– Да-да, – рассеянно подтвердила девушка, – вы не пришли вчера в Пассаж, и я попросила Модеста Макаровича вас разыскать и сказать эти слова.
– А разве он посвящен? – спросил неуверенно доктор.
– Разумеется, нет. – Фрейлина закусила нижнюю губку.
– А зачем вы хотели, чтобы я пришел на фотовыставку? – шепотом спросил доктор.
– Я получила записку, вот, посмотрите. – Она встала и пригласила доктора за собой в глубь сада.
Повернувшись спиной к гостиной, они остановились около хамедореи, высокой пальмы с дугообразными перистыми листьями и оранжево-красными метелочками, и Катенька протянула доктору листок бумаги, вынутый из-за лифа.
Доктор развернул сложенный листок и прочитал «Если вам дорого ваше доброе имя, вы придете в Пассаж, а там я дам вам знать». Доктор сложил бумагу и вернул ее девушке. Записка вновь исчезла за оборкой лифа.
– И кто же оказался шантажистом? – спросил Клим Кириллович
– Я так этого и не поняла... – внимательно глядя на него, ответила Катя. Полюбовавшись хамедореей, они снова вернулись к померанцевому деревцу. – Там было много знакомых, которые подходили, здоровались, разговаривали...
– В том числе и Илья Михайлович Холомков?
Девушка слегка покраснела и кивнула.
– А где вы встречались с ним раньше? – насторожился доктор.
– Не подумайте ничего предосудительного, – девушка краснела все больше, – Илья Михайлович оказывал мне знаки внимания, не выходя за рамки приличий... Хотя, раза два, как мне кажется, специально поджидал меня, чтобы подвезти до дому...
– Не мог ли он вас и сфотографировать, а затем заказать монтаж? – понизил голос доктор.
– Не думаю, – ответила Катя. – Он человек солидный, богатый, хорошо воспитанный.
– И неотразимый красавец, – добавил с легкой иронией доктор, глядя на смущенную вконец девушку. – Он пленил ваше сердечко?
Девушка подняла на него взор.
– Теперь уж и не знаю, поскольку вчера почему-то грешила и на него, да простит меня Господь.
– Как я понимаю, вы ошиблись, – заключил доктор. – Значит, шантажист так и не появился?
– Сама не могу понять, милый доктор, помогите разобраться. Все это так странно.
– Я слушаю вас, не волнуйтесь, излагайте все по порядку.
– Мы были на выставке довольно долго, – сказала задумчиво Екатерина Борисовна, – я все ждала, что кто-то заговорит со мной. И в какой-то момент мне показалось, что один из посетителей, смешной высокий старик с короткой рыжей бородой все время не выпускает меня из виду... На его левой щеке я заметила довольно значительную родинку. Потом он будто исчез... Я устала и присела в кресло у самой стены в уголочке... Вдруг чувствую подол моей юбки шевелится, наклонилась а там, у моих ног сидит огромная серая крыса с какой-то трубочкой в зубах... Я едва успела испугаться, как крыса рывком вспрыгнула ко мне на колени, выпустила из пасти трубочку и юркнула под кресло... Все произошло так быстро, что я не успела закричать.
– Вы храбрая девушка, Екатерина Борисовна, – поощрил ее доктор. – А что дальше?
– С чувством омерзения я взяла трубочку, чтобы сбросить с юбки, но тут поняла, что это свернутая бумага. Я развернула ее и прочла: «Если вам дорога ваша честь, купите у лотошника коробку ландрина».
– Откуда там взялся лотошник? – недоуменно спросил доктор.
– У входа стоял мужик, сутулый, бритоголовый, с противным кривым носом... Я к нему подошла и купила коробку ландрина.
И это все? – разочарованно протянул доктор.
Екатерина Борисовна улыбнулась.
– Самое удивительное, доктор, что дома, оставшись одна, я открыла коробку, и как вы думаете, что я в ней обнаружила?
Доктор молчал.
– Негатив мерзкого фотомонтажа! – громким шепотом воскликнула Екатерина Борисовна и потянула руку к померанцевому деревцу.
Ермолай Егорович и Прасковья Семеновна о чем-то говорили в гостиной, временами посматривая на молодых людей.
– Ну, слава Богу, – вздохнул доктор, – нет негатива, нет и опасности... Но кто же ваш таинственный доброжелатель?
– Это меня интересует во вторую очередь, – Екатерина Борисовна явно не теряла самообладания, – сейчас я боюсь выпустить из рук этот негатив. А вдруг им кто-нибудь завладеет? Поэтому и прошу вас, достаньте мне серной кислоты. Я хочу его навсегда уничтожить. Вместе со снимком.
