Ознакомительная версия.
— Слушай, Киря, — спросил Извольский, — государство собирается нашим шахтерам платить?
— А при чем тут государство? — холодно сказал замминистра. — Все свои долги перед шахтерами государство закрыло. Это единственная отрасль, которая дотируется из бюджета. И это единственная бюджетная статья, которая выполнена не на 70 %, как полагается по секвестру, а на 100 %.
— Не надо мне врать, а, — сказал Извольский, — половина долгов шахтерам- это долги энергетиков, а половина долгов энергетикам — это государство. В нашей области военные задолжали за свет четыреста миллионов. Еще двести миллионов задолжало МВД. А долг по зарплате- пятьсот миллионов рублей. Если вы перечислите эти деньги военным, а военные перечислят их прямо энергетикам, а энергетики — прямо шахтерам, то шахтеры уйдут с рельс.
— Ну что ты как в детском саду, Слава! Ваши энергетики в бюджет должны три миллиарда! Если военные перечислят деньги энергетикам, то эти деньги будут списаны в налоги!
— Так не списывайте их! Переведите шахтерам!
— Слушай, ты понимаешь, какое в стране финансовое положение? Нам надо до конца года погасить 109 миллиардов рублей долга. Налоги вы не платите. Международные финансовые организации дали 37 миллиардов рублей. Нам надо взять откуда-то еще 72 миллиарда. А тут ты предлагаешь платить шантажистам.
Извольский хотел сказать, что он потому и не платит налоги, что они пойдут на покрытие чужого семидесятимиллиардного долга, но этого не сказал, а вместо того спросил:
— Понятно. Значит, вам надо заплатить 70 миллиардов, и шахтеры — та самая курица, которая выпила воду из мельницы.
— Правительство не пойдет на поводу у шантажистов.
— Тогда разгоните их. У меня завод гибнет, Слава, ты понимаешь, что мой завод через три дня покойник?
Далекий московский собеседник помолчал.
— Слава, — сказал он, — ты знаешь, мне очень неприятно тебе это говорить. Но если бы ты продал акции завода «Ивеко», то, банк, возможно, нашел бы способ прокредитовать государство. А мы бы заплатили из этих денег военным. Понимаешь, это не мои слова. Но люди просто знали, что ты мне позвонишь…
Извольский бросил трубку на рычаг.
Спустя десять минут Вячеслав Извольский вышел во двор комбината. Черная директорская «ауди» уже стояла у крыльца, и тихо урчала, подобно огромной довольной кошке. По узким дорожкам комбината Извольский ездил с шофером, после того, как еще в бытность замом Чаганина едва не задавил трех рабочих и вдребезги разнес свой первый внедорожник о трубопровод, тянувшийся вдоль дороги.
Скандал замяли, то, что осталось от внедорожника, сгребли лопатами и вывезли по частям на свалку, но все на комбинате знали, что зам остался жив, а завод — цел только потому, что по трубе, которую напрочь рассадил Извольский, шла вода, а не газ и не кислород. Сам Извольский отделался легкими ушибами, а Чаганин поразмыслил и издал приказ, каковым запрещал своему заму передвижение по комбинату иначе как при шофере. Злые языки Уверяли, что впоследствии Чаганин крайне о приказе сожалел.
— В пятый цех, — сказал Извольский, садясь в машину.
Было роскошное сибирское лето. Огромная — в двадцать гектаров- территория комбината утопала в зелени, и черные связки труб, змеившихся вдоль дороги, ныряли меж высоких сосен и кедров. Машина летела по асфальту, словно в огромном саду. Если приглядеться, было видно, что пышная зелень кое-где тронута нехорошей желтизной, — но все же с недавних пор экологическая ситуация на комбинате была отнюдь не столь плоха, как время от времени принимались орать разные зашкаленные активисты, и раза в два лучше, чем в Нижнем Тагиле или, к примеру, на Мечеле.
Как ни парадоксально — но изнутри комбинат был единственным зеленым местом в пыльном, закованном в крошащийся асфальт городе.
Но Вячеслав Извольский не замечал ни буйства зелени, ни египетской красоты газгольдеров, пирамидами возносящихся над придорожным лесом. Перед его глазами стоял мертвый завод. Застывающий в летке металл и замершие на катках слябы, закопченная домна номер пять, бесполезная, как гигантская матрешка, и мертворожденные руины шестого цеха- цеха с самым большим в мире прокатным станом.
И очереди безработных в городе-покойнике.
Какое дело Вячеславу Извольскому до этих, безработных?
