– Это от голода, – кивнула Грицак, роясь в холодильнике, – голодный мужчина – зрелище одновременно жалкое и страшное. Он способен на любые выкрутасы.
Диана, чисто умытая, переодевшаяся в хорошенькое домашнее платьице на бретельках, вытащила из холодильника большую кастрюлю.
– Что это? – прошептал Юрий Борисович, надеясь на чудо.
– Борщ.
Чудо свершилось! Коровкин глупо заулыбался и привалился к стене.
Через минуту девушка поставила перед мужчиной дымящуюся тарелку с большим куском говядины.
– Ты, наверное, дипломированный повар, – сказал Юрий Борисович несколько минут спустя, отодвигая тарелку, уже совершенно пустую.
– Нет, я дипломированный филолог, – отозвалась Диана. – Но применение моей специальности трудно найти. Моя мама – учительница русского языка и литературы, но в Москве я не могу устроиться, потому что я – гражданка Украины, уроженка Севастополя, и у меня нет прописки.
– Ты даже не представляешь, какие это мелочи, – пробормотал Юрий Борисович. Он был сыт и доволен, как кот. Впервые за много месяцев Коровкин почувствовал, как его отпускает внутреннее напряжение, в душе воцаряются тишина и покой, и недостижимая мечта о крупной, веселой, решительной женщине в окружении ватаги кругленьких ухоженных ребятишек и собаки перестает мучить его своей недостижимостью, потому что она – уже почти реальность.
– Извини, но я хочу спать, – пробормотал он, – ты живешь одна?
– Нет, – всполошилась Грицак, – то есть ты оставайся и живи, сколько хочешь, но у меня есть подруга Люда. Правда, она куда-то ушла. Я проснулась, а ее уже нет!
– Она – пилот «УАЗа»? – спросил Коровкин, с трудом приоткрывая один глаз.
– Да, – кивнула Диана.
Юрий Борисович встал и пошел в спальню вслед за Дианой.
– А для твоей подруги борщ остался? – уточнил миллионер, падая на продавленный диван, застеленный по случаю его визита белоснежным батистовым постельным бельем, – а то, может, я съел ее ужин?
– Там еще много, – успокоила его девушка и легла на диван рядом с Коровкиным.
Но как только Диана оказалась на горизонтальной поверхности рядом с Юрием Борисовичем, сон с молодого человека мгновенно сдуло без следа.
Люда пролетела всего пару сантиметров, когда ее поймала за шиворот чья-то крепкая рука. Через мгновение трепыхающаяся и протестующая Чайникова оказалась на балконе.
– С ума сойти, – сказал Чен, – какими преданными бывают русские женщины!
Он перегнулся через перила.
– Эй ты, слизняк! – рявкнул Ли Минь висящему на ветвях Селедкину. – Вылезай!
Вместо этого режиссер стал быстро спускаться. Чен перегнулся через перила и подергал за виноградные лозы. Селедкин, успевший было добраться до уровня второго этажа, испуганно заметался.
– Я же сказал тебе, вылезай! – повторил Чен. – А то я просто пристрелю тебя, и все.
И он прицелился в режиссера из своего большого черного пистолета. Снизу раздался испуганный визг.
– Вот видишь, – сказал Ли Минь, – твой кавалер мало того, что подлец, он еще и трус.
Люда тяжело дышала. Воспоминание о том, как она разжала руки и летела в воздухе, было острым и страшным. Смерть казалась слишком близкой.
– Спасибо, – сказала она, тяжело дыша, – это был с твоей стороны благородный поступок, хоть ты и террорист.
Чен заулыбался.
– Это у тебя Стокгольмский синдром начинается? – спросил он.
Чайникова, ничего не ответив, села в кресло, стоящее в углу балкона. Когда-то, будучи замужем за Селедкиным, она очень любила в нем дремать.
– Я прежде всего мужчина, – продолжил Чен, – и я ценю преданность и благородство. И уверяю тебя, что творческая личность, готовая в любой момент предать, ничуть не лучше меня. Чтобы спасти свою шкуру, некоторые беспринципные личности вроде твоего кавалера могут делать любые пакости.
Он замолчал и пристально посмотрел на Люду.
– Ты и правда была готова умереть за него? – спросил Чен.
– Ага, – кивнула Чайникова.
Ли Минь перегнулся через перила и стрельнул вниз. Режиссер опять испуганно заскулил.
– Вылезай немедленно! – крикнул он вниз. – Не бойся, я не кусаюсь!
Ветви задрожали. Селедкин, подвывая от ужаса, лез наверх. Он добрался до перил и тяжело перевалился на пол. На Люду, сидящую в кресле, ее бывший муж смотреть избегал.
– Молодец, – сказал Чен. – А теперь пойдем звонить. Время идет, а я все еще без калифорния!
Он повернулся и ткнул в Люду пальцем.
