– Об этом я ничего не могу сказать, господин Мёус, но мы располагаем показаниями, которые позволяют полагать, что…
Мёус сунул ему рюмку.
– Ваше здоровье, комиссар.
Ван-Ин сделал глоток. На прошлой неделе из-за этого греха он бы мучился угрызениями совести. Сегодня он наслаждался вкусом дерева и огня.
– Если я правильно понимаю, это неофициальный разговор, – сказал Мёус.
Ван-Ин кивнул. Он чувствовал себя словно кучер, который теряет контроль над своей упряжкой. Ничего страшного, если лошадь понесет.
– Ну и хорошо, – улыбнулся Мёус. – Иначе мне бы пришлось посоветоваться со своим адвокатом.
Он победоносно пригубил рюмку. Подлый взгляд его змеиных глаз отрезвил Ван-Ина.
– Я задаюсь вопросом, что бы ваш адвокат вам посоветовал, если бы я показал ему видеозаписи, господин Мёус. Если, конечно, ваша жена не возражает, что ее муж временами тайком проказничает.
Ван-Ин блефовал, но то, каким образом Мёус держал рюмку, говорило о многом. Суставы пальцев стали белыми, как мел. Похоже, комиссар попал в цель.
– Видеозаписи, комиссар?
– Каждый женатый мужчина иногда спускает штаны, Мёус. Я не могу себе представить, что рабы государственной казны являются исключением.
Мёус сосредоточился на «Отарде» и жадно пил приманку, которую он выставил для копа.
– Все это было так давно, комиссар, – произнес Мёус немного погодя. – Я был там максимум раза два.
– Два раза?
Люди всегда лгут постепенно. Они думают, что дешевле отделаются, если преуменьшат частоту своих проступков.
– Вы имеете в виду два раза в месяц, – строго уточнил Ван-Ин.
Главный контролер сделал еще глоток превосходного «Отарда». Казалось, будто он пьет лимонад. Мёус в отчаянии задавал себе вопрос, как выбраться из этой ситуации с наименьшими потерями.
– Но речь вообще-то идет не об этом, Мёус. Меня больше интересуют Провост и Брэйс.
Мёусу стало явно трудно. Его змеиные глаза сузились и превратились в тонкие бесцветные щелочки. Он знал, что в восьмидесятых годах в Love были проблемы. Вандале внезапно закрыл клуб, и ходили слухи, что там случилось нечто ужасное. Тогда прозвучали имена Провоста и Брэйса, и прошел целый год, прежде чем деятельность возобновили в другом месте.
– Вы должны понимать, что мы, чиновники, не святые. Иногда нам приходится вести себя прагматично.
Ван-Ин заставлял коньяк вальсировать в рюмке, как истинный знаток, вдыхая аромат напитка.
– Вы имеете в виду, что государственной казне всегда приходится что-то улаживать?
Мёус старался как можно лучше себя защитить. Ложь прорвалась, как перезревший гнойник.
– Иногда мы должны учитывать и другие факторы, – произнес он осторожно.
– Такие как…
Ван-Ин мог позволить себе замашки инквизитора. Ведь его выдающиеся предшественники доказали, что один только показ орудия пытки производил не меньший эффект, чем его использование.
– Рабочие места, комиссар. Если бы мы оценивали каждую компанию на все сто процентов, тогда…
– Тогда что?
Мёус налил себе новую рюмку. Ван-Ину нравилось, что главный контролер попался в собственную ловушку.
– Каждый знает, что налоговая нагрузка в нашей стране чрезвычайно высока. Поэтому мы получаем задание не проявлять чрезмерную строгость в отношении мелкого мошенничества. По крайней мере, так было в прошлом.
– И в обмен на это молчание вы могли в установленное время бесплатно трахаться в Love?
Ван-Ин сам взял бутылку и демонстративно налил себе вторую рюмку коньяка. «Можно отпраздновать победу», – подумал он. Мёус напоминал ему персонажа из фильма Феллини. Главный контролер был не чем другим, как колышущейся кучей жира в аккуратном костюме.
– Тогда это не было необычным, – посетовал Мёус. – В восьмидесятых годах такая практика была допустима.
– То есть со временем вы исправились, – цинично заметил Ван-Ин.
Мёус посмотрел на него умоляюще, как свинья, которая стоит лицом к лицу с мясником.
– Вы, вероятно, не можете мне ничего рассказать о Брэйсе и Провосте?
Мёус стремительно покачал головой. Одно слово о Брэйсе означало конец его карьере в Федеральном финансовом ведомстве.
– Возможно, о Верворте?
Мёус смотрел в пространство пустым взглядом. Верворт был динамитом. Он много лет назад обратил на это внимание Вандале.