Разве не он скупал у них акции за гроши, намеренно задерживая зарплату? Разве не он, когда бывший директор стал плакать и напоминать об элементарной верности, ответил: «Если тебе нужна верность — пойди заведи себе пуделя».
Вячеслав Извольский стоил полмиллиарда долларов. У него была вилла в Ницце, квартира в Париже и куча денег на банковском счету в Швейцарии. Он мог продать завод банку «Ивеко», получить свои полмиллиарда и свалить за границу.
Странное дело — в эту минуту Вячеслав Извольский, которого не без основания считали эгоистом и подлецом, словом- законченным удачливым бизнесменом, ни минуты не думал о собственной безопасности. Только о пустой литейке и немного — о безработных литейщиках.
Черная «ауди» Извольского остановилась у ворот цеха горячего проката.
Начальник цеха сказал, что валки прокатного стана уже ни к черту не годятся, цех было пора закрывать на профилактический ремонт, и гендиректор своими глазами хотел посмотреть на состояние валков.
Извольский вошел внутрь. Цех был почти безлюден- в пяти шагах от Извольского тянулась полуторакилометровая лента стана. Далеко-далеко, в семистах метрах, на ролики с грохотом выкатился вишневого цвета сляб, и полетел над валками, стремительно удлиняясь и вытягиваясь, как щупальце спрута. За ним мгновенно наливалось красным светом и тут же гасло тело дорожки. За прозрачной стеной по раскаленной стали били потоки воды, фонтаны пара взлетали к потолку. Горячий, парной лист снова вылетел на волю в трех метрах от гендиректора, скользнул в щель и начал где-то внизу наматываться на огромную бобину.
Начальник смены, заметивший гендиректора, уже шел ему навстречу и кричал что-то, неслышное в грохоте механизмов. Потом лицо его вытянулось, и он ткнул рукой в направлении выхода.
Извольский оглянулся. Шофер «ауди» с исказившимся лицом жал на руль, но шум прокатного стана, видимо, заглушал сигналы. Потом «ауди» сорвалась с места и поехала прямо в ворота цеха.
Она не успела доехать. Одна из шин беззвучно разорвалась, стекло осыпалось, и «ауди», закрутившуюся волчком, шваркнуло о ребро ворот. В следующую секунду в квадрате светлого воздуха появились двое, в черных масках и с автоматами в руках.
Горячекатаный лист кончился. Край бывшего сляба исчез с прокатного стана и с разрывающим уши грохотом завертелся на бобине.
Автоматчики начали стрелять. Грохот незакрепленного стального листа, бьющегося об опоры, заглушал слабый голос «Калашникова». Извольский видел, как стальные пули высекают искры о дымящийся конвейер, приподнятый на полметра над полом цеха.
Над станом вздыбилась невысокая полутораметровая лесенка, — и по этой-то лесенке бросился Извольский. Лесенка вдруг показалась бесконечной, уже на той стороне стана что-то, не то пуля, не то жар от проката, — обожгло руку, Извольский понял, что следующая пуля будет в него, и разжал ладони. Еле слышная очередь пронеслась где-то надо головой, а потом Извольский начал падать мимо лесенки, вниз, в яму, мимо старых пультов и трехметровых рулонов с парящим прокатом. Он страшно ударился, что-то хрустнуло, и Извольский, взвизгнув от боли, упал на грязный, пахнущий свежей сталью пол.
Новая порция проката пролетела через валки и заспешила к бобинам. Автоматчик бросился вслед за директором. Он был легче и сильнее Извольского и поэтому не полез на лесенку, а перепрыгнул через метровое препятствие. То ли он никогда не был на меткомбинате, то ли был увлечен азартом, естественным для вооруженного человека, преследующего человека безоружного, а только уже в прыжке он сориентировался и понял, что с той стороны стана- не ровный пол, а глубокая пятиметровая яма.
Киллер извернулся в воздухе и приземлился прямо на вибрирующую ленту проката. Этого не стоило делать. Возможно, автоматчика ввел в заблуждение серый цвет прошедшего через тонны воды металла, — но даже сейчас, в самом конце дорожки, температура листа составляла не меньше восьмисот градусов. Это было в полтора раза меньше прежней температуры сляба. Но это было на сто градусов больше температуры костра, на котором сожгли Коперника. От толчка киллер упал на колени. Его брюки вспыхнули, словно облитые бензином. Киллер дико закричал, но грохот стана заглушил его крики, как только что глушил выстрелы. Киллер попытался спрыгнуть, но не успел. Серая дымящаяся лента въехала под валки, расплющивающие двадцатисантиметровый сляб в тонкую ленту шестнадцати миллиметров толщиной. Крик киллера оборвался.
Ознакомительная версия.
