class="p1">— Ты бы, Паша, заглянул как-нибудь. — Собеседник рукой взялся за низ живота. — Что-то мое брюхо не может…
— Загляну, — пообещал Павел.
Вернулся к Маше, в руках держал две бутылки воды. Женщина усмехнулась.
— Нечаянная встреча?
— Да, сосед, черт бы его… Сосед-автолюбитель…
— Тот самый… с бомбой на балконе?
— Ага… Миллион людей, и надо же… Здрасьте…
— Капитан, кажется, ваше судно дало течь? Павел посмотрел на Машу, махнул рукой.
— Ааа, пустое… Продолжим наш путь, боцман…
— Куда?
— Как куда? На остров…
— Ваш остров, капитан, кишит соседями…
— И что?
— Приглашаю вас на свой остров… Правда, кокосов не обещаю…
— Где нет кокос, там много роз!..
У касс ЦПКиО продавали мокрые, нежнолицые розы.
Розы благоухали в вазе. Прохладный вечер гулял по сумрачной квартире. Было тихо и покойно, лишь телеистерические вопли пробивали стены, но звучали умиротворяюще.
В спальне спали мужчина и женщина. Они спали, как дети, уткнувшись лбами друг в друга. Они спали, и казалось, что нет силы, способной разрушить их стойкий, благополучный сон.
Неблагозвучная, длинная трель телефона.
Маша открывает глаза, моргает; и пока вспоминает, где она, Павел спросонья привычно хватает трубку и хрипит:
— Алло? Лагунов, слушаю…
— Паша… — укоризненно сказала она.
— Короткие гудки. — Осматривается. — Ой, прости, я думал… а мы у тебя? — Опускает трубку на рычаг. — Мы спали?
— Дрыхли, — улыбается Маша, — без задних ног.
— У тебя самые красивые задние ноги в мире, — хмыкает Павел.
— Ах ты, бессовестный мужлан! — Маша наваливается на него, душит подушкой. — Проси прощения…
— Хррр-хрхррр…
— Не поняла? — приподняла подушку.
— Самые прекрасные в мире… острые зубки… зу-бищщща!
— Ах ты!.. — Снова душила подушкой. — Два раза проси прощения, сейчас же…
— Хррр-брбррххх…
— Что-что? Что там у вас? — И снова приподняла подушку.
— Уф! — тяжело дышал. — У вас… самые… — Ну-ну?…
— …самые… прекрасные… ушки-лопушки…
— Ну все! — вскричала Маша. — Ваша смерть… от подушки…
Телефонная трель разрушила игру. Маша отшвырнула подушку, подняла трубку.
— Алло? Кто это? Да?… Да?… Этот номер телефона… Кто со мной будет говорить?…
Павел отдыхал, дышал, строил рожи, дул на лицо разгоряченной любимой; она отвечала ему, но затем… Павел понял, что-то случилось…
— Да, я слушаю… Привет… Почему не узнаю?… Как вы там? Как Ростик? Не болеет?… А бабушка?… Понятно… Нет, пока не скучаю… Отдыхаю…
Павел натягивал брюки, рубашку, словно почувствовал себя чужим и лишним. Маша смотрела перед собой, говорила в трубку:
— И вы отдыхайте. Мойте фрукты. И Ростик на земле пусть не сидит. Смотри за ним. Пока-пока…
Опустила трубку, помолчала, глядя несколько секунд в себя, потом оглянулась и захохотала. Павел был одет и стоял практически по стойке «смирно».
— Боже мой! — рыдала от смеха Маша. — Что случилось, Аника-воин? Вольно-вольно… Снимай штаны, ополченец любви…
— Маша! — Топтался на месте Павел, косился на телефон. — Кажется, это муж?
— Муж! Он объелся груш!.. А ты мной объелся?
— Маша, это уже слишком, — обиделся Павел.
— А это не слишком. — Принялась сдирать с него рубашку и брюки. — Я тебе покажу, как бояться своей любви… Иди ко мне, пригожий мой… Испугали такого большого мальчика…
— Мария! — Он пытался оказать сопротивление.
