В магазине он с сожалением осмотрел мокрые забрызганные брюки, хлюпающие ботинки, почувствовал прилипшую к спине влажную рубашку и расстроился. Идти к Ефремовой в таком виде ему не хотелось. А дождь все поливал. В душном помещении, битком набитом людьми, одежда стала подсыхать. Вершинин протиснулся к зеркальной витрине и посмотрелся в нее. «Не так уж плохо я выгляжу», — подумал он. Народ, между тем, постепенно рассасывался. Экипированные посолидней исчезали, раскрыв зонтик или нахлобучив по самые уши водонепроницаемую шляпу. Когда дождь кончился, Вячеслав высунул голову на улицу и с наслаждением вдохнул влажный свежий воздух, приятно захолодивший легкие. С минуту постоял, раздумывая, и решительно направился в сторону дома с аркой.
Теперь дверь распахнулась сразу после звонка. Открыла ее стройная блондинка среднего роста с надменным выражением выхоленного широкоскулого лица. Она выглядела эффектно, броско, а ее крупные карие глаза смотрели с вызовом и заметной недоброжелательностью. Женщину слегка портили тонкие губы, перекрашенные помадой через край.
Хозяйка квартиры выглядела молодо — лет на двадцать пять, хотя Вершинин по документам знал, что ей уже тридцать.
— Проходите, — пригласила она деланно равнодушным голосом и впустила его в квартиру.
Вячеслав беспомощно потоптался на пороге, сокрушенно посмотрев на свои грязные ботинки.
— Тапки предлагать вам неудобно, да и где мне взять мужские? — усмехнулась Ефремова. — Уж вытирайте потщательней и проходите.
Минут пять Вершинин тер ботинки о мохнатый половик и, только убедившись, что они очистились, прошел в комнату.
— Я к вашим услугам, товарищ Вершинин, — с вызовом произнесла Ефремова.
Аккуратно поправив удлиненную юбку с высокими разрезами спереди и сзади, она опустилась в кресло, показав гостю на стоящее рядом. Их разделял журнальный столик с поверхностью из черного стекла. Вячеслав осмотрелся. Квартира была обставлена редкими и дорогими вещами: зеленоватый мебельный гарнитур, инкрустированный темно-желтым металлом, старинный буфет, украшенный орнаментом из натурального перламутра, дорогие шерстяные ковры ручной работы. Повсюду были расставлены оригинальные безделушки. Чувствовалось, что Ефремова испытывает тягу к роскоши. Вершинин взял оригинальную фигурку застывшего в боевом кличе слона с высоко поднятым хоботом и с деланным интересом стал ее рассматривать. Оказалось, что это зажигалка. От нее исходил слабый запах бензина, а отверстие хобота было запачкано сажей. Он вертел безделушку в руках, пытаясь узнать, как она зажигается. Ольга Владимировна, молча наблюдавшая за его действиями, взяла слоника и резко катнула его ногами по гладкой поверхности стола. Из хобота тотчас вырвалось пламя. Безделушка смутно напоминала ему что-то. Молчание затянулось. Ефремова сидела напряженно и ожидала вопросов. Вершинин долго подыскивал нужные слова.
— Я расследую дело о клевете на директора вашего завода, и вот захотелось поговорить с вами как с заместителем начальника планового отдела о некоторых деталях, — сказал он, поглаживая гладкие бока слоника.
— Дальше, дальше, — грубовато поторопила она.
— Может быть, вам известен характер взаимоотношений Кулешова с сослуживцами. Нас интересуют люди, настроенные против него, обиженные им.
— Значит, о взаимоотношениях с сослуживцами? С кем именно? С главным инженером? С замом? Или вас больше всего беспокоят его взаимоотношения с заместителем начальника планового отдела? — почти выкрикнула она.
В темных глазах собеседницы загорелась такая ярость, что Вячеслав едва не отодвинулся от нее.
— А может, вы пришли спросить, была ли я его любовницей? К чему тогда робеть и разводить дипломатию? Смелее спрашивайте. Те, из комиссии, ведь не профессионалы, вот и ходили вокруг с ужимками да улыбочками, но прямо спросить не решались, а вы же профессионал, следователь, вам не привыкать. Так почему же вы оробели? Говорите прямо. Какие там служебные взаимоотношения? В таком случае вы бы меня просто вызвали к себе. Вам нужно другое.
— Меня интересует все, что вы скажете.
— Вас интересуют только наши взаимоотношения с Кулешовым. Вы, конечно, вдосталь начитались о них в анонимных шедеврах да наслышались от досужих сплетников на заводе. За душу взяло? Посмаковать захотелось?