– Гораздо легче его разломать, снимок порвать и все незаметно бросить в канализацию, – сказал смущенно доктор.
Он встал с кресла, поклонился Екатерине Борисовне. Девушка вздохнула и направилась к выходу из сада.
– Клим Кириллович меня тревожит еще кое-что.
А в это самое время в квартире Муромцевых заканчивался поздний завтрак.
– Дорогой, ты нам так и не успел ничего рассказать о своей поездке. – Елизавета Викентьевна поставила перед супругом стакан с горячим душистым чаем.
Профессор хмуро посмотрел на дочерей и пробормотал:
– Так вы ж вчера обрушили на меня столько умопомрачительных известий, что я и забыл, что ездил в Европу.
– Ты не думай, папочка, так уж получилось, нечаянно, – повинилась Мура.
– Да-да, папочка, – Брунгильда передала отцу хрустальную, в серебряной оправе, сахарницу, – скажи, удалось ли тебе увидеть кого-нибудь из нобелевских лауреатов?
Взгляд профессора потеплел.
– Да, милые мои, в Мюнхенском университете встретился я с самим Рентгеном! А в Берлинском с герром Фишером. Но самая перспективная тема, которой сейчас заняты буквально все химики и физики, – радиоактивность. Перед радием открытие Рентгена блекнет. – Николай Николаевич увлеченно размешивал сахар в стакане. – Профессор Лондонского университета Уильям Рамзай наблюдал радиоактивный распад радия и радона с образованием гелия, он впервые попытался осуществить искусственные превращения элементов под воздействием альфа-частиц... Во Франции, куда я, к сожалению, не добрался, Мария Склодовская-Кюри – та, что пять лет назад открыла радий и полоний, – недавно получила соли радия и измерила их атомную массу... Сейчас Склодовская-Кюри пытается получить твердый радий...
– Значит, твердого радия в природе еще нет, – заключила Елизавета Викентьевна.
– Разумеется, – ответил профессор, – вот почему я так рассердился, услышав, что кто-то здесь, в России, хочет продать мне радий.
– Папочка, а если в Европе, в какой-нибудь закрытой военной лаборатории твердый радий уже получили и держат свое открытие в секрете? – спросила осторожно Мура.
– Теоретически возможно, – не стал спорить профессор, – например, в той же Англии... Но тогда следует признать, что военное ведомство Великобритании торгует радием из-под полы, на черном рынке... Дорогая, мой чай остыл. – Он протянул супруге полупустой стакан. – Нельзя ли горячего?
– А если радий украли в английской лаборатории и привезли в Россию, чтобы продать? – продолжала допытываться его младшая дочь.
– Так мог поступить только совершенно неискушенный в научных проблемах человек, – резко ответил профессор. – Твердый радий должен стоить безумно дорого.
– Так ты думаешь, что над Ипполитом Сергеевичем кто-то подшутил? – очнулась Брунгильда. – Жаль... А я думала, тебя обрадует это известие.
– Я бы с удовольствием поработал с радием, – признался Николай Николаевич, – да где же его взять?
В этот момент в квартире раздался звонок. Поставив на стол молочник, горничная Глаша отправилась открывать дверь. И через минуту на пороге возник Ипполит Прынцаев. Обеими руками он прижимал к груди обтрепанный, деформированный портфель. Взгляд профессорского ассистента казался стеклянным.
– А, драгоценный Ипполит Сергеевич! – поднялся из-за стола профессор и пошел навстречу своему верному университетскому помощнику. – Вовремя заглянули, присаживайтесь, отчитывайтесь.
Не выпуская портфеля из рук, Прынцаев обменялся с профессором рукопожатием, обвел невидящим взглядом приветливо улыбающихся женщин и присел на краешек стула.
– Вы здоровы, Ипполит Сергеевич?
Елизавета Викентьевна кивнула Глаше, чтобы та принесла еще один столовый прибор, тарелку, чашку для неожиданного гостя.
– Благодарю вас, – прохрипел вцепившийся в свой портфель Прынцаев.
– Как дела в лаборатории? Все ли в надлежащем порядке? – бодро произнес Муромцев.
– В лаборатории все благополучно. – Прынцаев уставился на носки своих штиблет, выглядывавшие из-под узких брючин. – Вся отчетность дожидается вас, Николай Николаевич, в вашем университетском кабинете.
– Почему же тогда вы сидите таким букой? – игриво спросила Брунгильда.
Прынцаев оторвался от созерцания своих штиблет, его полубезумные глаза остановились на красавице-блондинке, лицо которой под его взглядом постепенно утрачивало безмятежное выражение. Ответил он не сразу, а когда заговорил, было видно, что слова он подбирает очень тщательно:
