Рита отказалась воспользоваться этим советом, и разговор на этом закончился. Ветер рвал с деревьев жёлтые листья и устилал ими двор, наполненный детским гомоном, птичьим свистом и недовольством старух. Слушая всё это, Рита курила. Она хотела уж идти спать, когда вдруг пришла эсэмэска следующего содержания: "На двух пальцах правой ноги у Ирочки лак немножко облез. Не правда ли?"
Номер был не определён.
Глава восьмая
Кое-какие книги Женька всё же читала. Например – Конан Дойла, "Записки о Шерлоке Холмсе". Особенно запомнилась ей история о собаке Баскервилей. Поэтому, когда её друг Артём сказал ей, что пишет портреты маслом по индивидуальным заказам, она покатилась со смеху.
– Ты чего? – не понял художник. Женька, проржавшись, напомнила ему сцену с портретами, что висели на стенах Баскервиль-холла, и рассказала, как на днях слышала рекламу какого-то портретиста. Текст звучал так: «Станьте основателем вашей семейной истории! Не лишайте своих потомков возможности подводить гостей к вашему нетленному образу и с огромной гордостью говорить: «Вот это – мой предок!»»
Артёму также стало смешно.
– Да, да! – вскричал он, – знакомьтесь: мой пра-прапрадед, Иван Иванович Голожопенко! В начале двадцать первого века он состоял на должности мерчиндайзера в магазине "Смешные цены" и оказался таким кретином, что заказал свой портрет. А это – моя прабабка по другой линии. В середине двадцать первого века она была промоутером, орала возле метро: "Пройдите бесплатный осмотр и консультацию в стоматологической клинике на Большой Пироговской!" Кончилось тем, что её в ту самую клинику и отправили.
– Ой, приколы! Ой, не могу! – хохотала Женька, – ой, хватит! Ой, я описаюсь! Ой, какой ты смешной!
Да, Артём был очень забавным, особенно когда надевал бейсболку козырьком набок или назад. Это ему шло. Вместе с тем, у Женьки сжималось сердце, когда она на него смотрела. Тонкий, светловолосый, глазками и улыбкой похожий на Буратино, он почему-то всегда сутулился и страдал одышкой, хоть ему было лишь двадцать с чем-то. Вот и теперь, когда шли по улице, он дышал через рот и не без труда поспевал за Женькой, которая не умела двигаться медленно. У неё за плечами была гитара, в правой руке – его левая рука.
– Дурак, – злилась Женька, – ты слишком до фига куришь! Срочно завязывай с этим делом. Ну, так куда пойдём? Решил ты? К тебе?
– Давай посидим в кафе, – предложил Артём. Женька согласилась. Ей надо было снять стресс. Свернули к метро. Темнело. Над Вешняковской уже зажглись фонари.
Кафе около метро все были битком. Но в самом приличном и, соответственно, дорогом, с караоке, столик освобождался, чем молодые люди и поспешили воспользоваться. Повесив чехол с гитарой на спинку стула, Женька потребовала меню. Ни капельки не смутившись уровнем цен, она заказала самое дорогое пиво и роллы. Артём спросил капучино. Он всё курил и не выпускал смартфон, ведя переписку по разным мессенджерам. Голландское пиво подали почти сразу.
– Клиенты тебе всё пишут? – спросила Женька, беря ртом пену, вздыбленную над кружкой, – или девчонки?
– Мама. Она всё время спрашивает меня, как я себя чувствую.
– Так ответь ей, что ты – дурак, поэтому чувствуешь себя плохо. Бросай курить, или, сука, я тебя на хрен брошу! Давай решим это дело прямо сейчас, раз и навсегда. Ведь я тебе уступаю по всем вопросам! Почему ты не можешь уступить мне?
Взглянув на неё большими, растерянными глазами, он погасил сигарету и отложил смартфон. Тут официантка принесла роллы и капучино. Сменила пепельницу.
