— …то дам тебе знать.
Он отдернул руку и отступил на шаг назад. Она тоже. Затем Меган повернулась, перешагнула через ограду, села в машину и тронулась с места.
Какое-то время в зеркале заднего вида отражались очертания «Люси», но вскоре исчезли. Меган повернула на скоростную трассу и не останавливаясь по-ехала домой — к семье.
На фронтоне особняка Делла Флинна отсутствовала вывеска «Старина» просто потому, что это была бы своего рода тавтология. Господствующий цвет — белый. Ослепительно белый. Изнутри и снаружи. Колонны из белого, под мрамор, камня, белые обнаженные статуи, белая стенка плавательного бассейна, белые кушетки на фоне белых ковров и белых стен. И лишь одно яркое цветовое пятно — оранжевая рубашка Делла.
— Делл, милый, спать идешь?
Дария — миссис Делл Флинн Номер Три — была на двадцать лет моложе мужа. Она обладала таким соблазнительным бюстом, ягодицами и губами, какие только можно купить за деньги. Делл теперь любил именно таких женщин, напоминающих извивающиеся карикатурные фигуры, где все преувеличено — черты и размеры. Иным это казалось уродством, а Деллу — воплощением сексуальности.
— Нет пока.
— Уверен, милый?
На Дарии был светлый шелковый халат, под ним — ничего. Деллу так нравилось. Вообще-то Деллу хотелось, чтобы прежняя мужская сила — его постоянный жизненный спутник, его, если угодно, проклятие, стоившее жизни Марии, матери Карлтона, единственной женщине, которую он по-настоящему любил, — чтобы эта сила вернулась без помощи известных голубых таблеток. Но сейчас у него не было ни желания, ни потребности в этих таблетках.
— А ты ложись, Дария.
Она ушла в спальню — должно быть, подумал он, испытывая облегчение от того, что можно просто посмотреть телевизор и хоть на одну ночь избавиться от привычной смеси вина и таблеток. В конечном счете все женщины одинаковы. За исключением Марии. Делл откинулся на спинку белого кресла. Белый цвет — идея Дарии. Она твердила, что этот цвет воплощает чистоту, гармонию, молодость — в общем, обычная бодяга в духе нью-эйдж. Когда они познакомились, на Дарии было белое бикини, и единственное, чего Деллу тогда хотелось, — это сорвать его и растоптать, но сейчас он стал просто уставать от всего белого. Хотелось разнообразия. Хотелось ходить по дому, не разуваясь. Хотелось прилечь на старый зеленый диван в углу комнаты. Невозможно содержать в порядке абсолютно белый дом. К тому же такой дом — предвестник неудачи.
Делл выглянул в окно. Пил он не много. Его отец, ирландский иммигрант в первом поколении, владел небольшим пивным баром на Вентнор-Хайтс. Делл, по существу, там и вырос, а когда каждый день видишь, как люди надираются и как разрушительно выпивка влияет на здоровье, особого интереса к ней не испытываешь.
Но сейчас у него в руках была бутылка его любимого «Маккалан сингл молт» — ему просто необходимо было забыться. За свою жизнь Делл заработал кучу денег. Он изучил ресторанный бизнес вдоль и поперек, все секреты, все входы и выходы, и в какой-то момент пришел к выводу, что это дольно грязный способ обогащения. Тогда он переключился на ресторанное оборудование — скатерти, тарелки, столовое серебро, бокалы и так далее. Начинал скромно, но в конечном итоге стал крупнейшим поставщиком во всем южном Нью-Джерси. На вырученные деньги он приобрел недвижимость на окраине города, в основном частные склады, и сколотил целое состояние.
Да только какое это имело теперь значение?
У Делла раньше был свет в окошке — Карлтон. Его мальчик. Он исчез, и Делл места себе не находил, просто дышать не мог. Он не отрываясь смотрел в окно. Бассейн на зиму был закрыт брезентом, но Делл словно видел там сына, как он плавал вместе с приятелями, слишком густо матерился, заигрывал с любой куколкой, что на него смотрела. По правде говоря, его сын — единственный сын — был слишком мягкотел. Слишком много времени он проводил перед зеркалом, слишком много в спортивном зале, слишком злоупотреблял всякими кремами для кожи и щипцами для бровей, словно это достойно мужчины. Но когда сын улыбался ему, когда перед тем, как отправиться в ночной клуб, обнимал и целовал в щеку — а этого он никогда не забывал сделать, — Делл испытывал такую радость, такое чувство полноты жизни, что становилось ясно, просто ясно, и никаких доказательств не требовалось: затем он в этот мир и явился, чтобы такое чувство пережить.
