— Жаль, что я могу убить только один раз, — продолжал Глеб.
— Подумай, что ты делаешь! — крикнула я, чувствуя, что еще секунда — и грянет выстрел. — Мы же в храме. Ты в ад попадешь.
— Меня не волнует это религиозное дерьмо, — огрызнулся отец Глеб и прищурился.
— Ты не сможешь меня убить! Меня защитит бог, — выпалила я, и сама удивилась тому, что несу.
— На тебе бронежилет, — с пониманием оскалился отец Глеб и повернул ко мне автомат. — От пуль из «калаша» он тебя, дерьмовочка, не спасет.
Автомат в руке отца Глеба выдал короткую очередь. Одна из пуль просвистела у моей щеки, остальные прошли правее. Близко. Выхватив метательное лезвие, я бросилась на пол и метнула лезвие в бандита у дверей. Через доли секунды послала туда же второе лезвие. Первое обездвижило правую руку бандита, второе — пробило легкое. Закашлявшись, бандит упал лицом вниз. Отец Глеб, щурясь, направил автомат на меня. Теперь уже не уклонишься. В пустом зале не укрыться, не спрятаться. Выстрелить отцу Глебу помешал массивный православный крест из дерева с изображенным на нем распятым Иисусом. Сорвавшись со стены от взрывов и стрельбы, он всей своей массой обрушился на голову бандита. Вскрикнув, отец Глеб упал за алтарем и затих. Я подобрала револьвер и кинулась к отцу Василию. Пощупала пульс.
— Да жив я, — пробормотал он, открыл глаза, поморщился и показал мне Библию с застрявшей в ней пулей. — Успел прикрыться. Только, когда падал, затылком об алтарь хорошо приложился.
— Какого, извините, хрена вы вообще вылазили из укрытия? — в сердцах бросила я, забирая от отца Глеба оружие. Пульс у него прощупывался. Дерьмо, как говорится, не тонет.
— Знаете, Евгения, простите меня, в голове помутилось, — виновато пробормотал отец Василий, хлопоча вокруг раненого Александра. — Я не понимаю, как они такое могут творить в стенах храма. Меня как прорвало. Хотел их образумить. Услышал, что патроны кончились, встал, а этот подлец в меня из пистолета. Реакция будь здоров — взял и прикрылся Святым Писанием. Оно меня и спасло, но о Сашу запнулся. Забыл, что он рядом лежит.
Я присела рядом с отцом Василием, взглянула на раненого Александра и спросила:
— Ну, как он?
— Жить будет, но надо бы побыстрее в больницу, — пробормотал отец Василий, прижимая какую-то тряпку, всю в крови, к груди раненого. — Я ему закрыл рану как мог. Приличная кровопотеря.
На улице завыли сирены. Звук усиливался, разрастался, множился, словно все машины в городе, оснащенные звуковой сигнализацией, спешили к церкви.
— А вот и кавалерия, — сообщила я батюшке. — Сами-то как? Что с головой?
— Ай, ерунда, — отмахнулся отец Василий, — мне даже повезло, что вырубился, иначе бы точно не сдержался, когда этот нехороший человек полез сюда с оружием. Ведь поломал бы его как картонную коробку. А вы, Евгения, знаете о моем обете. Я сам решил избрать для себя такое испытание и поклялся перед лицом Господа, что сдержу его. В моей жизни было слишком много крови и насилия, а выполнение обета показало бы, что я способен измениться.
— Отрадно, что вы счастливы, получив по башке. Не думаю, что бог бы на вас сильно обиделся из-за нескольких расквашенных физиономий вандалов. Эти ж придурки чуть храм не разрушили. Уверена, даже настоятель отец Афанасий обеими руками был бы за.
— Да, отец Афанасий здорово изменился со времени допроса Ивана. Он даже собирался повести людей в контратаку на бандитов. Я его еле удержал, — задумчиво проговорил отец Василий и пристально посмотрел на меня. — Евгения Максимовна, а в чае точно ничего не было? А то мне сдается…
— Это абсолютно безобидное вещество, — прервала я священника. — Скоро оно перестанет действовать.
— Хорошо, — кивнул отец Василий. — Потому что были моменты, когда я подумал, что отец Афанасий умом тронулся. Он немолод, старость, то-се, ум не так ясен, как раньше. Подумать только — предложил подлеца замуровать.
В зал со страшным шумом и грохотом ворвался спецназ. Остатки дверей без церемоний снесли к чертям собачьим. Чтоб не быть застреленными своими, мы с отцом Василием бросились ничком на пол и вытянули руки, показывая, что в них нет оружия.
— Чисто, — сообщил осмотревший нас боец.
