Дмитрий Андреевич Формозов в среду с утра находился в Канцелярии Ведомства Императрицы Марии, затем посетил Мариинский институт для девиц на Кирочной, затем взял извозчика до Мойки, где и отпустил его, прогулялся по набережной до Театральной площади... Оттуда направился в Пассаж на фотовыставку. Несколько погодя вместе с юной девушкой и ее престарелыми спутниками сел в карету, проводил знакомых и отправился на свою казенную квартиру. Свет в его окне горел до полуночи.
– Карл Иваныч! – решился подать голос затихший было над протоколами допросов кандидат. – Могу ли я уже ехать в желтый дом?
– Езжай, братец, езжай, – пробурчал Вирхов. – Чтоб Клавку мне эту из-под земли достал.
Письмоводитель, столкнувшийся в дверях с юным юристом, доложил Вирхову, что Придворов в картотеке не значится.
Карл Иванович потянулся в кресле и спросил:
– Кстати, а где агент, который следил за мистером Стрейсноу?
– Полагаю, продолжает вести наблюдение.
– Странно, – Карл Иванович задумался. – А что делает этот англичанин в районах Мойки? С кем он там общается? Почему остается на ночь? И знают ли барышни Муромцевы о приключениях своего друга?
– Смею обратить ваше внимание, Карл Иваныч, что и в донесениях, куда вы еще не заглядывали, упоминаются эти персоны.
Вирхов взял в руки очередную синюю папку. Доносил агент, следивший за господином Крачковским.
Господин Крачковский вел рассеянный образ жизни: нежился допоздна в постели, наносил визиты дамам, обедал в ресторане «Семирамида», либо один, либо в компании господина Холомкова. Вирхов обратил внимание на сообщение двухдневной давности. Агент доносил, что в тот день в ресторанном кабинете господин Крачковский принимал подрядчика Шмелева с двумя работниками. Его гости покинули ресторан в приподнятом настроении. Объект наблюдения оставил «Семирамиду» полчаса спустя, уже в дверях принял из рук ресторанщика зонт и саквояж, затем отправился в собственный дом господина Холомкова во 2-ой Роте, где пробыл не более часа. Вышел без саквояжа. И взял извозчика до костела святой Екатерины, где выстоял службу, после переговорил со священнослужителем и на том же извозчике вернулся к себе на квартиру. Более ее не покидал.
На странице, помеченной вчерашним днем, Карл Иванович Вирхов с удивлением прочитал: «Заинтересовавшись саквояжем, переданным на моих глазах из одних рук во вторые и третьи, счел необходимым, зная, что господин Крачковский имеет привычку полдня валяться в пуховиках, посвятить это время наблюдению за господином Холомковым».
– Из такого вырастет со временем неплохой сыскарь, – заметил вслух Вирхов, глянув на письмоводителя, – фамилию этого молодца возьмите на заметку.
Вирхов вновь погрузился в чтение.
«Господин Холомков с саквояжем в руках покинул дом, взял извозчика и направился в Екатерингофский парк, оставив коляску у входа во дворец, вошел туда с саквояжем. Чуть позже подъехала еще одна коляска, в которой находились две барышни и молодой человек. Через час объект наблюдения появился на улице в сопровождении вновь прибывших, саквояж уже был в руках у молодого человека. Думаю, это четвертый участник преступного сговора. Из сообщения хранителя музея: барышни – дочери профессора Муромцева, их спутник – доктор Коровкин, цель приезда – осмотр китайских комнат дворца. В настоящее время остальные комнаты для осмотра недоступны, там ведутся противопожарные работы, финансируемые господином Холомковым. Господин Холомков задержался в Екатерингофском дворце, потом сел в поджидавший его экипаж, в тот, что доставил в Екатерингоф доктора Коровкина и барышень, и последовал на квартиру к господину Крачковскому. Вышел из коляски с саквояжем. У Крачковского провел несколько часов. Появился оттуда с саквояжем в руках, явно в дурном расположении духа, со следами гнева на лице. Тут же отправился в „Данон“, где отобедал в одиночестве. После чего немного повеселевший отбыл в Пассаж, на фотовыставку. Пробыл там час. Отправился в свой особняк, откуда более не выходил. Обращаю внимание следствия на то, что г-н Холомков в Екатерингофе обменялся с доктором Коровкиным колясками и саквояжами».
Карл Иванович с силой захлопнул папку, встал из-за стола и взволнованно начал ходить по кабинету.
– Что же получается? – вопрошал он то ли письмоводителя, то ли самого себя. – Получается, что доктор Коровкин каким-то образом связан с Крачковским, которого мы еще недавно подозревали в убийстве мещанки Аглаи Фоминой... Нет, решительно не верю, не может быть! Иначе зачем этот проклятый саквояж, вынесенный поляком из ресторана «Семирамида» и переданный, судя по всему, Холомкову, оказался у доктора?