Тщетно. Он барахтался в подушках, точно тонул. И тонул в объятиях, поцелуях, глазах любимой. А розы по-прежнему благоухали, скрывая в ночи свою природно порочную прекрасную улыбку.
А потом было утро. Мужчина и женщина сидели на кухне — завтракали. Молчали, разговаривали лишь руки, глаза, губы. Улыбались, но улыбка у Маши была чуть грустной.
— Почему грустим? — спросил Павел.
— Ты уходишь резать животы, а я остаюсь, — вздохнула Маша.
— Кто-то же должен резать животы.
— Возьми отгулы…
— У нас все гуляют, — развел руками. — Вся страна.
— Полстраны гуляет, полстраны болеет, а вы между ними, как ветчина в бутерброде, — поправила она, делая бутерброд с ветчиной. — Ешь!
— Спасибо, не хочу.
— А я тебе выдам паек, — придумала она. — Чтобы ты у меня был упитанный и цельный.
— Как сосед-автолюбитель? — пошутил он.
— Да, — вспомнила Маша. — Он мне приснился. Представляешь?
— Боже, какой кошмарный сон, — шутливо ужаснулся Павел.
Мария готовила бутерброды и рассказывала сон:
— Будто мы — я, ты и наш сосед — катаемся на этом Чертовом колесе. И все мы в разных люльках-лодках… А ты ноль внимания, фунт презрения… Без меня в лодке…
— Не туда сел… Небось нас толпа разметала?
— Вот-вот… А колесо скрипит, ржавое, вот-вот сломается… А я кричу-кричу тебе… И вдруг вижу: сосед, этот боров, пытается перелезть в мою лодку… Уж-ж-жас!.. А колесо все быстрее-быстрее…
— И что?
— И тут я проснулась. И оказалось, что мы с тобой в одной лодке…
— …в койке, — подмигнул Павел.
— Фу, доктор; вы — не хирург, а циник, — чуточку обиделась Маша.
— Прости, родная. — Поцеловал ее. — У меня обход в девять. Больные суднами будут стучать…
— Пусть только попробуют тебя обижать, я им на голову… эти…
— Все-все, Машенька…
— Ты мне позвонишь?…
Они топтались в прихожей. Павел искал зонтик на верхней полке. Сверху упала новогодняя безделушка — картонные круглые очки с большой бульбой-носом. Павел поднял эти очки.
— Позвоню, конечно, после обхода, — принялся надевать очки-нос на лицо Маши.
— Ой, — сказала Мария, — ушки не там, а повыше…
— Ты прекрасна, я тебя обожаю, — чмокнул в искусственный нос. — Ты лучше всех. — Открывал замок. — Мы с тобой будем жить сто лет и умрем в один день… на одной больничной койке…
— Я согласна, — серьезно ответила Маша; смотрела, как он исчезает в лестничном проеме. — Эй, а паек! — махнула рукой.
Потом закрыла дверь. Взглянула на себя в большое зеркало, поправила очки-нос; затем быстро прошла на балкон.
Нашла пачку сигарет, спички. Закурила. Смотрела вниз — Павел вышел из подъезда, взглянул на часы, потом по сторонам, словно не зная, куда идти, поднял голову вверх…
Мария рукой указала в сторону, затем послала воздушный поцелуй. Павел погрозил ей пальцем — будь осторожна; направился в указанную сторону, пропал за углом. Маша вздохнула — маска сорвалась и, кружа, полетела вниз, в кусты. Маша проследила за ее полетом и перевела взгляд на городской парк. Он лежал там, за рекой. В темных деревьях стояло огромное Чертово колесо. Оно было недвижно, и недвижны были его чугунные лодки.
По больничному коридору стремительно шел врач в белом халате и шапочке. Это был Павел. За ним семенил тучный человек, говорил с характерным акцентом:
— Дарагой, спасай! Я от чистого сердца… Брат для меня… Сам панимаешь… У нас земля щедрая, багатая… Ничего не жалко…
— Я же вам сказал, не нужны мне ваши рубли, — огрызался Павел.
— Дарагой, доллары, пожалуйста… Вах! Праблема нет!..
— Все, до свидания! — Открыл дверь своего кабинета; закрыл с обратной стороны на ключ.
