— Это я. Знаешь, что я тут придумал?
Он улыбался, поднимаясь по ступенькам. Сейчас она повернет к нему восхищенное лицо.
— Тебе бы хотелось поехать в Италию? Я принес путеводитель.
Он остановился на пороге ее комнаты.
— Давай посмотрим его вместе… Ты что, дуешься?
Одеяло сбилось в кучу. Плед валялся на полу.
— Фабьена!.. Ты чтоу пыталась вставать?
Он бросился к кровати. Фабьена лежала на боку. Лицо ее приобрело фиолетовый оттенок. Он уже все понял, но у него еще хватило сил подойти к окну и распахнуть ставни, чтобы лучше видеть. Потом он вернулся к Фабьене. Красноватые отметины на шее не оставляли никаких сомнений. Ее задушили. Она была мертва.
Он опустился рядом с ней на колени. У него пропало всякое желание говорить. Рядом с ним лежала пустая оболочка. И от него самого осталась одна оболочка. Словно он вдруг дал обет отчаяния — как монахи приносят обет молчания. Он не двигался. Ни о чем не думал. Он отрешился от внешнего мира. Ни время, ни усталость больше не имели для него значения. И все же он вспомнил, что вот-вот должна прийти мадам Депен. Ну нет. Он не желал ее видеть. Да и никого другого! Он встал и спустился в сад. Кожу у него на лице стянуло, дыхание перехватило, будто от сильного холода. Он продвигался вперед мелкими шажками. Земля уходила у него из-под ног. Подождал служанку, стоя у ворот. Он не испытывал нетерпения. Здесь ему не хуже, чем в любом другом месте. Не все ли равно, кто он такой, где находится? А вот и она — с вечной глупой улыбкой на устах и привычкой размахивать руками. Она несла букет. До чего забавно!
— Только не сегодня, — сказал он.
— Мадам Дюваль нездоровится?
— Да.
— У вас такое лицо… Это хоть не опасно?
— Не знаю.
— А я-то ей принесла…
— После, прошу вас, после.
— Только не скрывайте от меня ничего, мсье Дюваль!
Он обеими руками держался за решетку. Его всего передернуло, словно через металл пропустили электрический ток.
— Уходите! — выкрикнул он. — Говорят вам, вы здесь не нужны.
Она отшатнулась, обиженная и уже разозлившаяся.
— Ах так! Прошу простить. Хотелось бы знать, что я такое сделала… Что это вы себе позволяете!
— Мадам Депен, — умолял он, — уходите. Я уверяю вас… так будет лучше. Если вы настаиваете…
Она покраснела. Возможно, так у нее проявлялся испуг.
— Нечего сердиться, — продолжала она. — Я вам не нужна — ну и ладно, не стоит выходить из себя.
Он повернулся к ней спиной и пошел к дому. Теперь она раззвонит повсюду, что он чокнутый, что из-за болезни жены он, того и гляди, сойдет с ума. Как все это далеко от него! Ему не терпелось побыть с Фабьеной, запереться с нею в комнате. Но, оставшись наедине с ее телом, он вдруг с ужасающей ясностью осознал, что все это бесполезно и сама его скорбь бесцельна, что его жизнь подошла к концу. Он присел на пол рядом с кроватью, взял Фабьену за руку — но это уже была не рука. Это был предмет, чьи пальцы можно перебирать машинально, словно четки. Время от времени он призывал на помощь какую-нибудь спасительную мысль… это все равно добром бы не кончилось… так или иначе, она бы себя уморила… она бы ему надоела… или… он еще может спастись бегством… Подобная глупость заставила его пожать плечами. Рядом с ним лежала его любимая — с лицом, навеки искаженным жуткой гримасой. Все кончилось этой гримасой. Он всегда знал, что так и случится. Можешь говорить, касаться губами теплых уст, изо всех сил сжимать в объятиях ту женщину, которая… а в конце пути тебя ждет эта гримаса!
Он поднялся с колен. Да, здорово его одурачили! Схватил с каминной полки вазу с гвоздиками, швырнул ее о мрамор. Осколки разлетелись во все стороны. Ударом ноги он раскидал цветы, уцепился за край кровати. У него кружилась голова. Затем, держась за стены, он вышел из комнаты. Звери тоже вечно мечутся в своих клетках. Походил по столовой, перешел в гостиную. Да, тот, другой, прекрасно все рассчитал! Сейчас он, должно быть, уже далеко. И письмо, разумеется, у него. Теперь он его предъявит… Забавы ради, с какой-то внутренней усмешкой Дюваль попытался начать рассуждать… Если даже он сам немедленно вызовет полицию и расскажет им всю правду, кто его станет слушать? Он уверил всех, что Фабьена — его жена, хотя его настоящая жена утонула в реке. Чтобы пролить на эту путаницу хоть лучик света, надо было бы показать полицейским письмо… Но письмо только усугубляло его вину, ведь в нем он признавался, что собирался убить жену, и она действительно в конце концов погибла в автомобильной катастрофе. Говорят, что скорпионы, попав в огненное кольцо, сами себя жалят и погибают от собственного яда. Круг замкнулся; повсюду его окружает пламя… Уличить убийцу? Но какие у него доказательства?.. Бежать? Чтобы его по пятам преследовал Интерпол?.. Бедная Фабьена! Она не успела почувствовать боль. А вот его душили со знанием дела, с садистской медлительностью.
