ГЛАВА 10
Во дворе дома Дмитрия шумела ребятня, контролируемая сударушками-пенсионерками, чинно гулявшими взад-вперед перед домом.
Машину я припарковала, выбрав уголок потемнее и подальше от пешеходных маршрутов, но с хорошим обзором окрестностей.
Дмитрий, положив ладонь на мою руку, слегка сжал ее, погладив запястье. Его глаза, отражавшие свет неблизких фонарей, влажно мерцали.
— Татьяночка! — проговорил почти шепотом. — С тобой все удается. Судьба тебе ворожит, что ли?
— Судьба, — отозвалась я. — И сама ворожу тоже. Смотри.
Я достала из «бардачка» замшевый мешочек с гадальными костями, распустила веревочку.
Бандиты, перегнав машину от дачи Филипповых до своей мастерской, спички горелой с пола не тронули. Уцелели не только кости, но даже бумажки в несколько сотен рублей, лежавшие в «бардачке» так, как я их там положила.
— Выходит, недаром тебя Ведьмой зовут? Почетное звание.
Я поморщилась:
— Это кличка, Дмитрий. Так меня уголовники зовут.
— Я знаю, Ведьма, чародеи должны отличаться от пестрой массы способностями и умом. Так что не морщись.
Я исполнила его желание — улыбнулась и со вздохом ответила:
— К сожалению, любезный, ты на чародея не тянешь.
— Какой чародей! — Он коснулся лбом моего уха. — Разве чародей попадает в передряги так, как я?
Ситуация постепенно развивалась в интимную сторону. Это было лишним, каким бы симпатичным он ни был, и я вытряхнула из мешочка кости.
3+17+33. Сочетание нечеткостей.
«Окончание, завершение, эпилог — иллюзия, которой живет человеческий ум, дробящий на части непрерывность действительности. День сменяется ночью. За расставанием следует встреча. Будьте готовы встретить утро нового дня».
Я продекламировала это Дмитрию по памяти, как короткое стихотворение. Он смотрел на меня распахнутыми, слегка удивленными глазами с мягкими искорками в глубине зрачков. Мне хотелось взъерошить его волосы, погладить щеки. Это не влюбленность, не слабость, это наваждение, наведенное предчувствием расставания после совместно пережитых волнений. Это наваждение всего лишь, и я была его сильнее. Я его контролировала и сопротивлялась ему, а Дмитрия, похоже, оно одолевало. Обижать его не хотелось, поэтому вести себя следовало осмотрительно и осторожно. Тем более что назревший разговор о деньгах господ Филипповых начать только еще предстояло.
— Утро нового дня, — задумчиво повторил он. — Надеюсь, оно будет приветливей вечера. Хотя чего сетовать — на свободе и в безопасности, в обществе очаровательной женщины…
— Не расслабляйся, приятель!
Не удержалась я, погладила-таки его по щеке, почувствовала, как он напрягся. Не скажу, что это не доставило мне удовольствия.
— Счет нашего времени идет на минуты. Пашина «братва» скорее всего уже на коней садится. А искать нас начнут с самого простого — с проверки квартир.
Слава богу, трезветь начал! Смотрит на меня уже не так завороженно.
— «Десятка» моя — вон она, дожидается. Сейчас домой заскочу минут на десять и, как ты выразилась, — на коня! Минут через двадцать меня здесь не будет, это точно! А к утру за город выберусь — и ищи ветра в поле. Мне проще, а каково тебе? Останешься здесь, возле разворошенного осиного гнезда. Слушай! — приподнялся, осененный идеей. — Едем со мной!
— Что, в Чебоксары?
— Да!
Я невесело рассмеялась:
— Дурашка ты увлекающийся!
Он, привлеченный теплотой слов, опять потянулся ко мне, и я поспешила его остановить:
— Бросить свои дела здешние и вас, Филипповых, на произвол судьбы и сбежать с тобой в Чебоксары? Эксгумация, Дима!
Он в сердцах крепко выругался, стукнул кулаком о кулак так, что треск раздался, и сморщился от боли. Да, кулакам его сегодня досталось, не следовало бы ему делать таких жестов.
— Ты думал, все кончилось?
— Думал!
— Пока мы только от мафии избавились, и то не до конца. Бежать тебе надо, а мне — оставаться, расхлебывать остатки. Советую бросить ларьки и квартиры или поручить их продажу, что ли, верному человеку, есть такой?
— Найдется.
— И бежать к своим, не теряя времени. Слышишь, Дмитрий, — затормошила его, призадумавшись, — прямо сейчас и отсюда! Ребята, вы — это, так сказать, подразделение довольно малосильное. Обратись Паша к начальству, к утру выезды из города будут контролироваться полностью, возьмут тебя, запоздавшего, за жабры.