Бандитов, обыскав, вытаскивали из зала, кого волоком, кого на своих двоих. За Александром медики из «Скорой помощи» притащили каталку. Затем забрали отца Глеба. Он так и не пришел в сознание после удара крестом. Отец Василий немедленно углядел в этом мистический знак божественной воли Творца.
— Разве не символично, что крест обрушился на голову святотатцу?
— Если бы стрельба продолжалась, то нам на голову весь храм обрушился бы, — ответила я. — Ремонта у вас лет тысячу, наверное, не было, вот все и сыплется.
— Эх, Евгения, вы как Фома неверующий, не верите в чудо, даже узрев его собственными глазами, — укорил меня отец Василий.
— Просто не хочу привыкать к чудесам, — пояснила я. — Девиз у меня такой — надеяться только на себя.
В церковь вошел отец Афанасий и, схватившись за голову, предал анафеме людей, изуродовавших Божий храм. Таких слов мне сроду слышать не приходилось. Я решила запомнить отдельные фразы, чтобы потом при случае ввернуть в разговоре. Бандиты от такого будут в шоке. Как назову их тленными сынами геенны, проклятия и погибели и сообщу, что недолог час, когда их, оскопленных, уберут из среды — тут они и призадумаются.
— С Божьей помощью мы все восстановим, отец Афанасий, не переживайте вы так, — постарался утешить его отец Василий.
Из рук подошедшего оперативника я получила назад свой револьвер, лицензию и спросила, когда мне будет позволено отправиться по своим делам. Оперативник ответил, что нескоро. Сначала нас всех допросит следователь, а уж потом кого-то отпустят, кого-то задержат.
У меня не было времени дожидаться окончания допроса. Рябчик мог смыться с иконой в любой момент. Для начала я привела себя в порядок. После, предупредив отца Василия, что отлучусь на некоторое время, незаметно проскользнула между стражами правопорядка, проскочила милицейское оцепление и отправилась к старухе ворожее, хранившей икону.
Пешком надо было пройти всего ничего, а на машине и того меньше. Каждый в городе знал о местной святой чудотворнице. Меня любезно направляли, пересказывая историю, как целительница обрела свой дар после взрыва самогонного аппарата несколько лет назад. Сначала она тщательно скрывала свои способности, боялась притеснений и из-под полы торговала разбавленным спиртом, так как разрушенный самогонный аппарат восстанавливать было боязно. Потом про ее чудесную силу прознали местные бандиты и заставили лечить людей. Теперь она продает трехлитровыми банками обычную водопроводную воду, заряженную силой своих молитв.
Воду прозвали животворной, а испивший ее банок десять-пятнадцать исцелялся от всех болезней, мог прозреть или обнаружить, что у него отросла недостающая конечность. Но это при условии, что человек верил в это. Если не верил, то его одолевали злые силы, и начиналась диарея. И чем больше он пил животворной воды, тем хуже ему становилось. Поэтому к лечению надо было подходить осторожно и верить в силу целительницы. Многие, кто не верил, оказались на больничной койке в инфекционной больнице. Некоторые из испивших травяных настоев знахарки попадали в токсикологию. Безопаснее всего считалось ее лечение молитвами и заговорами. Неверующие отделывались жестким разочарованием и лишались значительной суммы денег.
Дверь во двор целительницы была открыта. У приземистого деревянного дома стояла очередь страждущих из девяти человек. Только я вознамерилась войти, как дорогу мне преградили двое накачанных амбалов с короткими стрижками. Под строгими пиджаками я разглядела портупею и пистолеты.
— Мне к бабушке, надо полечиться, — сказала я, состроив кислую физиономию глубоко больного человека.
— Так нельзя, прием только по предварительной записи, — вежливо пояснил мне один из охранников — высоколобый, с глубоко посаженными серыми глазами. — Оставьте нам свои паспортные данные и телефон. Потом вам позвонят и назначат встречу.
Я посмотрела на дом. Окна во двор отсутствовали, следовательно, обитатели не видели тех, кто входил в калитку. Если не поднимать шума, то можно войти и застать Рябчика врасплох, если он уже явился за своей иконой.
— А можно мне сейчас, я ждать не могу? Пожалуйста, ребята, — попросила я жалобно. — Я заплачу, сколько хотите.
— Нам твои деньги не нужны, — буркнул второй охранник со сросшимися на переносице бровями. — Нам приказали никого без предварительной записи не пропускать. Шеф с нас потом три шкуры снимет.
— Я могу не только заплатить, но и сделать все, что вы захотите, — сказала я, обольстительно улыбаясь, провела пальцем по груди и подмигнула им.
