– Ну что, дорогие мои, куда изволите отправляться? – спросил Вирхов, остановившись вместе с молодыми людьми на тротуаре Большой Вельможной. Он без особого любопытства взглянул на старенький баул в руках принаряженного Клима Кирилловича.
– Карл Иваныч! – взмолилась Мура. – Вы же фактически раскрыли преступление, имена злодеев установлены. Не проведете ли вы сегодняшний вечер с нами?
– С превеликой радостью принял бы ваше приглашение, – ни на минуту не задумываясь, откликнулся Вирхов, – да служебный долг превыше всего.
– Ну хоть ненадолго, – настаивала Мура, – прокатитесь вместе с нами к банку, затем немного послушаете Моцарта. А потом мы вас и держать не станем...
– Не могу, милая Мария Николаевна, никак не могу, – ответил Вирхов.
– Очень жаль, – разочарованно протянула Мура и оглянулась: подозрительный монах куда-то исчез.
Вирхов махнул рукой проезжавшему мимо извозчику и вскоре скрылся за поворотом на Н-ский проспект.
Мура вздохнула, проводив взглядом сыщика, и обратилась к доктору:
– Милый Клим Кириллович, вы предлагали везти баул на сохранение в какой-нибудь банк?
– Мне кажется, это решение самое подходящее, – неуверенно ответил доктор. – Где еще она карта будет в относительной безопасности?
– Вот эта относительность меня и тревожит.
Когда Мура приостановилась напротив безжизненного особняка покойного князя Ордынского, прячущегося в глубине квартала за прозрачно-зеленоватыми кронами дубов и кленов, доктору показалось, что тревоги Муры небезосновательны, и он шепнул ей:
– У меня такое ощущение, что мне в спину кто-то смотрит. Успеем ли мы добраться до банка?
Мура быстро оглянулась – из-за афишной тумбы виднелась длинная черная ряса.
– Нет, мы поступим по-другому, – решила она, – кричите извозчика.
Доктор замахал своим неизменным зонтом, и возле них резко осадил коня лихач. Мура поспешно вспрыгнула на подножку, следом поднялся доктор Коровкин.
– Куда прикажете, драгоценные господа? – зычно справился молодец в велюровом цилиндре и в отделанной куницей поддевке из тонкого сукна.
– На подворье Благозерского монастыря. – Мура опередила Клима Кирилловича, не успевшего раскрыть рот. – На Калашниковскую набережную.
Лихач мгновенно рванул с места.
– Зачем мы туда едем? – шепотом спросил ошарашенный доктор Коровкин.
Он смотрел на младшую дочь профессора Муромцева с негодованием. Его вообще-то мало занимала судьба таинственной карты, но Мура в который раз ставила его перед необходимостью совершать безумные поступки.
Их экипаж стремительно обгонял конки, пролетки, одноконные и пароконные коляски – лихач оправдывал свое название: мчал он действительно лихо. До Калашниковской набережной они добрались очень быстро.
– Прямо в ворота въезжай! – закричала Мура и привстала с сиденья.
Лихач с явным удовольствием от своего мастерства вписался в проем ворот, прокатился по земляному двору подворья и остановился, едва не подняв на дыбы своего скакуна.
Клим Кириллович безропотно отдал напомаженному лихачу три рубля – сумму, конечно, безумную, но за удалую езду, за щегольской выезд лихачи и драли безбожно.
Мура первая спрыгнула на землю, с трудом дождалась, пока Клим Кириллович расплатится, потом, ухватив доктора за руку, в которой тот держал баул, потащила своего спутника к высокому крыльцу. Там у двери стоял хмурый инок и, засунув руки в рукава рясы, бесстрастно созерцал прибытие неизвестных ему прихожан.
– Извините, святой отец, мне надо срочно видеть иеромонаха Амвросия, – задыхаясь, крикнула Мура, – прошу вас, проведите нас к нему.
Монах оставался недвижным и молчаливым и лишь смотрел изучающим взором на интеллигентную барышню в порядочном пальто и шляпке с гирляндой из мелких цветочков и ее свежевыбритого, аккуратного спутника в щегольских ботинках, с зонтом, с потрепанным баулом в руках.
– Не медлите, умоляю вас, – продолжала Мура. – Отец Авель советовал мне просить помощи здесь, если понадобится. А она мне очень нужна!
При имени Авеля монах разомкнул руки, выпрямился и сделал знак следовать за ним.