Он смотрел недоверчиво, но с податливой робостью. Его присутствие в городе связывало мне руки, и сгущать краски имело смысл. Переборщить я не опасалась. Пока свежо у него впечатление от происшедшего, верить он мне будет. А что в будущем сомневаться начнет, пусть даже не доехав еще до своих Чебоксар, это меня не волновало.
Выудив из «бардачка» ручку, Дмитрий на клочке бумаги нацарапал несколько цифр и отдал его мне.
— Чебоксарский телефон, — проговорил очень серьезно.
Я оценила его шаг должным образом. Этим он отдавал себя, Веру и Аркадия в мои руки.
— Позвонишь — встретим. Что еще? Подумал, потирая лоб.
— Деньги! — подсказала я. — Деньги для взятки в прокуратуру.
— Сколько?
Опять этот вопрос! Ну не поворачивается у меня язык запросить с них третью шкуру.
— Не знаю, — качаю головой, — но думаю, в разумных пределах, сообразно, конечно, делу.
— Приготовим, ты позвони только. — И замолчал опять. Пора, пора было его спроваживать. Во мне уже тлело нетерпение.
— Едешь? — почти выкрикнула.
— Да, — отрубил он. — До утра из города уберусь. На дачу заверну — бумаги свои забрать.
Я о бумагах твоих помню. Не забываю я о них ни на минуту. И голову уже ломаю — как бы мне там побывать раньше тебя, истребитель бомжей?
— Дачу, Дмитрий, сожгли, — соболезнующим тоном сообщаю ему. — Сгорела она дотла. Я раньше тебя очнулась, видела.
Это поразило его, он даже на секунду глаза зажмурил.
— Не переживай! — попыталась успокоить. — Жизнь дороже, наживешь еще!
Он понял мою двусмысленность по-своему и приободрился:
— Наживу! — согласился со злой уверенностью. — Постараюсь!
На этом мы с ним расстались. Пожали на прощание руки, а когда рукопожатие затянулось, я позволила нам хороший поцелуй на память.
Склонившись над его коленями, я сама открыла защелку двери, распахнула ее для него. Уходя, он несколько раз обернулся. Я взглядом проводила его до подъезда и, запустив двигатель, медленно выехала со двора.
В третий раз я проехала мимо сторожки Ефимыча по ухабам плохой дороги между штакетниками, мимо сарайчиков и особняков.
Дача Филипповых представлялась мне сейчас неким отправным пунктом, началом развития событий очередной главы дела о кассе ювелира. Эта глава, при отсутствии дачи, обещала быть последней.
«Девятка» кралась, покачиваясь на ухабах, с погашенными фарами, с работающим на пониженных оборотах двигателем. Я очень надеялась, что происшедшие здесь военные действия, завершившиеся пожаром, и, возможно, последовавшие за этим визиты официальных лиц, по ходу деятельности обязанных интересоваться происшествиями такого рода, утомили недреманные очи Ефимыча, притупили его бдительность, и он не заметит или не обратит внимания на машину, сверхосторожно проползшую мимо. Как бы там ни было, но в глубь дачного массива я проникла беспрепятственно.
Дача сгорела действительно дотла, как я и уверила Дмитрия. Куча головешек, печная труба и много-много мусора. Снег от пожара и мороза превратился в ледяную корку, ровно покрывшую землю и громко хрустящую под ногами.
Я обходила пожарище, пока не определила наверняка место, где раньше была веранда, и не ошиблась — под слоем остывших уже углей обнаружились обгорелые, но уцелевшие половицы и даже гвоздодер оказался здесь же — звякнул, когда я на него наступила. Удивляясь своему бесчувствию — и жилка внутри не шевельнулась, — расчистила тайник от хлама, подняла крышку и отбросила в сторону. Кейс был на месте. Сухой и чистый, будто только что из моих рук. Положив его в машину, я оттерла снегом вымазанные сажей руки, высушила их тряпкой, нашедшейся под сиденьем, и совсем уже собралась от холода и горелой вони нырнуть в гостеприимное машинное чрево, но была остановлена осторожным вопросом
Прозвучавшим неожиданно откуда-то сбоку и сзади.
— И кто это здесь на сей раз? — раздался в безветренной тиши негромкий голос.
На белом снежном фоне черным силуэтом человек в распахнутом полушубке, в коротких, с обрезанными голенищами валенках и тросточкой ружья наперевес. Ефимыч!
— Я, дед, не пальни ненароком! — И, видя его неослабевающую настороженность, уточнила:
— Гену Слипко на днях по твоей просьбе подвезла до города. Признал?
Признал. Задрал кверху ствол своей гаубицы.
— И чего ты здесь? — осведомился, не делая ко мне и шага.
— Тебе объяснить?
Я, засунув после снежного мытья замерзшие руки в карманы, привалилась к боку машины.
