Но, еще не переступив порога, Меган поняла: это не тот случай. Дейв ни за что не оставил бы детей одних, а в такой сложной ситуации — тем более. На Меган вновь накатила волна раскаяния. Едва войдя, она увидела, что Дейв неподвижно лежит спиной к ней. Она почувствовала страх — что будет? — но странным образом и облегчение тоже, словно все наконец осталось позади.
Семнадцать лет назад Стюарт Грин грозил расправиться с ней. Именно это наряду с воспоминаниями повлекло ее назад, в прошлое. Страх, что Стюарт остался жив, что он вернулся. Впрочем, вполне вероятно, на этот счет Лорен заблуждалась. В любом случае она сделала что могла. И все сделала правильно. Меган дома. В безопасности.
Все кончилось. Или вот-вот кончится.
Сомнения, мучившие ее по дороге домой — нет, все эти шестнадцать лет, — внезапно рассеялись. Нельзя всю жизнь нянчиться с собственным прош-лым. Пора избавиться от него и рассказать правду Дейву. И поверить, наконец-то поверить в то, что любовь побеждает все.
Дейв заслужил право знать все.
— Дейв!
— У тебя все в порядке?
Выходит, он не спал. Меган нервно откашлялась, ощущая резь в глазах.
— Да, все нормально.
— Точно? — спросил он, все еще лежа к ней спиной.
— Да.
Меган присела на край кровати. Она боялась прикоснуться к нему. Дейв все не поворачивался. Поправил подушку, улегся поудобнее.
— Дейв!
Он не откликнулся, а, почувствовав на плече ее ладонь, переместился к противоположному краю кровати.
— Почему ты не спрашиваешь, где я была? — спросила Меган.
Он снова промолчал и так и не обернулся.
— Не отталкивай меня, пожалуйста.
— Меган…
— Да?
— Не надо говорить мне, чего я не должен делать.
Наконец-то Дейв повернулся к ней лицом, и она увидела его глаза — в них застыла невыразимая боль. У Меган голова кругом пошла. Обман не поможет, это ясно. Слова — тоже. Оставалось одно. Меган поцеловала его. На мгновение Дейв отпрянул, но тут же закинул ей руки за голову и крепко прижал к себе.
Они занялись любовью. Они долго любили друг друга, не говоря ни слова, а потом, когда сил у обоих больше не осталось, Меган заснула. Ей показалось, что и Дейв тоже. Они словно пребывали в двух разных мирах.
В 1988 году местная тюрьма Рэуей была официально переименована в тюрьму Ист-Джерси. Сделано это было по просьбе жителей Рэуея, просьбе, следует признать, вполне обоснованной. Жители считали, что прежнее название этого мрачного заведения бросает густую тень на их родной город, а главное — понижает цены на недвижимость. Вполне возможно, в этом смысле они были правы, тем не менее никто, кроме местных, по-новому тюрьму не называл. Тут можно провести отдаленную параллель с названием штата Нью-Джерси. Допустим, его официально поименуют «Садовым штатом», ну и что? Кому пришло бы в голову так его называть?
Еще издали, с шоссе 1–9, Брум увидел гигантский купол тюрьмы, всегда напоминавший ему какую-то — какую именно, он вспомнить не мог, — итальянскую базилику. В этой, как ее ни называй, тюрьме самого строгого, какой только можно представить, режима содержалось около двух тысяч заключенных, и все — мужчины. Были среди них боксеры Джеймс Скотт и знаменитый Рубин Ураган Картер — тот самый, что фигурирует в одной из песен Боба Дилана и фильме Дэнзела Вашингтона. Здесь же снимались документальные ленты, в которых пожизненные узники Рэуея якобы перевоспитывали малолетних преступников.
Пройдя рутинную процедуру проверки, Брум оказался лицом к лицу с Рики Мэнионом. Говорят, в тюрьме люди усыхают. Если это действительно так, не хотелось бы Бруму столкнуться с Мэнионом до его ареста. Рост его был примерно шесть футов шесть дюймов, а вес — более трехсот фунтов. Это был чернокожий с гладко выбритым черепом и руками, которыми запросто можно обхватить дуб.
Брум ожидал увидеть классического тюремного мачо, но все оказалось совсем наоборот. Стоило Мэниону увидеть жетон Брума, как глаза его увлажнились.
— Вы приехали мне помочь? — спросил он.
— Хотелось бы задать вам несколько вопросов.
— Но ведь они связаны с моим делом, верно?
Брума и Мэниона разделяла не стеклянная перегородка, а только стол, за которым заключенный сидел в наручниках, причем ноги его были закованы в цепи, — и все же он напоминал растерянного паренька, прижимающегося носом к стеклу.
