Я направился к выходу, не удостоив Хейта даже взглядом. У меня за спиной послышались шаги — очевидно, Досона. В вестибюле он поравнялся со мной и сказал:
— Мисс Роуэн в машине перед домом. Я хочу вам кое-что сказать, Гудвин.
Я остановился и повернулся к нему. Наши глаза оказались на одном уровне.
— Только не мне, — заговорил я. — Десять дней назад, в пятницу, второго августа, я сказал вам, что некий Сэм Пикок, судя по всему, знает что-то такое, что могло бы помочь выявить истинного убийцу. Со мной он был нем как рыба, но, вероятно, известный монтанский адвокат вроде вас мог бы заставить его разговориться. Вы же заявили, что чересчур заняты. Зато теперь уже никто не сможет…
— Я этого не говорил. Я лишь сказал…
— Что вы сказали, я помню. Теперь уже никто не сможет заставить его разговориться. И убил его не Харви Грив. Вы беседовали с мистером Вулфом?
— Нет. Он отказался меня видеть. Я намерен…
— На ваши намерения мне наплевать, но, если в вашем сценарии упоминается моя фамилия, можете ее вычеркнуть. Там, — я кивнул на кабинет шерифа, — мне пришлось пожать вам руку только потому, что дело было при свидетелях.
Я отошел от него и направился к машине. Мне казалось, я дал ясно понять, что хочу остаться один и насладиться свободой. Меня поняли: шагов у себя за спиной я больше не услышал. В вестибюле толклось несколько человек, кто-то из них сказал: «Вон тот самый Арчи Гудвин», по я не остановился и не отвесил поклона. Оказавшись на дорожке перед выходом, я посмотрел направо и налево, но Лили заметил лишь со второй попытки, поскольку она ждала меня за полквартала от входа в темно-синем «додж-коронете». Ее внимание привлекло что-то в другом конце улицы, и она сперва услышала мой голос, а уж потом увидела меня. Я открыл дверцу и сказал:
— Ты не постарела ни на один день, хотя мы не виделись целых два дня.
Она посмотрела на меня, прищурившись.
— А ты постарел.
— Я постарел на два года. Есть какие-нибудь поручения?
— Нет. Садись.
Она села на переднее сиденье.
— Тебе лучше пересесть назад, — предложил я. — И открыть оба окна. От меня не пахнет, от меня просто воняет дезинфекцией. Сомневаюсь, что ты выдержишь.
— Я буду дышать ртом. Поехали.
Я обошел машину, сел, завел двигатель, подал ее немного назад и направился на восток. Я спросил, взята ли эта машина напрокат, и Лили ответила «да». Ее автомобиль все еще был у шерифа, к тому же он теперь ей все равно не нужен. Не нужна ей машина, в которой убили человека.
— Я устроил Досону разнос и не спросил, во сколько оценили мою голову? — сказал я.
Это имеет какое-то значение?
— Для меня — имеет. Для моей коллекции. Самая маленькая сумма до сих пор была пятьсот долларов, а самая большая — тридцать тысяч. Во сколько же меня оценивает народ Монтаны?
— В десять тысяч долларов. Досон предложил пять тысяч, Джессап попросил пятнадцать, а судья назначил среднюю сумму. У меня они не спрашивали.
— А какую бы сумму назвала ты?
— Пятьдесят миллионов.
— Вот это я понимаю! — Я похлопал ее по коленке.
Мы ехали уже по открытой местности. Лили сказала:
— Ты что, даже не собираешься ни о чем меня спросить?
— Очень о многом, только не между этими ухабами. Чуть дальше есть одно местечко.
Оно находилось как раз за лощиной, где дорога сворачивала на север. Я сбавил скорость и, съехав с асфальта в тень деревьев, остановился, выключил двигатель, повернулся к Лили.
— Почти два дня и одну ночь мне хотелось услышать ответы на некоторые вопросы, и теперь наконец я получил такую возможность. Поэтому начну с тебя. Когда я примерно в четверть двенадцатого, вскоре после появления Сэма Пикока, ушел из зала, ты танцевала с Вуди, Фарнхэм — с миссис Эмори, Дюбуа — с какой-то женщиной в черном платье, а Уэйд — с девушкой, которую я прежде видел, но не знаю ее имени. А ты видела Пикока?
— Два раза издали. Спустя некоторое время огляделась по сторонам, но уже не увидела ни тебя, ни его. Я подумала, что вы пошли к Ниро Вулфу.
— Нет. Мы решили этого не делать, поскольку там торчали Хейт и Уэлч. Теперь скажи, когда ты закончила танцевать с Вуди, не видела ли ты, разговаривал ли с кем-нибудь Пикок?
— Нет. Я видела его лишь издали.
— Не заметила ли ты, чтобы кто-нибудь из знакомых тебе людей выходил из танцзала?