– Прости меня, Женька, – сказал Артём, когда азиатка в белом передничке удалилась, – ты дорога мне так, что не выразить. Но мне нужно ещё три дня.
– Какие три дня? – брызнула слюной с пивом Женька, – ты бредишь?
– Нет. Понимаешь, Женечка, я пишу одного не очень приятного персонажа. Чтобы не сдали нервы, мне приходится постоянно курить во время работы. Через три дня я её закончу.
– Кто он такой?
– Офицер Росгвардии. Лейтенант.
– Заплатит нормально?
Глаза Артёма несколько округлились. Он потянулся к пачке "Парламента", но отдёрнул руку. Взяв чашку, начал пить кофе.
– Ты издеваешься, что ли? Они когда-нибудь платят за что-нибудь? Они говорят "спасибо", да притом в полной уверенности, что ты им остался должен. А если ты заикаешься насчёт платы, то из тебя делают заику в буквальном смысле. Я ведь работаю нелегально.
– Я поняла, – огорчилась Женька, – короче, жесть какая-то просто! А вдруг потом кто-нибудь ещё тебе не понравится? Ты что, снова начнёшь курить?
– Да уж не начну! За месяц-другой отвыкну от никотина.
– Точно?
– Конечно. Теперь рассказывай, почему ты сегодня такая злющая?
Помрачнев, Женька отпила половину кружки и съела ролл. Артём подал ей салфетку, чтобы утёрла губы. Вытерев вместо этого большой палец, слегка испачканный соусом, Женька выдавила ответ, который, казалось, царапал ей язычок:
– Да Ирке купили брюлики!
– Бриллианты?
– Типа того. А ещё – сапфиры и изумруды. Оправа – золото! Ходит, падла, как ёлка на Новый год! Так бы и дала по башке…
Схватив сигареты и зажигалку, Женька с грозным прищуром предштормовой Марианской впадины закурила.
– Так это всё, может быть, фальшивка? – сделал попытку развеять тучи Артём.
– Да нет, не фальшивка. Знаю, что настоящие. Ты бы видел рожу её! Так бы и вцепилась в неё ногтями, так бы и исцарапала до крови, прямо изодрала – чтоб неделю, сука, на улицу выходить стремалась! Я не завидую, просто мне за неё тревожно. Такие подарки ведь просто так не делают. Как ты думаешь?
– А она на тебя похожа? – спросил Артём, помолчав.
– Да, очень похожа. Копия. Только старше на семь с половиной лет. Я очень напоминаю мелкую Анжелику Варум, а она – уже чуть-чуть зрелую, под тридцатник.
– Тогда я не удивляюсь. Если бы я был сыном пресс-секретаря ФСБ или, например, более известным художником – ты бы брюликами с балкона бросалась и хохотала, глядя на то, как бабы дерутся!
Представив эту картину, Женька сказала:
– Ой!
У неё возникло лёгкое головокружение. Не от пива, которое она допила, съев ещё два ролла с чесночным соусом. Посетители за столами, официантки, двери – всё закачалось и раздвоилось. Только Артём остался одним-единственным. Он, однако, на этом не успокоился. Подозвав бежавшую мимо официантку, что-то ей дал и что-то сказал вполголоса. Через пару минут восточная музыка, надоевшая Женьке, смолкла, и замурлыкала Анжелика Варум. Она пела песню "Осенний джаз".
– Боже мой, – изгваздала свитер слюнями Женька, растроганно заморгав влажными глазами, – Артём! Артём! Что ты со мной делаешь?
– Это только начало, – сказал Артём. И продолжил. Женечке подали ещё пива. Когда она его выпила и сходила кое-куда, её встретил голос какого-то человека, который стоял на сцене, у микрофона:
– Дамы и господа! Сейчас перед вами выступит настоящая Анжелика Варум! Она споёт вам вживую! И это будет не караоке – гитара!
– Вау! – восторженно грянули дамы и
