дальнем расстоянии от Царицы Ночи, которая исполняла свои арии таким грозным голосом, что зрители, не зная о подоплеке случившегося, все равно трепетали в своих креслах.
– Как тебе? – прошептал Сема.
И Фима ответила ему со всей искренностью:
– Невероятно впечатляет!
– Правда? А мне показалось, что роль несколько мелковата. Цветок! Что это за роль такая?
– А ты про кого говоришь?
– Амплуа Алечки гораздо шире, – невозмутимо продолжил рассуждать Сема. – Да и образование позволяет ей претендовать на куда более значимую роль. Она ведь училась в нашей консерватории. И окончила ее на «отлично»! Ты это знала?
Оказывается, Сема уже давно говорил о своей новой знакомой, с которой его свела тетя Альбина. Кажется, Хризантема ему всерьез приглянулась, потому что он оживился и, наклонившись к Фиме, нашептывал ей на ухо:
– Алечка рассказала мне, какие в их театре царят интриги. Это что-то чудовищное. Подсыпать толченого стекла в туфли или подпустить блох в сценический костюм, это даже за проступок не считается. Все пытаются друг друга подсидеть. Подсыпать слабительное конкуренту – это вообще в порядке вещей. А правит бал тут всем она – Евдокия!
И Сема кивнул на сцену, где как раз грохотала Царица Ночи.
– Откуда же у нее такая власть?
– Уж явно не благодаря таланту.
– А мне кажется, что она очень хороша. Голос-то какой звучный! Люстры дрожат, и стул подо мной вибрирует.
– Подумаешь, голос. Образование у нее среднее! Окончила какое-то там училище, а потом прыгала из койки в койку.
– Кто? – поразилась Фима. – Она?
Невозможно было представить, чтобы монументальная Царица обладала подобной резвостью.
– Конечно, не сейчас, а в молодости, – поправился Сема и тут же прибавил: – Но это дела не меняет! Она аморальная личность. А власть ее держится исключительно на ее любовнике.
– На Папагено?
– Кто? Нет! Разумеется, этот паяц вообще никто! В театре все решает муж Евдокии. А его на эту должность поставили благодаря ее любовнику.
– Папагено?
– Да что ты заладила? Папагено, Папагено! Говорю тебе, Папагено твой – ноль, пустое место. Кроме смазливой мордашки, у него и нет ничего.
– Не знаю, поет он божественно. Голос у него очень красивый и мощный.
– Ты не понимаешь всех тонкостей театральной кухни, – снисходительно произнес Семен. – Совсем не важно, какой у человека голос.
– Разве?
– Ну, может, самую чуточку важно, но по факту все решают связи! Талантливых людей много, обладающих голосом и образованием тоже, но наверх пробиваются лишь те, кому повезло обзавестись нужными связями. У Алечки их нету. А вот у Евдокии их хоть отбавляй.
– Муж и влиятельный любовник, я помню. И кто этот могущественный покровитель?
– О! Это человек из министерства. Занимает там далеко не последнюю должность. Перед ним все трепещут, а он обожает нашу артистку. И поэтому в театре каждое слово Евдокии – это закон. Это она решает, кто будет исполнять ту или иную роль. Она указывает Геннадию – своему мужу, кого из артистов выдвинуть вперед, а кого следует задвинуть назад. Алечке не повезло, она пару раз пыталась указать Евдокии, что подобная политика недопустима, и теперь ее держат на заднем плане, хотя талантом она превосходит ту же Евдокию или даже Мусика.
– А это еще кто?
– Любовница Геннадия. Сегодня она исполняет роль Памины.
К Памине до сих пор у Фимы не было никаких претензий, разве что она находила эту актрису чуточку полноватой. Но рядом с монументальной Царицей Ночи даже пухленькая Памина смотрелась нежной тростиночкой.
– Значит, у мужа Евдокии тоже есть любовница?
– Конечно. Это же театр.
Фима в душе просто ахнула. Памина – это тебе не Ромашка и не Колокольчик, это один из главных женских образов в этой опере. И эта партия тоже досталась не чужому человеку, не за заслуги или талант, а исключительно за ловкость в делах постельных. Ну и нравы в этом театре! Режиссер назначил на две ведущие партии свою супругу и свою любовницу. И вряд ли его сексуальные предпочтения основывались исключительно на таланте обеих.
– А что с исполнителем главной мужской роли? – заинтересовалась она. – Юноша со сценическим образом Тамино. Кем он приходится Евдокии и ее мужу?
Семен был очень доволен произведенным эффектом и продолжил развивать тему:
– Тут, в этом театре, кипят такие страсти, куда там! Я подумываю, как бы перевести Алечку на более спокойную работу.
Похоже, Алечка произвела на кавалера большое впечатление, если уж он с присущей ему обстоятельностью принялся обдумывать в деталях всю их дальнейшую совместную жизнь.
– Твоя подруга Алечка изрядная болтушка, раз за такой короткий промежуток времени умудрилась выболтать практически постороннему человеку столько секретов.
Но Семен не видел в этом ничего плохого, а напротив, считал, что такая общительность его новой подруги свидетельствует о той высокой степени доверия, которая возникла между ними двумя с первой минуты. По этому поводу они даже немножко поспорили с Фимой, благо Папагено в данный момент на сцене вообще не было, впрочем, как и Хризантемы-Алечки. А все прочие действующие лица, представленные в данный момент в виде хора ученых, никакого интереса у них двоих не вызывали.
И тут появилась она – Царица Ночи. Двигалась она теперь совершенно иначе. Куда подевалась былая величественная поступь! Теперь шаги сделались неуверенными, она ощупывала воздух руками перед собой, словно двигалась в темноте. Добравшись до середины сцены, она запела. Но что-то случилось и с ее голосом тоже. Звуки перестали литься единым музыкальным потоком, в нем то и дело возникали промежутки звенящей тишины, во время которых все находящиеся на сцене с опаской переглядывались между собой. И если зрители всякий раз терпеливо ждали продолжения арии, уверенные, что перерывы вызваны волнением самой Царицы Ночи, козням и даже свободе которой в это время на сцене приходил конец, то сами артисты уже смекнули, что роль тут ни при чем, и с их коллегой происходит нечто неладное. На лицах их читалась тревога, которую не мог скрыть даже толстый слой грима.
Кое-как, с многочисленными остановками Царица Ночи закончила свою арию, затем воздела руки к потолку, пошатнулась и картинно рухнула, отчего над сценой поднялось легкое облачко пыли. Зрительный зал взорвался аплодисментами, потому что все сочли такую концовку невероятно эффектной.
Один Сема был недоволен.
– Странно, в либретто сказано, что теперь она заточена навеки и должна опуститься в свое подземелье, где ей и предстоит отбывать наказание. Почему этого не показали?
В это время над сценой упал занавес, и Сема возмутился еще сильней:
– Почему занавес? Тут еще много чего должно произойти!
Зрители также недоумевали. Раздались редкие хлопки. Кто-то поднялся со