— Они связаны с убийством Росса Гантера, — ответил Брум.
— Что вам удалось выяснить, умоляю, скажите, что вам удалось узнать?
— Мистер Мэнион…
— Меня взяли в тридцать один. Сейчас мне почти пятьдесят. Вы хоть представляете, что это значит? И все эти годы я сижу за преступление, которого не совершал. Вы-то ведь знаете, что я невиновен?
— Я этого не говорил.
Мэнион только улыбнулся:
— Подумайте, подумайте, детектив. Подумайте, каково это — сидеть почти двадцать лет в сточной яме и твердить одно и то же: я никого не убивал.
— Н-да, нелегко, должно быть, — проговорил Брум. Нелегко — слабо сказано.
— А больше мне ничего не остается. Я невиновен, я невиновен. И никто не верит. Даже моя собственная мать. Не верили с самого начала, не верят и сейчас. Я из кожи вон лезу, кричу, но вижу на лицах одно и то же выражение. Даже если кто-то не закатывает глаз, все равно закатывает. Понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю. Но мне-то вы зачем все это говорите?
— Затем, что вы, детектив, не закатываете глаз. — Мэнион понизил голос до шепота. — Впервые за двадцать лет я вижу рядом человека, который знает, что я говорю правду. Этого не скроешь.
— На первом допросе в полиции, — перешел к делу Брум, — вы утверждали, что не знаете Росса Гантера. Это действительно так?
— Нет.
— Стало быть, вы начали с обмана.
— Да.
— Зачем?
— Вы что, шутите? Я не хотел, чтобы думали, будто у меня есть мотив.
— И потому солгали?
— Ну да.
— Вы заявили следователю, что не знаете Гантера, хотя как минимум пять человек за три дня до убийства видели, как вы напали на него в баре?
Мэнион пожал мощными плечами. На запястьях у него зазвенели наручники.
— Молод был. Глуп. И все равно я не убивал его. Вы должны мне поверить.
— Знаете, мистер Мэнион, дело у нас пойдет быстрее, если вы перестанете уверять меня в своей невиновности и просто начнете отвечать на вопросы.
— Да, да, конечно, извините. Рефлекс, знаете ли.
— У вас было достаточно времени подумать об этом преступлении, не так ли? Предположим, я вам верю. Тогда как вы объясните появление следов крови жерт-вы у вас машине и дома?
— Очень просто. Их там специально оставили.
— То есть кто-то залез в вашу машину?
— На ночь я ее никогда не запираю.
— А как насчет дома?
— А в доме крови не было. Следы нашли у стиральной машины в гараже. Дверь в гараж была не заперта. Многие оставляют гараж открытым.
— И у вас есть доказательства, что следы крови были оставлены специально?
— Во время суда не было, — снова улыбнулся Мэнион.
— А сейчас есть?
— Именно это я и пытаюсь всем растолковать: у меня есть доказательство. Но мне говорят, уже слишком поздно и этого недостаточно.
— И что же это за доказательство?
— Мои брюки.
— Что вы имеете в виду?
— Полиция обнаружила следы крови Гантера в моей машине, верно?
— Верно.
— И огромное количество пятен крови на моей рубахе. Я видел фотографии с места преступления. Их показывали на суде. Убийца практически отрезал Гантеру голову. Отсюда и целая лужа крови.
— Верно, и что с того?
— В таком случае почему же, — Мэнион раскинул руки, — кровь жертвы не нашли на моих брюках?
Брум задумался.
— Ну, вы ведь могли их спрятать.
— Так что же получается? Я каким-то образом прячу брюки — а заодно и трусы, и носки, и, между прочим, шапку, ночь-то холодная была, — а вот рубаху оставляю специально для полиции, так, что ли? И кстати, с чего бы это мне пришло в голову надевать безрукавку, когда на дворе чуть не ноль? И каким образом кровь оказалась именно на ней, а не на пиджаке или свитере?
Хорошие вопросы. Этого явно недостаточно для того, чтобы опрокинуть обвинение, но Бруму они давали многое. Мэнион смотрел на него с нескрываемой надеждой. Но Брум, как бы жестоко это ни могло показаться, оставался совершенно невозмутимым.
— Что-нибудь еще?
— В каком смысле что-нибудь еще? — растерялся Мэнион.
— Это и есть ваше доказательство?
Гигант заморгал. Он сделался похож на мальчика, готового вот-вот заплакать.
— Я думал, человек считается невиновным, пока не доказано обратное.
— Но следствие доказало вашу виновность.
— Ничего оно не доказало! Я готов пройти детектор лжи, да что угодно.
— Ладно, давайте еще раз предположим, что вы говорите правду. Кому же в таком случае это понадобилось?