Через низенькую дверцу они вступили в прохладный свежебеленый коридор, уводящий куда-то в глубь строения, миновали несколько комнат, в которых трудилась братия, и вскоре оказались в просторном помещении с накрытым белой скатертью длинным столом посредине. Монах бесшумно скрылся, и молодые люди успели оглядеться: перед большими и маленькими образами, в окладах дорогих и скромных, теплились лампадки; два широких окна были завешены тонким белым полотном, сквозь которое просвечивали стоящие на подоконнике горшки с пышно цветущими красными геранями.
– Чем могу служить вам? – раздался за спиной Муры глухой мужской голос.
Она обернулась и увидела иеромонаха – он стоял, опираясь на палку, и по черной рясе его разметались седые космы, длинная белая борода спускалась до креста, покоящегося на груди.
– Вы отец Амвросий? – Мура шагнула вперед.
– Совершенно верно, дитя мое, – ответил монах. – Что привело вас в нашу обитель?
– Нас привело сюда опасение за нашу жизнь, – прохрипел доктор Коровкин.
– Да, святой отец, нас преследуют... – Мура наконец отпустила руку Клима Кирилловича, судорожно сжимавшую ручку баула. – А отец Авель из Благозерского монастыря говорил мне, что я всегда могу прибегнуть к вашей защите.
Иеромонах пристально взглянул на Муру, огладил свою седую бороду.
– Судя по всему, вас зовут Мария Николаевна, – сказал он и перевел взгляд на встревоженного молодого человека.
– Да, меня зовут Мария Николаевна, – подтвердила Мура, – я младшая дочь профессора химии Николая Николаевича Муромцева. Вместе со мной доктор Клим Кириллович Коровкин, частнопрактикующий врач. В наших руках оказался документ, который хотят уничтожить. Поэтому я и прошу вашей помощи.
– Кто же вас преследует? – спросил отец Амвросий.
– Не знаю, – ответила Мура, – мне показалось, что это человек в рясе, он или переодетый преступник, или посланец из Макарьевского монастыря...
Доктор Коровкин в состоянии глубокого душевного потрясения, которое без усилий прочитывалось на его лице, смотрел на свою юную спутницу – как она могла определить, из какого монастыря монах, их преследующий? Ведь ни на лбу, ни на рясе, у него это не написано!
– Я помогу вашей беде, – принял решение отец Амвросий. – Присядьте, передохните. Я сейчас вернусь.
Он степенно удалился, плотно закрыв за собой дверь.
Мура и доктор Коровкин обессилено опустились на деревянную скамью, придвинутую к столу.
– Я ничего не понимаю, Мария Николаевна, – обиженно признался доктор. – Что все это значит? При чем здесь отец Авель?
– Потом, милый Клим Кириллович, потом, – ответила Мура, – сейчас нет времени объяснять. Да поставьте баул на пол, здесь он в безопасности.
– Единственное, что меня утешает, – Клим Кириллович наконец-то освободился от опасной ноши и с кривоватой ухмылкой взглянул на свою усталую подругу, – теперь мы сможем ехать на концерт Брунгильды Николаевны. Давно не слушал хорошей музыки.
Дверь открылась, и в помещение вступил отец Амвросий в сопровождении инока.
– Знакомьтесь, – светлые, близко посаженные глаза степенного старца странно блеснули, легкая усмешка тронула его губы и утонула в белой бороде и усах, – инок Феофилакт. Насельник Васильевского монастыря. В столице проездом.
Мура и доктор Коровкин встали и с удивлением уставились на пришельца.
– Инок Феофилакт объяснит Марии Николаевне, что ей делать для того, чтобы избавиться от преследования. А вас, милый доктор, я прошу пройти со мной и осмотреть нашу болезную братию: подворье-то у нас бедное, из сил выбиваемся, чтобы свести концы с концами, о здоровье своем мало печемся... Явите христианское милосердие, помогите страждущим. – Властный тон отца Амвросия не допускал возражений, и доктор в растерянности глянул на Муру.
– Идите, Клим Кириллович, с Богом, – попросила девушка, отводя взор, – доктор понял, что она хочет говорить с насельником Васильевского монастыря без свидетелей.
Когда отец Амвросий и доктор Коровкин покинули помещение, инок Феофилакт приблизился к Муре, сделал ей знак сесть на скамью и сам устроился на изрядном расстоянии.
– Милая Мария Николаевна, – тихо начал он, – отец Авель дал мне весточку: просил прибыть в столицу и помочь вам, если вы окажетесь в затруднительном положении.
– Так вас прислал сюда сам отец Авель? – удивилась Мура.
– Совершенно верно. Ему из Благозерской обители не выбраться – лед еще не растаял, весь в разломах, ни пешком, ни по воде до берега не добраться... Но между нашими монастырями налажена своя система связи – голубиная почта. Иногда выручаем друг друга. Вот ныне и я могу помочь брату своему...
