– Но что же это был за заказ? – Брунгильда провела длинными пальчиками по атласным пунцовым лепесткам роз, сладкий аромат которых наполнял гостиную. – Помнится, Роман Закряжный говорил что-то о пелене с именем Дмитрия Донского.
– Думаю, пелена с Дмитрием Донским – плод буйной фантазии художника. А заказывал Крачковский вышивку на бархатный халат: о нем поляк сам говорил, его видел и Холомков. И без всяких надписей. Одни драконы. Халат был готов за три дня до убийства, предусмотрел все, подлец, для алиби.
– А вам не кажется странным, Карл Иваньгч, что убийца, живший на широкую ногу, позарился на немудреный капитал вышивальщицы? – Мура хотела и не решалась навести следователя на верный след. – Скорее, на него прельстилась бы Бендерецкая. Может быть, он убрал девушку за то, что узнала что-то опасное для него? Может быть, из Екатерингофского дворца?
– Версия любопытная, – согласился Вирхов, – можно проверить. Слава Богу, дворец не сгорел, и можно расспросить Холомкова, хотя этот красавец клянется, что ничего не знал о замыслах и планах Крачковского.
– Извините, дорогой Карл Иваныч, мое любопытство, – приподнялся со стула и снова сел Прынцаев, – но мне помнится, что я в газетах читал о том, что там был обнаружен след босой ноги... Неужели Крачковский ходил босиком в апреле?
– Вы заставляете меня признаться в моей недостаточной проницательности. – Вирхов смущенно глянул на Полину Тихоновну. – С самого начала меня мучила эта загадка – откуда на другой день после преступления возле конюшни, которая примыкает к дому госпожи Бендерецкой, взялся этот след?
Мрачное выражение с лица профессора постепенно исчезало: он заинтересованно слушал следователя.
– Но недаром заходили ко мне господин Фрейберг вместе со своим крысятником-Ватсоном. Потом уж Антон Акимыч мне все и рассказал... Нашел он, голубчик, свидетелей, которые видели, как солидный господин, тучный, длинноногий, заходил воскресным вечером во двор и держал в руках гипсовую женскую ножку. Ею и сделал оттиск на земле, убедившись, что поблизости никого нет, и скрылся. Ну господин Пиляев и заподозрил по описанию Крачковского, проник незаконным образом в его квартиру, все обыскал, ничего не нашел. Потом Пиляев повторил тот же фокус и в квартире господина Холомкова... Там-то и обнаружил гипсовую ножку да и унес с собой как вещественное доказательство. На этой ножке нашли отпечатки пальцев Крачковского...
– Потрясающая дерзость! – возмутилась Полина Тихоновна. – А откуда Крачковский взял этот слепок?
– Вопрос в яблочко, – вздохнул Вирхов, – прихватил у Закряжного, вместе с бараньей костью. Потом подарил Холомкову. Художник пропажи не заметил, но ножку в ходе следствия признал. Она-то и сбивала меня в расследовании...
– Дьявольская хитрость, – вздохнул доктор, – так всегда бывает: в любом наборе исходных данных самая несомненная величина – ошибочная.
– А я-то думал, почему в своих показаниях Илья Михайлович утверждал, что из его квартиры похитили произведение скульптуры... – продолжил Вирхов. – Упоминал вскользь и пропавшие фотографии...
– А какие фотографии? – встрепенулся доктор Коровкин.
– Изъяснялся туманно, единственное, что я понял, – снимки весьма фривольного содержания... Но господин Пиляев клялся, что фотографий не брал.
– Я тоже думаю, что помощник Фрейберга не способен на бессмысленные кражи, тем более такого низменного свойства, – заявил уверенно доктор, для которого в этот миг прояснилась вся тайна Екатерины Борисовны.
– Хорошо еще, что фотографической жертвой господина Холомкова не стала мадемуазель Багреева, – с нажимом произнесла Мура, повернув хорошенькую темноволосую головку к Климу Кирилловичу, – наедине с таким человеком кататься по Невскому – дело опасное.
– Не понял, – светлые глазки Вирхова уставились на девушку, – в чем состоит опасность?
– Господин Холомков человек необыкновенной красоты, – потупившись, пояснила Полина Тихоновна, – перед ним юной душе устоять трудно.
– А, русский Адонис, – облегченно вздохнул Вирхов. – А то я уж думал о худшем.
– Какое чудовищное преступление! – воскликнула Елизавета Викентьевна. – Дождаться пасхальной ночи, все так цинично рассчитать!
Никто не заметил, как в гостиную проскользнула Глаша и замерла у зеленой портьеры – к обеду было все готово.
– Но я все-таки не понимаю, как ты, Маша, сможешь быть частным детективом? – сказал уже более спокойно профессор. – Патент я подержу у себя, а там посмотрим, вот окончишь курсы, возьмешь псевдоним...
– Так долго ждать? Папочка, я буду очень осторожна, – взмолилась Мура, – и ты мне будешь помогать. Вот, например, недавно я съездила в Екатерингофский дворец и взяла оттуда флакончик с антипожарной жидкостью. Хранитель говорит, после обработки с карты пропало старое название Российской империи – «Мегалион», то есть «Великий». Не смог бы ты проверить ее химический состав? Меня настораживает, что г-н Холомков вышел к нам без масочки, – и остался и жив, и здоров.
– Ты подозреваешь, что эта жидкость фальсификат? – спросил отец.
– Разумеется. – Глаза Муры насмешливо блеснули. – Реставрационные работы во дворце организовал тот же Крачковский, он и привез эту чудодейственную жидкость. Но почему он не воспользовался ею сам? Почему его квартира сгорела? Хотя... – Она замолчала, не договорив: какая-то новая мысль возникла в ее головке. – Карл Иваныч, Крачковский и Ураганов могли встречаться? Удалось выяснить, кого приглашал к себе на квартиру Крачковский?
– Вы думаете, он опять нас обманул? Скрылся от правосудия? Принес в жертву Ваньку Попова? – Вирхов заинтересованно смотрел на будущего частного детектива.
– Вполне мог напоить какого-нибудь уличного босяка, того же Ваньку, да и поджечь. А сам скрылся с места преступления.
– Тогда мы его непременно поймаем! Из вашей дочери выйдет толк, уважаемый Николай Николаевич!
Маленькое общество с изумлением смотрело на воодушевившегося сыщика.
Темноглазая пухленькая горничная в белом чепчике и белом передничке с кружевами сделала шаг вперед от портьеры и громко произнесла:
– Вскоре она сделалась самым знаменитым сыщиком России, и ее удивительнейшие приключения, слава о которых заставляла трепетать всех преступников, обеспечили ей кличку «дикая кошка санкт-петербургской полиции».
Елизавета Викентьевна виновато улыбнулась.
– Нат Пинкертон, прости Господи.
Профессор внимательно посмотрел на супругу и протянул:
– Так-так, вижу, ты уже выучила эти книжонки наизусть...
– Ты напрасно иронизируешь, дорогой, – ответила смущенно профессорская жена. – Когда-нибудь публика будет зачитываться романами о подвигах твоей дочери. Но я верю, что, в отличие от Гарриет Болтон Рейд, она найдет своего верного и единственного возлюбленного...
Конецъ