– А потом, когда я получу наконец то, что надо, ты поедешь со мной в Хабаровск, – сказал он. – Машину водить умеешь?
Чайникова кивнула.
– Помни, что я спас тебе жизнь, – добавил он. – И ты передо мной в долгу.
– Я помню, – сказала Люда.
– Поедешь со мной?
– Нет.
– Не «нет», а «да», – рявкнул Чен с угрозой, – поспорь еще со мной!
Он взял телефон и набрал номер. Он хотел получить калифорний и уехать в Италию, в дом с бассейном, к гаражу на четыре машины. Местный российский цирк Ли Миню уже начал надоедать.
Вероника Гавриловна Кондрашкина заперлась в ванне и забаррикадировалась там, используя все доступную мебель.
– Ужас! – шепотом причитала она. – Я-то думала, что он защититься хочет, что ему ученая степень нужна, а парень-то, оказывается, совсем за другим охотится!
Кондрашкина, крупно дрожа, присела на коврик перед дверью, к которой чуть раньше придвинула шкаф. Впрочем, пока в ванную никто не рвался, но Вероника Гавриловна не сомневалась, что это – вопрос времени. Она сидела и прислушивалась так старательно, что у нее начало шуметь в ушах.
– Ему нужен калифорний! – шептала Кондрашкина, держась рукой за сердце. – А я ему принесла готовую диссертацию. Теперь он меня убьет, это точно!
Находясь в полном отчаянии, женщина распахнула дверцы шкафчика, набитого мужской косметикой: туалетной водой, средствами по уходу за кожей, гелями, муссами, пенкой для волос и всевозможными дезодорантами. Режиссер Селедкин знал толк в том, как должен выглядеть современный метросексуал творческой профессии. Чуть повыше на полке шкафчика стояла большая стеклянная ваза, в которой лежал набор для педикюра.
– Лучшая защита – нападение, – пробормотала Вероника Гавриловна и сжала в руках тяжелый стеклянный сосуд, предварительно вытряхнув из него все педикюрные аксессуары.
Потом она принялась тихонько отодвигать шкафчик и освобождать выход из ванной комнаты.
Почти бесшумно Олег выдавил замок и проник в темный спортзал. Кафедра располагалась на шестом этаже, туда вела широкая пустая лестница. В университете было совершенно темно, на улице – пасмурно, луна не светила, и Олег с трудом находил дорогу. В кармане у него лежал пистолет. Молодой человек шел вверх быстро, но бесшумно – в университете было тихо, как в склепе, и его легкие шаги все же отзывались эхом.
– Он там, там, – прошептал сам себе Скляров, – сейчас я узнаю, кто он – тот, кто готов продать террористам сырье для производства ядерной бомбы.
Внутри у него все закипело.
«К сожалению, некоторые люди готовы на все ради денег, – подумал он, поднимаясь все выше и выше, – даже на преступление. А потом из этого калифорния сделают бомбу, которая посеет смерть, страдания и принесет огромное горе. Но этому человеку все равно – он получит свои деньги, а дальше – хоть потоп. А ведь ему, этому человеку, доверяли – и руководство университета, и в министерстве, где знают, что за сокровище хранится у нас на кафедре».
Внезапно Олег остановился.
– И вообще, – в ужасе прошептал он, – никто не знает, сколько он – преступник – уже продал калифорния из того полукилограмма, что хранится у нас в сейфе в лаборатории! Может, это уже не первый случай?
Он крепко сжал в ладони пистолет и побежал вверх еще быстрее.
Ева ушла под воду, изо всех сил работая руками. Она доплыла до места, где проход сужался, пошарила там и, никого не обнаружив, вынырнула обратно. Несколько раз хрипло вдохнув, девушка снова ушла под воду. Но и в этот раз проход оказался пустым.
– У нее закончился воздух, – прошептала Ева, – у Гнучкиной закончился воздух. Она так и не поплыла! Только не это!
По щекам Ершовой покатились слезы.
– Она мой друг, – негромко сказала Ева вслух, вспоминая, как актриса делала подкоп под столб, к которому она была прикована Чен Ли Минем, как они бежали по снегу, как мадам отдала ей свой свитер и носки, хотя сама дрожала от холода, и как Гнучкина расплавила струей пламени цепочку наручников Евы, освободив ее руки.
Захлебываясь рыданиями, Ершова снова нырнула. На этот раз девушка проплыла дальше. Она изо всех сил отталкивалась руками и ногами, ощущая боками скользкие стенки туннеля и ударяясь коленями об остатки ступенек на его дне.
Ни на что уже не рассчитывая и находясь в полном отчаянии, Ева протянула руки вперед. Ее пальцы нащупали ладони мадам Гнучкиной. Женщины изо всех сил сцепили руки, Ершова подалась назад, но актриса не сдвинулась с места. Она застряла.