– Вы же знаете господина Верворта. Если я не ошибаюсь, он член совета правления НКО «Собственная помощь», и, согласно данным, которыми я располагаю, вы тоже заседаете в этом совете правления.
Ван-Ин оставил это замечание напоследок. Болтовня об убийстве Провоста служила лишь для того, чтобы сломить Мёуса.
– Верно, комиссар.
Чиновник стиснул зубы. Так он был похож на кобру больше всего.
– НКО – это инициатива господина Вандале. Цель организации – поддержка нуждающихся.
– Своих людей?
– Каждый фламандец, попавший в беду, может к нам обратиться.
– Без каких-либо условий?
– Без каких-либо условий, – подтвердил Мёус. – Разумеется, рассказ клиента проверяется, чтобы помощь не оказывалась тунеядцам.
Мёус сглотнул. Его кадык отреагировал почти незаметно. Лучше бы он не произносил слово «тунеядцы».
– Странно, – удивился Ван-Ин. – Я слышал, что тот, кто хочет получить помощь НКО, должен иметь карточку члена VLOK.
Это была обоснованная догадка. Ван-Ин не располагал никакими доказательствами того, что НКО оказывало помощь на основе идеологических предпочтений.
– Об этом и речи быть не может, комиссар. VLOK – это политическое движение, с которым мы сотрудничаем. Но я, конечно, не могу отрицать, что немало людей, которым мы помогаем, спонтанно присоединяются к этому движению.
Ван-Ин знал, как можно выиграть.
– Господин Мёус, вы ревизионист?
Главному контролеру явно стало душно. Изогнутая вена на его лбу заметно вспухла.
– Я не обязан отвечать на этот вопрос, – сказал он покорно.
Ван-Ин измерял враждебность, которая заключалась в этом предложении.
– То есть вы ревизионист, – заключил он презрительно. – Меня не удивит, что НКО ежегодно тратит миллионы на печатные материалы, призванные убедить невинные души в том, что концлагеря – это выдумка, а евреи, которые так и не вернулись с войны, умерли от воспаления легких и дизентерии.
– Вы не имеете права, – произнес Мёус, сдерживая гнев.
Уродливая вена у него на лбу пульсировала. Ван-Ин посчитал, что не надо больше сдерживаться.
– Какое право вы имеете вводить в заблуждение людей, переживших горе? Меня тошнит от таких, как вы, и я могу пообещать вам одно: настанет день, когда я лично надену на вас наручники. – Ван-Ин посмотрел на свои часы. – Но сейчас мне пора немного подышать свежим воздухом.
Он встал и оставил главного контролера налогового ведомства в более или менее разбитом состоянии.
Версавел сидел в кабинете 204 и ждал Ван-Ина. Его визит к канонику оказался короче, чем он думал.
– Немощная плоть, – ответил Версавел, когда Ван-Ин спросил его, как прошел разговор с духовным лицом. – У меня такое впечатление, что бедолага был рад сознаться в своих грехах.
При других обстоятельствах Версавел бы ухмыльнулся. Сейчас он докладывал так, словно горе всего человечества тяжелым грузом лежало на его плечах.
– Каноник что-нибудь рассказал о Провосте?
– Нет.
– О Брэйсе?
– Ни слова, – ответил Версавел. – Мне показалось, что Дефлур был честен.
– О VLOK?
– Дефлур клянется всеми святыми, что он не может посмотреть бухгалтерию НКО.
– Это чушь. Не так уж и мало в нашей стране экстремистских правых пасторов.
– Может быть, мы не на том пути, – предположил Версавел.
Эта мысль посещала и Ван-Ина. Связь между Гербертом, Провостом и VLOK была необыкновенно хрупкая. Если бы Провост не был убит, он бы уже давно отказался от этой гипотезы.
– Если прослушка телефона не принесет результатов, боюсь, нам придется искать в другом направлении, – покорно согласился Ван-Ин.
Версавел посмотрел на своего начальника большими глазами. А тот схватил последнюю сигарету из помятой пачки.
– Я не хотел тебе рассказывать, Гвидо, но… – Ван-Ин глубоко затянулся. – Я случайно знаю одного парня, который передо мной в большом долгу.
Версавел поднес руку ко лбу.
– Ты играешь с огнем, Питер. Ханнелоре об этом известно?
– Она во что бы то ни стало хочет в Португалию, – вздохнул Ван-Ин. – Если я пойду легальным путем, пройдет минимум два месяца, прежде чем получу разрешение прослушать их разговоры.
– Так и сказал бы, – резко отреагировал Версавел. Он и Франк планировали поездку в Турцию. Когда он об этом думал, у него сердце кровью обливалось.
