Между прочим, я потому и отнесся к ее отъезду так спокойно, что давным-давно привык считать ее девицей с причудами. Мало ли что, в конце концов, могло взбрести ей в голову! Марфуша ходила как в воду опущенная, но тревогу не била, а это могло означать только одно: она знала, где находится Сонька. Куда более странным, чем Сонькин отъезд, казалось мне поведение окружающих. Когда прошло недели три, а Сонька так и не появилась, я попытался выяснить, в чем дело, сперва у Марфуши, а потом — у матери. Обе отреагировали крайне нелепо. Мать пробормотала что-то нечленораздельное и посмотрела на меня так, как будто я совершил большую бестактность, а Марфуша и вовсе смутилась, махнула рукой и ушла. Казалось бы, тут было, над чем задуматься, и я непременно задумался бы, не будь я так занят собственными делами, а точнее — переживаниями. Иногда у меня мелькала мысль о том, что надо бы поехать в город, разыскать Соньку и выяснить у нее, что происходит, но как-то так выходило, что это мероприятие постоянно откладывалось. Я не могу простить себе этого до сих пор, хотя… вряд ли бы это что-нибудь изменило…
Ну вот, теперь я рассказал обо всех, и можно, наконец, перейти от описания лиц к описанию событий. Итак, мы сидели за завтраком в большой столовой… (По-моему, я повторяю эту фразу в третий, если не в четвертый раз!) Я уже говорил, что атмосфера у нас в доме всегда оставляла желать лучшего, но тем летом началось вообще черт знает что. Это была уже не прохлада, а лютый мороз, сорок градусов ниже нуля. Завтрак проходил в мрачном молчании, и я вполне допускаю, что никто так и не проронил бы ни слова, если б не Петька, который не вникал во взрослые проблемы и до смерти любил поболтать.
— Мам! — начал он, макая сырник в сметану и блестя глазами. — И вы, все остальные, тоже! А мне Саша рассказал одну классную штуку! Скажите им, Саша!
«Наставник» сердито фыркнул.
— Не хотите? Ладно, тогда я сам! Саша рассказал мне про ленту Мёбиуса! Жутко интересно! Хотите, расскажу?
— Очень! — твердо сказала мать. — Очень хотим.
Все присоединились. Петька быстренько сбегал к себе в комнату, приволок ножницы и клей и принялся кромсать и клеить салфетку, трогательно посапывая от усердия. Окончив работу, он пустил свое изделие по кругу. Я добросовестно изучил его и обнаружил на белом салфеточном фоне маленькую черную закорючку.
— А это что такое? Просто клякса?
— Где? Это? Это не клякса, это человек, — пояснил Петька.
Я удивился.
— А зачем здесь человек?
— Сейчас объясню, — заторопился Петька. — Мне Саша все рассказал. Он сказал: может быть, это модель Вселенной. Он сказал, если человек будет все идти и идти по этой ленте, то у него спутаются право и лево. Понимаешь? То, что было право, будет называться лево и наоборот!
— Право и лево, добро и зло… — ни с того ни с сего пробормотал мой отец с самым глубокомысленным видом.
Саша немедленно взвился:
— Добро и зло здесь совершенно ни при чем! Вопросы морали…
— Лента Мёбиуса, — перебил Петька, — это когда думаешь, что сначала — одно, а потом — другое, а оказывается то же самое…
— По-моему, это называется «порочный круг», — неуверенно сказала мать.
— Нет! — возмутился Петька. — Никакой не порочный круг! Я просто не знаю, как сказать. Лента Мёбиуса — это когда одно переходит в другое. А, вот! Придумал, как объяснить! Я подрался с Мишкой Матвеевым…
Все молчали, заинтригованные.
— Из этого потом вышел большой скандал. Я думал, снизят отметку по поведению. А учеба тут вроде бы ни при чем, правда? Я — дурак — забыл, что Мишка — математичкин сын… — Петька умолк, сокрушенно качая головой.
— И что? — удивленно поинтересовалась мать.
— И ничего! Тройка по математике в четверти. Вот вам и Мёбиус!
Все рассмеялись, а Саша высказался в том смысле, что не надо сваливать на Мёбиуса, Мёбиус здесь ни при чем, а надо заниматься как следует. Обстановка несколько разрядилась. Именно в этот момент принесли кофе и почту.
