С тех пор как «спел ты на суде свою лебединую песню», а в переводе с жаргона — сказал последнее слово, и судьи беспристрастно решили твое дело, ты — осужденный. И везли тебя на вокзал в крытой машине с решеткой, и вагон ясно что не купейный, и рядом конвойные, у которых в автоматах рожки с боевой начинкой. Потому что режим судьи определили тебе усиленный, который дают не каждому и не за всякое преступление. Сильно надо насолить обществу, чтобы его заработать. И прислали тебя сюда не лежать на печках-лавочках, а искупать вину. Потому как наказан государством, задолжал ему, нарушив закон. А долги всегда возвращать надо...
Вот такие думы не покидали Сушко, пока он следовал за посыльным узкими коридорами. Звякнула последняя дверь. Солдатик ступил на чистую асфальтированную дорожку, и Сушко невольно остановился, разглядывая мелово-чистые оштукатуренные бараки, у входа в которые стояли деревянные беседки с врытыми посредине бочками для окурков.
Поодаль виднелось массивное каменное здание, в котором было нетрудно угадать производственные мастерские. А людей не видно. Бездельничать здесь не позволят. Попал — работай. Трудом доказывай желание исправиться.
И всюду аккуратно оформленные деревянные щиты-стенды.
— Чертовщина какая-то, — с иронией отметил про себя Сушко. — Аллейки, тополечки, хатки беленые...
Когда его срочно командировали сюда (раньше в колониях ему бывать не приходилось), он готовился увидеть что-то мрачное, схожее с описаниями Достоевского: приземистые казематы, окруженные тесаными трехметровыми стволами деревьев, понурых арестантов. А здесь... Ходи под топольками по чистому асфальту, дыши незадымленным таежным воздухом. Не хватает только фонтана да киоска с надписью «Пиво-воды». Если бы не замысловатая вязь проволочных спиралей, не утепленные наблюдательные вышки и зрачки прожекторов и каких-то приборов с объективами, направленных на жилую зону, так бы и думалось.
— Нам сюда, — это солдатик — малиновые петлицы. Голос у него певучий, звонкий — все они в своих степях голосисты, потому как всегда на природе, не коптят легкие городским воздухом.
— Вот здесь.
В дальнем левом углу территории, отделенной от площади и бараков невысоким дощатым забором на фоне все той же проволочной паутины краснело неоштукатуренным кирпичом двухэтажное здание. И здесь серебрились невысокие топольки, в старых резиновых шинах, превращенных в клумбы, голубели поздние какие-то невзрачные, но с резким медовым запахом, цветы. Все дышало особой добротностью, чистотой, какие бывают только у радивого хозяина.
Еще два раза молчаливый сопровождающий показал свой печатный мандат, который открывал перед ними явно запретные двери. И снова они меряли длинные коридоры, сворачивая то влево, то вправо, и Сушко дивился, как можно в таком небольшом помещении (так ему казалось со двора) понастроить столько кабинетов и запутать подходы к ним.
Перед дверью, обитой дерматином, солдатик скрипнул кирзовыми сапогами, с явным почтением произнес: «Начколонии», — и скрылся в кабинете. Стены и дверь не пропускали звуки, и Сушко опять сердито зачмокал губами. Ревизор он, что ли, таить от него свои дела. И так, дорогуши, Креста проворонили, поднесли подарочек их городу — вся милиция в запарке, покой потеряла. Но в его положении лучше вести себя тихо и уважительно, с улыбочкой на губах. А то упрется этот, который «просют», и поедешь восвояси, без нужных данных, добавишь работенки ребятам. Поневоле в товарищи набиваться будешь, чтоб в архивный отдел попасть, по-хозяйски посмотреть картотеки.
Приоткрылась дверь.
— Заходите.
Солдатику явно за что-то попало, на загоревшем лице отчетливо проступали пятна. Сушко нетерпеливо переступил невысокий, в толщину плахи, порожек и остановился.
В небольшом кабинете все сверкало полировкой. «Уютненько живут, наверное, свой мебельный цех?» По крайней мере, это не инвентарной пометки желтые столы, что стоят у них в райотделе.
Под большим портретом Дзержинского, написанным чьей-то опытной рукой, сидел сухощавый майор с морщинистым лицом, явно источенным временем или многолетней северной службой. Он поднялся и протянул вперед, словно предлагал взять, узкую подростковую ладонь.
— Копылов. Николай Иванович.
И Сушко удивился, как жестка и сильна эта ладонь. Видно, таилась в его жилистой фигуре большая, нужная ему в тяжелой работе сила, и это как-то сразу успокоило Сушко. Настроение у него поднялось, и он поверил, что его столь спешное дело решится благополучно. Не может не решиться.
— Садитесь, лейтенант, и, если можно, коротко расскажите о причине своей командировки. В предписании не все сказано. Через сорок минут надо снимать людей с работы, и мне необходимо быть там.