И вот его сын, единственный незаменимый человек, действительно что-то значивший в его жизни, исчез.
И что же делать? Сидеть и ждать? Доверить заботу о своем чаде полиции? Играть по правилам в городе, где вообще не имеют представления о том, что такое честная игра?
Да что же он за отец тогда?
«О своем сам и пекись. Оберегай сына, чего бы это ни стоило».
Пробило полночь. Делл теребил висевшую у него на шее золотую цепочку с медальоном святого Антония — подарок Марии к десятилетию их свадьбы. «Святой Антоний, — сказала она тогда, — покровитель утраченного».
«Только нас не теряй, — добавила она, вешая ему цепочку на шею. А потом повесила такую же Карлтону. — Не теряй нас с Карлтоном».
Словно в воду глядела.
Из спальни доносились голоса — Дария телевизор смотрела, новый, 53-дюймовый стереофонический телевизор. А он, Делл, сидел у себя дома, посреди всей этой белой роскоши, — и не мог ничего сделать. Сидел здесь, беспомощный и тучный, в холе и неге, а его мальчик погибал где-то в холодной тьме. Или томился в одиночестве. А может, он попал в ловушку и рыдал от нестерпимой боли. Или исходил кровью и взывал к отцу, чтобы тот спас его.
Когда Карлтону было четыре года, он боялся скатываться с «больших горок» на детской площадке. Делл подсмеивался над ним, однажды даже размазней назвал. Карлтон расплакался. Это еще больше завело Делла. Наконец, чтобы сделать своему старику приятное (или заставить замолчать), Карлтон начал карабкаться по лестнице. На ступеньках было много ребятишек, они расталкивали друг друга. Карлтон, самый маленький, оступился и потерял равновесие. Делл, стоявший тогда вдалеке со скрещенными на груди руками, до сих пор помнил момент, когда малыш откинулся назад. Он бросился к сыну, понимая, что ни при каких обстоятельствах ему не поспеть, что он, отец, посмеялся над малышом, а тот упал с лестницы, и вот теперь выручить его он был бессилен.
Приземлился маленький Карлтон неудачно, подвернув, как птица крыло, руку. И закричал от боли. Этот миг Делл не забыл и никогда не забудет. Он не забудет ни ощущение собственной беспомощности, ни этот отчаянный крик. И этот крик словно зазвучал вновь, он звучал каждое утро, когда Делл просыпался, и раздирал ему внутренности, подобно осколкам снаряда.
Делл в очередной раз отхлебнул «Маккалана». За спиной у него кто-то осторожно откашлялся. В любой иной ситуации Делл бы мгновенно встал — он был из тех, кто реагирует на каждый звук. Помнится, Мария обращала на это внимание. Спал он чутко, ночами его мучили кошмары. Тогда Мария обнимала его, шептала что-то на ухо, успокаивала. А Дарию и канонадой не разбудишь. Со страшными снами самому приходилось справляться.
Видит Бог, он любил Марию.
До чего же счастлив он был, живя в той развалюхе на Дрексел-авеню, но к нему явились демоны, а Мария не смогла этого понять. Оборачиваясь назад, думая о том, что произошло, порой не находишь в этом ни малейшего смысла. Можно быть игроком, наркоманом, запойным пьяницей. Можно потерять дом, здоровье, деньги. Можно выходить из себя, даже агрессию проявлять, но если все дело, скажем, в выпивке, или наркотиках, или скачках, тебя поймут. Если есть любовь, она всегда поддержит. Но если демон, тебя преследующий, — это секс, если тебе потребно то, в чем нуждался Делл, чему в конце концов уступает любой нормальный мужчина, если просто поддаешься инстинкту, от чего никому нет вреда, как от выпивки или пилюль, разве что ревность пробуждается, — вот тогда никто тебя не понимает и ты утрачиваешь все, что имеешь.
В общем-то она сама во всем виновата, Мария. Воспитывать ребенка без отца. Не суметь простить или понять, каково это — быть мужчиной. Он любил ее. Неужели она и этого не понимала?
— Добрый вечер, мистер Флинн.
От этого голоса в комнате повеяло холодом. Делл Флинн медленно обернулся. От улыбок Кена и Барби температура упала еще на десять градусов.
— Вы нашли моего сына?
— Пока нет, мистер Флинн.
Вид у обоих был такой, будто они только что закончили исполнение песенки в популярной телевизионной программе Лоуренса Уэлка… или как там, бишь, называлось это дурацкое шоу, которое так любили его родители? Что-то связанное с семейством Кинг. И куда они все подевались? И почему, стоит увидеть их на экране, что одного, что другого, сразу тошнота к горлу подступает?
— В таком случае что вам нужно?
