Сейчас Дюваль видел совершенно ясно, в чем его беда. Ему было суждено вечно оставаться лишь тенью, призраком, наброском на бумаге. Он до того ничтожен, что не заслуживал собственного богатства. А как же Фабьена? Но можно ли привязаться к отражению в зеркале, к облачку пара? Для Фабьены он словно никогда и не существовал. Этот несчастный случай все перевернул. Ах, мерзавцы! Гнусные негодяи! Он не удержался. Взглянул на часы: пять утра. Он стремглав поднялся по лестнице. Включил в спальне свет.
— Фабьена!
Она спала. Свет резко высвечивал ее исхудалое лицо. Он схватил ее за плечо, встряхнул.
— Фабьена!
Внезапно она открыла глаза. Вынырнула из глубокой тьмы, с трудом осознавая, где находится, пытаясь удержаться на краю реальности.
— Вы бы меня отравили, ведь так?
Она пыталась собраться с мыслями, понять.
— Я во всем разобрался… И все встало на свои места… Я не мог ошибиться… Вы хотели меня убить, чтобы присвоить мои миллионы. По-вашему, мой карман для них не подходил.
Вдруг она разинула рот, словно задыхаясь от крика или пытаясь позвать кого-нибудь на помощь. Протянула к нему руку.
— Ничего не вышло, — сказал он. — Ты останешься моей пленницей. Я у вас в руках — ну, а вы у меня. Пока жива мадам Дюваль — настоящая или нет, — письмо не вскроют. Я останусь хозяином положения. И твой сообщник ничего не сможет поделать… Как знать, он, возможно, бродит поблизости; но далеко он или близко, от него уже ничего не зависит. Да! Я бы дорого дал, чтобы увидеть вас вместе! Что за встреча!.. А теперь спи… Я разбудил тебя затем, чтобы… Да не важно зачем… Спи!
Он подошел к кровати, коснулся пальцами век Фабье- ны, словно хотел прикрыть глаза покойницы, и вышел из комнаты. Стал спускаться по лестнице, тяжело ступая по ступенькам. Он еще не добрался до края истины. Еще немного терпения! Заря вползала в дом вместе с первыми утренними шорохами. Настал час, когда к людям приходит смерть. Еще один шажок! Одна, последняя догадка! Почему за него вышла замуж Вероника? Почему не Фабьена? Зачем понадобилось трое сообщиков там, где хватило бы и двух? Ответ напрашивался сам собой: Фабьена любила того мужчину, а мужчина любил ее. Фабьена не захотела принадлежать им обоим, стать женой другого человека. И они заплатили Веронике, чтобы именно она провернула это дельце. Как же сильно они любили друг друга, если пошли на такую низость! Все что угодно — лишь бы им быть вместе и жить в богатстве. Вероника на все смотрела глазами Фабьены. Она согласилась… Может даже, поначалу она и не знала, что именно задумала эта парочка?
Он ухватился за перила, чтобы встать на ноги. Трещала голова; он выпил еще одну чашечку кофе. Потом распахнул ставни. По аллее порхал дрозд. Воздух показался ему свежим, почти что холодным. Вот и минули теплые деньки. Он прошел через прихожую, на ходу коснулся рукой ружейных прикладов, пожал плечами. Все так запутано! Ах да! Ей пора уже принимать лекарства. Его дело не судить, а ухаживать за больной. Он отломил кончик у ампулы, добавил воды. Весь его день складывался из таких вот мелочей. Главное — это выжить, находясь рядом с ней… К тому же для него важно не то, что у нее на уме; все, что ему от нее требуется, — это оставаться с ним, полностью от него зависеть, безропотно, словно птичка в клетке, словно рыбка в аквариуме. Многого он не просит! Любовь? Бог с ней, проживем и без нее! Он отнес стакан наверх.
Она повернула к нему голову, напрягла рот, глаза, шею и выдавила из себя звук, который должен был означать:
— Рауль!
Дюваль говорил долго. Он стремился доказать Фабьене, что ему все известно; он хотел отбить у нее всякую волю к сопротивлению, уличить ее, подчинить себе, растоптать ее, просто рассказывая о том, что ему удалось обнаружить; и чем дальше заходил он в своих рассуждениях, тем яснее понимал, что оказался игрушкой в чьих- то руках, что его обманывали, презирали. Под конец он не сумел удержаться от смеха.
— Я смеюсь, потому что справедливость, видимо, все-таки существует. Твой любовник потерял все, да еще ему пришлось подарить тебя мне. Ты не находишь это восхитительным? Жалкому типу достались все призы. И теперь… стоит мне захотеть… стоит только наплевать на последствия… мне достаточно будет обратиться в полицию…
Глаза смотрели на него умоляюще.
— Ну-ну, ты еще скажи, что я палач! Думаешь, мне не больно… Я понимаю… ты меня не знала… и ты ни во что не вмешивалась… К тому же твой любовник оказывал на тебя огромное влияние… Боже милостивый! Вот этого-то я никак не пойму! Именно этого… Что в нем такого было, что вы так ему повиновались? Он говорит вам: «Дюваля придется убрать!» — и вы обе молчите. Вы все трое могли месяцами выжидать! А он спал то с одной, то с другой. Я так понимаю, он был у вас вроде султана.