— Не помню.
— Это важно. Исключительно важно. Порой люди не могут объяснить, что они видели. Если ты присядешь, а еще лучше — приляжешь, закроешь глаза и мысленно переберешь в памяти, что видела и делала, начиная с того момента, как пошла танцевать с Вуди, тебе, возможно, что-нибудь вспомнится. Попробуешь?
— Сомневаюсь, но, разумеется, попробую.
— О’кей. Теперь несколько слов от имени моего желудка. Ты не любишь расточать или выслушивать благодарности за вещи, которые считаешь само собой разумеющимися, я тоже не люблю это делать, но не в силах молчать! Шесть бананов. Целый пирог. Лучшая икра и лучший паштет из гусиной печени. Называть это легкой закуской было излишней скромностью. Ты спасла мне жизнь!
— Пошел ты к черту, Эскамильо! Ты же из-за меня туда попал.
— А вот и нет. Не из-за тебя, а из-за Икса — о чем он и пожалеет. Теперь скажи мне следующее: где Вулф?
— Думаю, у Вуди. Мы тоже там остановимся. Вчера и сегодня он почти все время провел у Вуди на ранчо.
— Почему на ранчо?
— Потому что сейчас там гостит эта девушка, Пегги Трюетт. Кэрол разыскала ее вчера вечером — она живет в Тимбербурге — и привезла в хижину. Джессап тоже был там, и они беседовали с ней не больше двух часов. В твоей комнате. Около одиннадцати Джессап пришел в гостиную, позвонил Кэрол и сказал, что они везут Пегги Трюетт к ней. Они поехали в машине Джессапа. И только после полуночи он привез Вулфа обратно. Мне они ничего не сказали, ни единого словечка, а утром, еще до семи, я уехала в Хелину. На этой машине. Дома я еще не была, но часа два назад звонила Кэрол и сказала, что Вулф почти весь день проговорил с Пегги Трюетт и что он все еще у них. Вулф спросил у Кэрол, не подбросит ли она его часов в пять к Вуди. Так что, думаю, у Вуди, а может, все еще на ранчо. Ты знаешь его лучше, чем я. Возможно, Пегги Трюетт как раз из тех, кто ему нравится.
— Таких нет. Это просто работа по отфильтровыванию.
— А что это такое?
— Это вроде того, что я только что попросил тебя сделать относительно субботнего вечера, только Вулф ускоряет этот процесс, задавая свои вопросы. Это нечто противоположное процеживанию кофе. Процеживая кофе, ты стремишься к тому, чтобы через ситечко прошло меньше крупинок, так ведь? С ней же, наоборот, он стремится заполучить то, что не проходит или не желает проходить. Выходит, ты не знаешь, виделся с ним Хейт или нет?
— Не знаю. А это имеет какое-то значение?
— Возможно, нет. Однако если эти двое беседовали, значит, я пропустил нечто такое, что доставило бы мне удовольствие. Так, что еще? Ах, да. Джессап сказал, что ты ездила на ранчо к Фарнхэму фотографировать и что никто, кроме Фарнхэма, не возражал, но это, разумеется, объяснимо. А ты не заметила, может, кто-нибудь все-таки хотел бы возразить, но не решился? Полагаю, что ты отдавала себе отчет в том, что заменяешь меня?
— Естественно. Возможно, ты бы и заметил что-нибудь такое, чего не заметила я. Джессап преподнес это как официальную просьбу, и проделал все весьма тонко, но все же это была просьба, и любой из них мог отказаться, не называя причины отказа. Ты и этот твой гений в жилетке еще сделаете из него человека! Вот теперь, когда мы не едем, а сидим, я и впрямь, похоже, улавливаю какой-то…легкий… аромат. Вроде как экзотический. Он пройдет?
— Нет. Теперь будем общаться только на открытом воздухе и на сильном ветру. Ты отправила снимки Солу?
— Естественно. В шесть я уже была на ногах, а послала их десятичасовым рейсом. Он уже должен был получить снимки. Ты думаешь, это один из них?
— Ничего не думаю. Я не имею права думать, пока не заработаю это право трудом. — Я завел двигатель. — И пока не приму ванну. — Мы снова выехали на асфальт.
Было без десяти семь, когда мы остановились перед Холлом культуры. Я вылез из машины, направился к двери и вошел в вестибюль. Там никого не оказалось, но дверь его, ведущая на кухню, была открытой. Я просунул в нее голову. Вуди сидел на высоком стуле у стойки и что-то помешивал в большой чашке, а Вулф стоял рядом с ним и наблюдал. Кухня, когда в ней находился Вулф, казалась даже меньше, чем была на самом деле. Я вошел и сказал:
— Как раз вовремя.
Вулф сделал шаг мне навстречу и присмотрелся:
— Удовлетворительно.
Нервы у меня были слегка натянуты.