В голове следователя мелькнула мысль, что Крачковский, не сам, конечно, а с помощью своих подручных, например, подрядчика с работниками, убил Аглаю Фомину и похитил так и не обнаруженные в квартире ее накопления и невыясненный ценный заказ. Возможно, и не пелену, а за что-нибудь другое, и без всяких надписей, придуманных сумасшедшим художником, скорее всего, в горячечном бреду. Хранил похищенное в ресторане «Семирамида», затем передал в саквояже Холомкову, а тот, Коровкину... Но значит, инициатор убийства – доктор Коровкин? Он главный организатор, вдохновитель, изощренный идеолог, разработчик бандитского замысла?
А что? Очень убедительно! Доктор – с саквояжем в руках, как и положено доктору... Никто ни в чем его не заподозрит... А если и милейшая Полина Тихоновна соучастница изощренного преступления? Она женщина остроумная, наблюдательная... Карл Иванович не сдержал непроизвольного стона. Неужели он был таким дураком, что излагал ход дознания преступникам – доктору и его симпатичной тетушке?
Карл Иванович чувствовал, что нервная система его находится в крайней степени напряжения. Ему страстно хотелось помчаться на Большую Вельможную, чтобы взглянуть в наглые глаза преступной женщины и ее племянника. И он бы осуществил свое намерение, если бы в этот момент его кабинет не огласился трезвоном.
Карл Иванович бессмысленно уставился на телефонный аппарат. Письмоводитель проворно вскочил и, подбежав, снял трубку.
– Это вас, Карл Иваныч, – сказал он, передавая трубку Вирхову, – ваш кандидат из Окружного дома для умалишенных.
– Ну что? – с трудом разжал губы Вирхов. – Я слушаю.
Он тут же отстранил трубку от уха, ибо возбужденный громкий голос кандидата грозил разорвать барабанные перепонки.
Не сводя глаз с прислушивающегося письмоводителя, Карл Иванович медленно бледнел.
– Господин следователь! Карл Иваныч! Вы меня слышите? – захлебываясь, орал кандидат. – Я просмотрел регистрационные книги, никаких Клавок там нет и никогда не было. Но я нашел кое-что любопытное! Сейчас вы упадете! Здесь, в этой психушке, лечился когда-то Иван Попов! Помните вашего наглого бродягу Ваньку Попова? Так вот в деле его написано после фамилии в скобках – Адриан Ураганов Слышите, Карл Иваныч?
– Слышу, слышу, – рявкнул Вирхов, – какого черта вы так надрываетесь?
– Как же не надрываться, Карл Иваныч? – продолжал вопить кандидат. – Ведь старик-санитар сказал, что этот Ванька, то есть Адриан – величайший публицист прошлого века! Его упекли за смелые идеи! Но и в заточении он будоражил больных откровениями антигосударственного характера! Правда, потом доктор признал у него последнюю стадию чахотки и выписал, чтоб перед смертью бедняга мог привольно на свободе умереть... Отправил в богадельню. А потом и сам уволился со службы.
– Ну и что? – спросил недоуменно Вирхов. – Что здесь особенного?
– Да как же, Карл Иваныч! Ведь в деле, которое вы мне велели изучить, есть записка! Та, что вы нашли после пожара в Аничковом! Та, где какую-то Клавку зовет Адриан...
– Погоди, погодите, дайте сообразить. – Вирхов начинал догадываться, куда клонит Павел Миронович. – Вы намекаете, что записку писал этот Адриан Ураганов? То бишь Ванька Попов?
– А если это он поджег Аничков, – не унимался кандидат, – вместе со своей чертовой куклой Клавкой? Тогда все сходится, даже тот следок, помните, с каминной доски...
– Да, таким лаптем я себя давно не ощущал, – с досады Вирхов заскрежетал зубами, – сам гнал преступника на свободу, спасал от правосудия... Где же теперь его искать?
– А вдруг его дружок, доктор, знает? – в голосе Тернова слышалось неуместное ликование.
– Доктор? Ладно, выясни его фамилию.
– А я уже выяснил, Карл Иваныч. Фамилия его известная...
– Неужели Коровкин? – оторопел Вирхов.
– Нет, Карл Иваныч, нет! Хотя он настоящий врач, но пил страшно, разжалован в фельдшеры. Фамилия его – Придворов!
Доктор Коровкин сидел в гостиной дома господина Шебеко, пребывая в прескверном настроении после пережитого накануне. Он так ждал встречи с другом и учителем, профессором Муромцевым! И вот! Мало того, что вчера все они испытали нервное потрясение, когда в его саквояже обнаружили карту, так еще явился не вовремя несносный страховой агент!