Она сорвалась с места, рванула на себя створку буфета и выхватила оттуда сифон с газированной водой. Не предлагая гостю, залпом осушила стакан. Вячеслав тем временем окинул ее незаметным взглядом. Она была хороша.
«Да, — признался себе Вершинин. — Кулешова отчасти можно понять, если то, что пишут в анонимках — правда».
— Среди пошлых намеков и недомолвок я живу уже давно, — донеслось до него. — О, как мне все надоело! Два года назад я разошлась с мужем. Хороший был человек — мягкий, уступчивый, однако стал выпивать. Разошлись. Сплетники тут же поставили мне в вину. «Бросила мужа, — шепчутся, — чтобы безнаказанно встречаться с любовником». А хотя бы так? Я далеко не девочка. Кто запретит мне встречаться с мужчиной? Замуж пока не собираюсь, хватит. Надо отдохнуть, пожить для себя. Да и страшновато: опять на пьяницу нарвешься. Материально я обеспечена хорошо. Хочу жить спокойно, но вся эта возня выводит меня из равновесия. Какое вам всем дело, имею ли я любовника, или, как на вашем юридическом языке называется, временного сожителя, или нет, директор он завода или токарь из механического цеха.
Грубый цинизм монолога Ефремовой покоробил Вершинина. «Неужели это реакция на мое появление?» — подумалось Вячеславу.
В действительности это было именно так. Появление следователя стало каплей, переполнившей чашу терпения. На мгновение Ефремова забыла, что перед ней незнакомый человек, и бросила ему в лицо скопившуюся за годы обиду. Бросила даже не ему лично, а всем тем, кто не давал ей спокойно жить в последнее время.
Ефремова быстро опомнилась.
— Простите меня, — хрипловатым от напряжения голосом сказала она. — Я вела себя, как базарная торговка. Лопнуло терпение. Простите, может, выпьете кофе?
— Выпью, — согласился Вячеслав, словно и не обратил внимания на ее вспышку.
— Я пойду на кухню, а вы пока посмотрите книги. Бывший муж увлекался.
На полках стояли собрания сочинений зарубежных и русских классиков, исторические романы.
Вершинин достал простенькую книжку в ярко-оранжевом переплете. «Дин Рид, — прочел он броскую надпись. — Певец, композитор, гражданин». Полистал. Красочные фотографии, заразительная улыбка, знакомые песни.
— Дин, Дин, Дин, — пробормотал Вячеслав, касаясь пальцами выбитого на обложке имени. — Слово-то знакомое какое, будто вчера произносил, а ведь слышал-то о певце давным-давно.
Он поставил книгу на место и стал рассматривать оригинальные безделушки, стоящие на шкафу. Все они оказались иностранного производства: английского, итальянского, французского. За этим занятием его и застала хозяйка дома, внося в комнату поднос с кофейным сервизом.
— Вы часто бывали за границей? — спросил он.
— Два раза в Болгарии на Золотых песках. Ах, да! Как следователя вас интересует источник приобретения этих вещиц, — небрежно показала она на безделушки. — Вы угадали — от благодарных поклонников. У меня ведь их штабеля.
«Рисуется. Бравирует свободным образом мыслей и независимостью суждений, — решил Вячеслав. — Своеобразный способ защиты от любопытных. А поклонник, по-видимому, один и скорее всего Кулешов. Ведь это его хобби — подобные безделушки».
— Скажите, а коньяк следователи употребляют? — прервала его мысли Ефремова, — или при исполнении им строго запрещено?
Вопрос застал врасплох. На столике уже стояли две фарфоровые чашечки с бледно серебристым рисунком, чайник с кипятком, банка быстрорастворимого кофе и сладости. Однако рюмка коньяка оказалась бы в самый раз. У Вершинина едва хватило сил отказаться.
— Следователи коньяк употребляют, — в тон ей ответил он, — но будем считать, что я сейчас при исполнении.
— Жаль, — она поставила обратно в бар початую бутылку коньяка, подержала в руках маленькую рюмочку синего хрусталя, но передумала и взяла бокал побольше. На столе появился тонко нарезанный лимон, ветчина, маринованные грибы.
— Если вас не шокирует, я выпью водки, — сказала Ольга Владимировна.
— Не имею права вас ограничивать, хотя предпочитаю разговор на трезвую голову.
— От такой малости я не опьянею, не волнуйтесь, — с вызовом бросила она и что-то пробормотала осуждающе о современных мужчинах.
Вершинин пропустил ее слова мимо ушей и мелкими глотками принялся пить горячий кофе, изгоняя остатки уличного озноба.
— Иногда вечерами, особенно в непогоду, мне бывает очень тоскливо, — тихо сказала она. — Одиночество становится в тягость.
