С большой натяжкой на роль «врагов» подходили обе дамы: и Галина Ивановна, и Анастасия Федоровна были медиками, имели доступ к лекарствам и вполне могли спровоцировать сердечный приступ с летальным исходом. Однако я никак не могла их представить в образе хладнокровного убийцы. Еще хуже обстояло дело с упрямым «cui prodest?».[16] И в первом, и во втором случаях преступления были совершены без видимого корыстного мотива, как сказал бы О. Генри — «из любви к искусству». Но мне плохо верилось в артистический посыл преступника, поэтому этот чертов мотив должен был быть! Что же касается королей — Михаила и Геннадия Николаевича, то их портреты годились, скорее, для Доски почета, нежели для витрины «Их разыскивает полиция».
Как ни крути, вычислить козырную карту с золотым ключиком с ходу не получалось. «Ключик! — слово словно выстрелило у меня в голове. — У преступника должен быть не один, а два ключика: от моей квартиры и от квартиры Ирины Александровны. Вот она, ниточка, которая поможет распутать клубок». Ключ от квартиры соседки мог быть у Галины Ивановны, которая в течение нескольких месяцев помогала ей по хозяйству и часто бывала у нее дома. Но я не могла припомнить, чтобы давала свой ключ Галине Ивановне хотя бы на время. А вот Анастасия Федоровна могла иметь дубликат моего ключа — я оставляла ей свой ключ от квартиры в тот день, когда должны были привезти новый диван. Но вот ключ от квартиры Ирины Александровны у нее вряд ли был. Что же получается? Соседки-отравительницы действовали сообща? «Бред какой-то!» — не удержалась я от комментария результата своих умозаключений. Однако «паровоз» уже летел на всех парах, и его колеса выстукивали продолжение версии: одна из соседок, а может быть, они обе, — родственницы де Пейнов или Мироновых, жаждущие наследства. «Ага, а я английская королева», — сказала я вслух, и «паровоз» с лязгом сошел с рельсов.
Решив, что все эти домыслы — результат тяжелого дня, я легла спать, не забыв пожелать себе спокойной ночи.
Утром меня разбудил звонок Андрея.
— Ты не забыла, какой сегодня день? — без предисловия спросил он.
— Неужели Новый год? — язвительно вопросом на вопрос ответила я. Я не любила ранних звонков, которые вторгались в мое личное пространство.
— Угадала. У меня сегодня день рождения.
— Ты только об этом узнал и решил поделиться новостью? — продолжала бузить я.
— Узнал я об этом ровно двадцать восемь лет назад, а вот некоторые, несмотря на ежегодные напоминания, видимо, забыли.
— Некоторые, между прочим, еще не в таком преклонном возрасте, чтобы что-то забывать, — не сдавалась я.
— Прекрасно. Тогда на том же месте в тот же час, сударыня Бука, — не обращая внимания на мой недовольный тон, сказал Андрей и положил трубку.
Честно говоря, из-за последних событий я совсем забыла про Андрея, но признаваться в этом другу не хотелось. По давней традиции, начавшейся еще в студенческие годы, свой день рождения Андрей праздновал на родительской даче. В этот день она была в полном его распоряжении. Гости приходили с самого утра, готовили шашлыки, пели песни под гитару, вели умные и не очень разговоры, словом, наслаждались роскошью человеческого общения и засиживались до позднего вечера.
Несмотря на все треволнения, связанные с таинственной смертью Ирины Александровны, мне очень не хотелось пропустить дачные посиделки. Я быстренько встала и, поскольку неземная красота в этот день не требовалась, через час уже сидела за рулем своей «девятки», направляясь в сторону Молочной поляны. В это утро у меня был повод похвалить себя — на заднем сиденье лежал подарок, который, по моему мнению, Андрею очень понравится. Дело в том, что мой друг из всех алкогольных напитков отдавал предпочтение водке. В его коллекции уже перебывали (а они там долго не задерживались, учитывая компанейский характер Андрея) почти все отечественные марки водки, и она стала пополняться иностранными. Вот такую иностранку я и купила в Duty Free аэропорта Шарль де Голль, когда улетала из Парижа. У водки было странное название — Grey Heron, серая цапля, но, несмотря на название, по мнению независимых экспертов, она была признана лучшей водкой в мире. Когда-то американский бизнесмен Сидней Франк задумал создать водку с волшебно мягким вкусом, лишив ее агрессивного характера, который она демонстрировала с первого глотка. Для этого он отправился во Францию в провинцию Коньяк, где издавна создавались шедевры алкогольного искусства. Однако и там укротить воинственный характер русской водки удалось не сразу. В течение нескольких десятилетий французские мастера купажа работали над умягчением напитка, и в конце концов это им удалось. В 1997 году на Всемирном алкогольном чемпионате «Серая цапля» получила платиновую медаль и титул «Самая вкусная водка в мире». Затем последовало еще несколько престижных наград, и за «Цаплей» прочно закрепилось звание чемпионки. Хотя знатоки этого напитка утверждают, что ни лучшие сорта ячменя, ржи и пшеницы, из которых изготовляют спирт, ни ключевая вода из альпийского источника, которая поднимается из земных глубин по известнякам Шампани, не делают «Серую цаплю» исключительным напитком. Есть водки, которые стоят дешевле, но ничем не уступают элитной продукции дома Bacardi. Но бренд есть бренд. Этим и руководствовалась я при выборе подарка, ведь сама я не пила и в водочных марках мало что понимала. Но компанию Bacardi знала и была уверена, что она меня не подведет.