Отец отложил газеты в сторону и занялся письмами. Он всегда просматривал их тут же, за завтраком. Так что сперва все шло как обычно. А вот потом случилось что-то не совсем обычное. Взяв в руки очередной конверт, отец явно смутился, не стал вскрывать его, как все прочие, а сунул поспешно в задний карман брюк. Я говорю: «необычное», потому что не помню, чтобы когда-нибудь видел отца смущенным. Не знаю, заметил ли эту странность еще кто-то, кроме меня. Пряча письмо, он бросил беспокойный взгляд не то на мать, не то на Марфушу (они сидели рядом), но мать в этот момент листала газету, а Марфуша, держа чашку у губ, задумчиво смотрела в окно. Вся эта сцена заняла несколько секунд, нс больше. Потом отец быстро допил кофе и удалился к себе в кабинет.
Я удивился, конечно, но и только. Через пять минут все эго начисто вылетело у меня из головы. Если бы я знал, сколько сил потрачу на поиски этого письма в недалеком будущем… Хотя… Ну и что, если бы знал? А ничего! То-то и оно, что ничего бы от этого не изменилось. Вряд ли я смог бы его выкрасть, а спросить у отца, что это за письмо, уж точно не смог бы.
В тот день я должен был съездить в город по делам, не имеющим к этой истории никакого отношения. Я собирался переночевать и вернуться на следующий день. Отец еще накануне сказал, что у него будет ко мне поручение. Что-то надо было кому-то отвезти. Перед самым отъездом я зашел к нему в кабинет, чтобы забрать это «что-то». Отец сидел за столом, неподвижно уставившись в стену, с видом человека, решающего сложную задачу. В левой руке он держал листок, мелко исписанный с обеих сторон. При моем появлении он поспешно сунул его под стопку лежавших на столе бумаг. Впрочем, это не совсем точно. Не при моем появлении, а только после того, как я кашлянул. До того он пребывал в странном оцепенении и попросту меня не заметил. Я кашлянул, он припрятал бумажку и вопросительно уставился на меня.
— Ты хотел, чтобы я что-то отвез в город, — напомнил я.
— В город? — нахмурившись, переспросил он. — Ах да, в город! Нет, не надо. Я думаю… Я, наверное, сам поеду… Может быть, завтра…
Мне показалось, что он обращается не столько ко мне, сколько к самому себе.
— Ладно, — сказал я. — Как тебе удобнее. Тогда всего хорошего.
— Постой! — внезапно встрепенулся он. — Скажи… ты умеешь расшифровывать анаграммы?
— Анаграммы? — удивленно переспросил я. — Не знаю… Наверно, могу, если нужно. А что? Вообще-то по этой части Сонька большой специалист…
Ей-богу, он прямо-таки подскочил на стуле, а потом задал совсем уж нелепый вопрос:
— Откуда ты знаешь?
Я вытаращил глаза.
— Откуда я знаю — что? Что Сонька умеет и чего не умеет?
Как ни мало он обращал на меня внимания, не мог он не знать, что мы с Сонькой выросли вместе!
— Ах да… — пробормотал он и потер лоб. — Извини… Я сегодня немного не в себе.
Я растерялся. Все это было на него совершенно не похоже, поэтому я не знал, как себя вести. Кажется, невозможно было не спросить, в чем дело, но я боялся нарваться на обычную холодную отповедь. Поколебался-поколебался — и все-таки спросил. Против ожидания, он ответил мне вполне по-человечески — видно, по его собственному выражению, потому что был «не в себе»:
— Видишь ли… Мне кажется, я попал на ленту Мёбиуса… Не в каком-нибудь там высоком смысле, а вот именно в том самом… в Петькином…
Он умолк и посмотрел на меня. На этот раз в его взгляде явственно читалось желание от меня отделаться. Спрашивать дальше было бессмысленно. На том наш разговор и окончился. В итоге я так ничего и не понял.
ГЛАВА 2
Вернувшись на следующий день из города, я неожиданно обнаружил явные признаки сборов и приготовлений к переезду. Я ничего не мог понять. Конечно, лето кончалось, но погода стояла еще вполне приличная, и потом — когда это мы переезжали с дачи раньше середины сентября? К тому же, накануне об этом и речи не было. Что же, спрашивается, могло произойти за краткое время моего отсутствия? Был один верный, хотя и не совсем корректный, способ выяснить, в чем дело — допросить Петьку, который обладал поистине замечательной способностью все слышать и ничего не понимать. Я сто раз давал себе слово не использовать ребенка в качестве осведомителя, но сдержать его мне никак не удавалось.