Сушко сел не на стул, стоящий по другую сторону стола, напротив майора, а в кресло, сбоку, и поролоновая подушка податливо приняла его тело.
— Не знаю, товарищ майор, сумеем ли мы в короткой беседе (он сделал ударение на последних словах) разрешить тот вопрос, из-за которого я сюда прилетел с Урала. В июле этого года из вашей колонии бежал Алексей Николаевич Савин, по кличке «Крест».
Сушко заметил, как судорожно потянуло лицо майора, будто у него схватило болью зуб. Но это длилось недолго. Через несколько секунд он сидел все так же молча и невозмутимо.
— В нашем городе Крест с группой сообщников совершил нападение на государственное учреждение, похитил большую сумму денег. При этом погиб сотрудник милиции. Крест скрылся с пистолетом погибшего. Один из его сообщников покончил жизнь самоубийством, второй арестован, но подробностей сообщить не может. А вот третий в нашем городе неизвестен. Думаем, что он из залетных, подхода к нему пока нет. Но то, что это надежная преступная связь Креста, сомневаться не приходится. Нам нужна ваша помощь, Николай Иванович.
— Вы хотите знать связи Креста по зоне?
— Да, наше руководство убедительно просит вас об этом.
— Это наша святая обязанность. Общую задачу решаем. Да, побег — это наш позор. Шуму наделал много. Единственный случай за последние восемь лет. Попытки, конечно, случаются, но их конец закономерен: возвращение в зону. А этот, действительно, как в воду канул.
Майор поднялся, и Сушко увидел, как он высок, подтянут и опрятен. В общем, лейтенанту он «пришелся», разговор сразу пошел конкретный, без всяких «вокруг да около», и Сушко понял, что местным оперативникам сбежавший Крест тоже не давал покоя.
— Понимаешь, лейтенант (майор как-то безобидно перешел на «ты»), колония усиленного режима, и публика сюда этапируется дай боже. У любого биография — на пятерых хватит. Понятно, что работать с такой публикой чрезвычайно сложно. У меня ведь аппарат — раз-два и обчелся. А надо каждого, как на рентгене, высветить, мысли его узнать и предостеречь от недоброго шага. С виду они тихие да мирные, при встрече шапки снимают, а копни глубже — не обрадуешься. В бараках — группы да группочки, жгутами вьются. Постоянные выяснения, правилки — это они воровской суд так называют. Деньги, карты, порнография, ножи — чего только не находим. Кажется, будь вокруг один только воздух — из него запрещенные предметы сделают. Настоящая подпольная индустрия. По этой части мастаков много. Взлет рационализации. Э, да что там говорить. Это надо видеть. И попробуй угляди, распутай сложнейший клубок взаимоотношений. Но про Креста я тебе скажу. Интересного в нем мало. В смысле духовных запросов. Убожество. А по характеру злобный, таких не часто и здесь встретишь. Без всяких человеческих задатков. В карцере частенько бывал, все в сильную личность играл, а потом затих. Перед самой весной. После побега поняли — нам глаза прикрывал. И своего добился — разрешили за территорией колонии работать. Что дальше, известно.
Теперь надежды больше на вас да на всесоюзный розыск. А хотелось бы еще раз взглянуть в глаза этой гадине.
Майор подошел к стене, в которой была еще одна дверь, отделанная полированной плитой, а потому неприметная. В соседнем кабинете майор был недолго, когда появился, в руках было несколько толстых папок.
— Вот это — Крест, Алексей Савин. Здесь его преступная жизнь. Четыре судимости, приговоры, рапорты, объяснения и прочее. Сто восемьдесят две страницы. Любопытный романчик, читать — не заскучаешь. Вот это, — он положил рядом вторую папку, — дело Никиты Владимировича Емельченко. Сидит за кражу повторно. Вор-домушник. Староста барака, в котором жил Крест. Мы сейчас с ним работаем, есть данные, что вместе с другим осужденным Сорокиным способствовал побегу Савина. С этим мы разберемся сами, данные люди вряд ли вас заинтересуют, так как находятся здесь и на воле помочь Кресту не могли. Разве что дать адреса своих родственников. А вот этот, пожалуй, интересен. Садык Рахметжанов. Кличка «Юсуп». Отбывал восемь лет за разбойное нападение. К нам был этапирован на два года до окончания срока. Был в большой дружбе с Савиным. Освободился в прошлом году. Отбыл по месту прежнего жительства в Уфу. Согласно нашему предписанию, должен находиться под гласным административным надзором. Больше интересных кандидатур не вижу. Челяди у Креста было много, но те больше на побегушках, оторви да брось. А Юсуп — камешек. Если и знает что про Савина, не расскажет. Так что оставайся здесь, лейтенант, полистай дела. Если с кем надумаешь встретиться, помогу. А сейчас, не обессудь. Бригады с лесоповала на подходе.