Bacardi действительно не подвела, но и особого восторга не вызвала — у Андрея собирались тонкие ценители сорокаградусного напитка, которые справедливо полагали, что лучшую водку могут делать только в России. Но должное почтение «самой вкусной в мире водке» все-таки оказали. Когда основные тосты с пожеланиями здоровья и всего того, что каждый вкладывал в свое понимание слова «счастье», были сказаны, я подсела к Андрею и задала мучивший меня несколько дней вопрос:
— Андрей, какой препарат может вызвать сердечный приступ с летальным исходом?
— Тебе обо всех и подробно или будут какие-то вводные данные?
— Будут, — поспешила ответить я, испугавшись, что Андрей сейчас сядет на своего любимого конька и прочтет мне целую лекцию о ядах, в которых он разбирался лучше всех в Тарасове. — Препарат должен быть без вкуса, цвета и запаха, действовать мгновенно и не определяться при вскрытии.
— Ты хочешь совершить идеальное преступление?
— Его уже совершили. Дважды.
— Ты хочешь сказать, что наша доблестная полиция дважды ошибалась?
— Оставь в покое нашу доблестную полицию. Ты можешь мне сказать, есть такой препарат или нет?
— Препаратов, которые могут привести к смерти от сердечного приступа, много. В принципе передозировка любого сердечного препарата чревата летальным исходом. Но практически все они как-то проявляют себя. Хотя постой! Есть одно средство, которое подходит под твои характеристики, но у нас в России его не достать.
— Андрей, не томи.
— Когда я был на стажировке в Москве, нам рассказывали об одном средстве, которое выпускается во Франции и применяется в особо тяжелых случаях. В основе его экстракт наперстянки. Интересно, что все препараты, содержащие это растительное сырье, обладают горьковатым вкусом.
— Андрей, я вместе с тобой слушала курс лекций по судебной медицине и про наперстянку кое-что знаю.
— Так вот этот препарат, про который я тебе рассказываю, абсолютно безвкусен.
— И как он называется?
— «Дигикард».
— Значит, у нас его не достать?
— У нас, если постараться, достать можно все.
«Опять французский след», — подумала я. Но на этот раз тамплиеры были ни при чем. Я была в этом уверена на сто процентов. В ближайшем окружении не наблюдалось ни одного мужчины с внешностью Алена Делона или на худой конец Жерара Депардье. «А жаль», — сказала я вслух, имея в виду вполне определенного мужчину, который упорно сидел в Париже и латал дыры в своей журналистской репутации.
Французский след, на который навел меня Андрей, опять приводил к медикам. А медиков в ближайшем моем окружении было двое: Галина Ивановна и Анастасия Федоровна. Я мысленно постаралась представить соседок в образе отъявленных злодеек, но образ никак не складывался. Галина Ивановна на воображаемой картине выглядела кустодиевской купчихой, восседающей за столом, уставленным всякими вкусностями. И хотя до пышнотелой красавицы соседке не хватало килограммов двадцать, которые компенсировались таким же количеством лишних лет, от них обеих веяло домашним уютом, крепким семейным укладом и физическим здоровьем. Анастасия Федоровна на картину маслом не тянула. Ее портрет был нарисован простым карандашом и олицетворял собой одно слово — забота. Всю свою жизнь Анастасия Федоровна посвятила сыну, которого растила одна. Ее зарплаты медсестры катастрофически не хватало, поэтому она никогда не отказывалась ни от какой подработки, будь то ночные дежурства или уколы на дому. «Да, интуиция молчит, — подвела я итог своим мысленным художествам, — а воображение подводит. Значит, будем действовать, исходя из имеющихся фактов».