Он налил себе большой бокал коньяка, от которого глаза у него налились слезами; немного успокоившись, он вернулся в ее спальню. Надо было заняться посмертным туалетом Фабьены. Но теперь он испытывал странное нежелание прикасаться к трупу. Все же он перевернул ее на спину, скрестил руки на груди. То же самое сделали соседки, когда умерла его мать. Одна из них быстро провела рукой по лицу покойницы, и веки тут же опустились. Он тоже попытался закрыть Фабьене глаза, но у него ничего не вышло. Ему ведь были ведомы тайны только живых тел. Он подвязал ей подбородок. Белая полоска под полузакрытыми веками и эта повязка придавала ее лицу зловещее выражение Ногой он оттолкнул осколки вазы и растоптанные цветы. Ему предстояло принять решение, но любое решение в этой ситуации окажется абсурдным.
Телефонный звонок так внезапно прервал тишину, что Дюваль еле удержался от крика. Тут же сообразил: это наверняка мадам Депен. Потребует объяснений. Ну да он сумеет поставить на место эту чертову бабу! Телефон, захлебываясь от нетерпения, звонил не переставая, наполняя пронзительными гудками весь дом. Он яростно схватил трубку.
— Мсье Дюваль?
Незнакомый хрипловатый голос.
— Не кладите трубку. С вами будут говорить.
Хлопанье дверей, звук шагов. А что, если это он — тот, другой? Звонит с почты, из гостиницы. У Дюваля взмокли ладони, трубка тряслась у него в руках.
— Алло, это мсье Дюваль? С вами говорят из полицейского участка Блуа. Мы задержали подозреваемого, и у нас есть все основания полагать, что именно он виновник аварии, в которой пострадала ваша супруга…
Дюваль ощутил, как спало напряжение. Он присел на краешек кресла. Авария! Нашли время толковать ему об аварии… Похоже на чью-то дурацкую шутку!
— Нам бы хотелось задать несколько вопросов мадам Дюваль.
Он опустил трубку на рычаг.
«Да идите вы все!..» — пробормотал он и налил себе немного коньяка. Черт возьми, да неужели они не могут оставить его в покое! Для других Земля, возможно, еще и вертится. Но не для него! Застыв посреди кухни, он судорожно пытался собраться с мыслями… Он еще может брать в банке деньги, разумеется, если не станет запрашивать слишком крупные суммы, иначе это вызовет кривотолки… его попросят об отсрочке… Десяток миллионов, не больше. Этого ему хватит, чтобы улизнуть в Италию… В конце концов его все равно арестуют. Но это позволит ему еще несколько дней наслаждаться свободой, а свобода ему необходима, чтобы думать о Фабьене, любуясь местами, где они могли бы быть счастливы. Это паломничество, которое он обязан совершить. Сначала он похоронит ее, да, похоронит… здесь… за домом… не суждено ей лежать в достойной могиле, какую пожелала бы иметь она сама. Но в каком-то смысле она будет рядом с ним, когда он приедет на берег синего озера… Он покажет ей виллу, в которой они могли бы жить… Вон там… видишь, Фабьена.
Он заплакал, вытер глаза рукавом. Пора! Больше ему нельзя зря терять время. Он зашел в гараж за лопатой, обогнул дом. У самой живой изгороди земля не такая твердая. Он принялся копать. Ему хотелось, чтобы могила была глубокой, приличной. Глупейшее словцо, но оно пришло к нему из глубин времени. Словечко из прошлого. Мать часто говорила ему: «Ты должен вести себя прилично». Он копал с остервенением, но работа продвигалась медленно. Тело он принесет, как стемнеет, завернув его в простыню… Потом… Но прежде ему придется снова зайти в банк во второй половине дня. Возьмет там столько, сколько дадут… Похоронив Фабьену, он всю ночь проведет за рулем. Он поедет через горы. Сен-Жан-де-Морьен… Модена…
Кто-то позвонил в ворота. Кого там принесло? Он решил не откликаться, но сейчас не время вызывать подозрения. Если он пойдет к воротам с лопатой, делая вид, что работал в саду, никто и не сообразит, что… Колокольчик зазвонил снова.
— Иду! — крикнул он. — Иду!
Уперев один кулак в бок, он торопливо обогнул угол дома. Перед воротами стоял «седан» с длинной антенной. Дюваль хотел уж повернуть назад, но слишком поздно. Жандарм, звонивший в ворота, уставился на него с самым добродушным видом. Дюваль подошел поближе. Его рука крепко сжимала лопату.
