего разговора, – начала она осторожно, внимательно наблюдая за его реакцией. – Вы планировали ограбление. Какого банка, если не секрет? Какого из ваших друзей звали Владимир? Он рассказал о ваших планах своей девушке и вы решили ее и его за это наказать? Это явилось причиной драки?
Скуластое лицо парня застыло лишь на мгновение, потом тонкие губы снова разошлись в ядовитой ухмылке.
– О чем вы, не пойму? Какое ограбление? Кого наказать? Это вымысел. Плод вашего воображения, товарищ полицейская.
На телефон ей тут же поступило сообщение от Палыча.
«Гордеев Станислав Иванович, двадцать семь лет, холост, работает в охранной фирме, ранее не судим, не привлекался. Заканчивай представление, Панина».
Конечно, она мгновенно напряглась, узнав, что наглец работает где-то охранником. Не в банке, случайно? Не его ли собрался ограбить? Но то, что парень имеет безупречное прошлое, ее разочаровало.
– Вас отпустят, конечно же, Гордеев. Но знайте: я за вами наблюдаю, – она сделала характерный жест указательным и средним пальцами, раздвинув их буквой V. – И машина у ваших друзей приметная.
– Какая машина? – он впервые прекратил глумливо скалиться, сел ровно, насторожился.
– Та сама, на которой вы все приехали в кафе, – она назвала номер и марку. – Кто за рулем был? Владимир Зотов? Его вы собрались наказать?
– Уже успели, пробили? – покивал Гордеев. – Быстро работаете. Прямо как в кино. Только, уверяю вас, все мимо…
Из отдела они с Палычем вышли в семнадцать тридцать пять. За десять минут до этого оттуда вышел Гордеев.
– Кто его забрал? – спросила она Палыча, с хмурым видом марширующего рядом.
– Такси, – ответил он коротко. – А ты думала – кто? Черная машина с черными стеклами за ним приехала? И они прямиком отправились грабить банк?
– Палыч, не начинай. Драка была? Была.
– Где это зафиксировано, позвольте спросить? – он приложил ребро ладони за ухо, оттопырив его. – Никто из сотрудников кафе не дал показаний. И наряд, который приехал по твоему звонку, зафиксировал лежащего на полу человека. И капитана полиции Панину, которая упиралась ему коленом в спину. Даша… Дарья Дмитриевна, поезжайте уже домой, а! Завтра понедельник. Начинаются будни. Отдохни уже…
За всеми его словами, сказанными тихо, крылось раздражение. Она безошибочно его угадывала. И возразить было нечего: Палыч имел право на нее злиться. Она загубила ему выходной день. Он только костер разжег, чтобы ребрышек нажарить, как от нее поступил звонок. И теперь и угли прогорели, и ребра дольше положенного мариновались. И пока он доберется до своего дома за городом, спать пора.
Вечно она всем все портит! Таким приблизительно был его взгляд, которым он с ней попрощался.
До дома она домчалась быстро. Поставила машину на место, которое никто не занимал на парковке из уважения к ней. Поднялась в лифте на свой восьмой этаж и, повернув к своей квартире, замерла от неожиданности. У двери ее квартиры топтался бывший третий.
– Ты что здесь делаешь? – округлила Даша глаза.
Вид у бывшего был пришибленный. Она могла бы даже подумать, что он сильно скучал по ней, измучился, извел себя воспоминаниями и угрызениями совести, и именно по этим причинам он здесь. Она могла бы так подумать, если бы плохо знала его. Но знала его она хорошо. И поэтому предположила, что бывшему третьему от нее нужна какая-то помощь. Не исключено, что материальная.
– Даша, помоги! – воскликнул он, вздрогнув от звука ее голоса, и уставил на нее полные слез глаза. – Помоги, прошу тебя!
О господи! Это он от нее ушел, никто его не выгонял. Добровольно ушел! Она же ему теперь должна и раны зализывать?
– Что случилось, дорогой? – не без ехидства поинтересовалась Даша, открыла дверь в квартиру, подтолкнула бывшего в спину. – Входи, Коленька.
Тот вошел, привычно пошарил взглядом под вешалкой в поисках своих тапочек.
– Ты их забрал, не помнишь?
Даша скинула балетки, босой пошла в кухню, зная, что Николай тут же последует за ней. И безошибочно угадала, что он усядется в любимый угол. Как он любил говорить: под образами. Образов никаких не было, в смысле, икон. И быть не могло. К религии Даша относилась с некоторым сомнением. Но Коленьке все равно нравилось так говорить.
Не спрашивая, она