Она изо всех сил задвигала рукой, пытаясь дотянуться до столика на колесиках.
— Ты хочешь писать? Ну давай.
Он придвинул к ней столик. Своим неровным почерком она принялась выводить буквы.
— Н-Е-Т… Как это нет? Я ошибаюсь? Что же не так?.. Он не спал с вами обеими?.. Ну-ну! Только не рассказывай мне сказки. Напиши-ка лучше «ДА». Признайся, что все это правда, и я, может, попробую все забыть. Пиши!
Она взяла карандаш и с огромным трудом вывела снова: Н…Е…Т.
— Ах вот как! Пытаешься меня провести? Я уверен, что угадал правильно.
Но она упрямо чертила опять: Н… Он смахнул бумагу, и столик откатился на середину комнаты.
— Хватит, слышишь? С меня довольно! Здорово придумала — на все отвечать «нет». Фальшивые документы — нет? А все эти вещицы с моими инициалами, чтобы обмануть прислугу, — тоже нет? Ну же, Фабьена, надо уметь проигрывать. Я все могу стерпеть, не надо только держать меня за идиота… Я погорячился, но не следовало доводить меня до крайности. Вот, на тебе твой столик… И, если я ошибаюсь, объясни мне… Торопиться тебе некуда… Я приду не скоро.
Засунув в карманы сжатые кулаки, он вышел из комнаты. И почти сразу раскаялся в своей грубой выходке. Что она станет делать наедине с чистым листом бумаги? Ему бы следовало терпеливо задавать ей вопросы, основательно обсуждать каждую мелочь, даже самую щекотливую… не спешить с выводами… Как знать, нет ли разрыва в цепи его рассуждений? Возможно, она говорила «нет», желая его предостеречь?
Не забыть бы составить список покупок для мадам Депен! Он, как видно, совсем не в себе — и не вспомнил, что в доме нет растительного масла, что нужно купить сухарики. Он открывал дверцы буфета, рассматривал консервные банки и думал о Фабьене. Сможет ли он по-прежнему жить бок о бок с нею? Их будет вечно разделять эта тайна, которую ему никогда не удастся разгадать до конца. Так, макароны, оливки, колбасы… Она любит шкварки. Он достал бумажник. Да ему давно пора заглянуть в банк! Чем скорее, тем лучше. Если бы он мог купить любовь Фабьены… Никакая цена не показалась бы ему слишком высокой. Купить — но не другую Фабьену, а ту, прежнюю, у которой так светились глаза, когда он к ней подходил. Мадам Депен придет только в десять, значит, у него хватит времени заскочить в банк. А она пусть пока выкручивается со своей бумагой как знает.
Он тщательно закрыл за собой калитку. Невольно он ощутил жгучую физическую радость, когда шел к центру города. Прошло уже немало дней, как он не покидал «Укромный приют». Он вел немыслимую жизнь. Принятое им решение оказалось ошибочным. И прежде всего «Укромный приют» плохо влияет на здоровье Фабьены. Разве может она забыть, что сняла этот дом, чтобы прятаться там со своим любовником? А теперь рядом с ней находится ее жертва! Прошлое следует вычеркнуть — и чем скорее, тем лучше. Уехать отсюда! В Швейцарию, в Италию… Поселиться на берегу озера… В новой обстановке для них наступит новая жизнь. А новая жизнь породит новую любовь.
Дюваль понимал, что попросту плетет небылицы, но если бы сейчас его не занимала эта небылица, если бы он не представлял себе заросший цветами дом у озера, то ему впору было бы броситься в Луару.
В банк он явился слишком рано, так что пришлось дожидаться открытия. Снял со счета пятьсот франков. Ему нравилось брать деньги мелкими суммами, словно рантье, которому приходится следить за расходами. На обратном пути он накупил иллюстрированных журналов. Сегодня они забудут о ссоре. Попытаются жить как ни в чем не бывало. И даже поболтают об Италии, о Лаго- Маджоре[11]… Он также приобрел «Голубой путеводитель»[12]. Раз уж она была готова на все, лишь бы разбогатеть, настало время создать для нее хотя бы иллюзию богатства — прекрасный сад с кипарисами… мраморная лестница, ведущая к воде… яхта, отделанная красным деревом… Лишь бы помочь ей забыть, что она уже никогда не сможет ходить и навеки останется вещью в руках равнодушных слуг. Он открыл калитку, на сей раз она оставалась запертой до его прихода. Ему вдруг пришло в голову, что у того, у ее любовника, тоже должны быть ключи от «Укромного приюта», раз уж он решил здесь поселиться. Наверное, это он и приходил в тот раз, когда калитка оказалась незапертой. Он рассчитывал увидеть Веронику, а вместо нее обнаружил Фабьену. Как он тогда поступил? Что мог ей наговорить?.. Об этом надо не забыть расспросить Фабьену. Только не сейчас. Прогулка успокоила Дюваля. Ему хотелось чем-нибудь утешить Фабьену. Подойдя к лестнице, он крикнул:
