– Ну, я, наверное, лет на десять тебя старше, – заметил я. – И для меня разница с прошлым такая: в мои школьные годы у моих одноклассников никогда не было таких мамочек, как ты!
Она подмигнула мне.
– Может, они и были, только ты про это ничего не знал.
Я позволил этой интересной мысли поболтаться у себя в башке, но единственная мамаша, которую я смог хорошо припомнить из времен своей начальной школы, была миссис Кармоди, мать Эдди – того самого Эдди, что взорвался на петардах. И что мне больше всего запомнилось в этой миссис Кармоди, так это то, что у нее имелась двухэтажная задница, этакий даблдекер. Если у нормальных людей ягодицы представляют собой округлость в виде буквы С, то очертание задницы миссис Кармоди проходило только половину этого С, после чего выступало назад на несколько дюймов, образуя прямую линию и нечто вроде полки, прежде чем закончить оборот. Эта полка из ее ягодиц была достаточно широка, чтобы удержать на себе пару банок содовой. Но как я ни пытался себе это представить, все равно никак не мог вообразить мамашу Эдди, занимающуюся подобными трюками днем, пока мы в школе.
Так пролетели полчаса, и когда мы покончили с кофе, я проводил Пэйдж до машины. Ее серебристая «Хонда Аккорд» была оснащена шестнадцатидюймовыми мишленовскими шинами на кованых дисках из легкого сплава и со стреловидными спицами. Она обратила внимание на наш лимузин, припаркованный рядом.
– Интересно, чья это машина, – сказала она. – Как думаешь, какой-нибудь знаменитости?
– Вообще-то, моя.
– Да быть того не может!
– Хочешь заглянуть внутрь?
Она захотела, а когда заглянула, Куинн схватил ее за плечи и втащил к себе на сидение. Я последовал за нею и захлопнул за собой дверцу. Пэйдж дышала быстро-быстро, а сердце у нее, вероятно, билось так, как у перепуганного кролика, но все же у нее хватило ума не кричать.
– А водила где? – спросил я.
– Когда ты пошел в кофейню, я велел ему пойти погулять и вернуться через часок.
Так что у нас оставалось еще полчаса, чтобы выяснить, что знает эта Пэйдж. Но, как оказалось, хватило и пяти минут, чтобы узнать такое, что прямо-таки сбило меня с ног, как хук левой в печень.
– Мы все должны были рассказывать все подробности о наших клиентах человеку по имени Грассо, – сообщила нам Пэйдж.
– Что ты имеешь в виду под выражением «мы все»?
– Местные девушки, такие, которые считаются сексуальными, возбуждающими.
– Джанин явно попадает в эту категорию.
– Да. На нее всегда большой спрос.
– Что можешь сказать об этом Грассо?
– Не слишком многое. Он работает на одного крупного гангстера. Не хочу говорить, на кого именно.
Я отсчитал еще тысячу и положил пачку ей на колени. Она посмотрела мне в глаза.
– Только ты от меня этого не слышал.
– Конечно.
– Это Джозеф Де Мео, – прошептала она. Потом добавила: – Пожалуйста, мистер, не надо меня в это вмешивать. У меня же дети!
– Не буду, – сказал я. – Но тебе придется найти себе другую работенку, в другой отрасли. Этим делом заниматься небезопасно. Мы никому не скажем о том, что ты нам сообщила, но Де Мео известно, что ты подруга Джанин и Стар, а их больше нет. Так что тебе придется забрать своих детишек и мотать отсюда хоть к черту на рога. Де Мео никогда не оставляет необрубленных хвостов. Понимаешь?
Она кивнула.
Я поцеловал ее в щеку и выпустил наружу.
Час спустя мы подъехали к КПП авиабазы Эдвардс. Я предъявил свои пропуски и допуски, и один из охранников сообщил мне, что все полеты отменены в связи с угрозой нападения террористов. Я позвонил Дарвину, и через несколько минут охранник получил от командующего базой приказ открыть ворота. Водитель нашего лимузина провез нас через поле и остановился возле реактивного самолета нашей конторы. Куинн напомнил мне, что надо открыть багажник, чтобы он мог забрать свой саксофон.
– Это мне тоже кое-что напоминает, – сказал я и пропел: «То, что хо-о-очешь, не всегда полу-у-учишь!».
Изуродованное лицо Куинна не позволило ему ответить мне улыбкой, но на нем все же иной раз удается разглядеть некое веселое выражение, если знаешь, как интерпретировать его потуги. А я как раз из тех немногих, кто это знает и умеет.
– Я всегда догадывался, что ты фанат «Роллинг Стоунз», – сказал он.
Пилоты, которые до этого момента сидели, как приклеенные, перед экраном телевизора в здании терминала, уже бежали через поле, чтобы открыть нам дверь.
– Всего пятнадцать минут, и взлетаем, – крикнул один из них.
Мы с Куинном забрались в салон самолета. Пока мы там размещались, я налил нам выпить.
– У тебя, что, сотовый сломался? – спросил он. – Я почему спрашиваю: ты его раз десять проверял после взрыва.
– Да я вроде как думал, что Джанет может позвонить, – ответил я.
– Услышала про взрыв и решила узнать, все ли у тебя в порядке? – спросил он.
– Глупо, верно?
Куинн пожал плечами и поднял свой стакан.
– За наших бывших жен, – провозгласил он.
Мы чокнулись.
– Я не совсем уверен, что тебе стоит за это пить, – заметил я. – Ты же никогда не был женат.
Куинн отпил немного бурбона.
– Меня и як никогда не бодал, – сказал он.
Я несколько секунд подержал глоток бурбона во рту, чтобы усилить его вкусовое воздействие, и переспросил:
– Як?
Он улыбнулся.
Я проглотил бурбон и отпил еще.
– Меня он тоже не бодал, – сказал я. – Это кажется тебе странным?
В глазах Куинна снова мелькнула улыбка, или мне так показалось.
– Куп однажды сказал мне, что его как-то боднул як. Сказал, что это было в Индии, в городке, название которого не может произнести никто, кто родом не из Тибета. Сказал, что потом они его там заставили выпить чаю с маслом из этого яка.
– Масло из яка, – сказал я.
– Куп говорит, что обычный человек в Тибете выпивает по сорок-пятьдесят чашек чаю ежедневно, каждый день, всю свою жизнь. А в чашку всегда кладут здоровенный кусок масла из яка. И тебе надо на этот комок дуть, чтобы отодвинуть его ото рта, прежде чем сделать глоток.
– Отвратительно!
– Так я Купу и сказал.
Я кивнул.
– Ладно, выпьем за Купа, – сказал я, и мы снова чокнулись.
Из кабины пилотов доносились их предполетные переговоры, они проверяли все системы самолета. Куинн молча проглотил остатки своего бурбона. Я последовал его примеру. Второй пилот открыл дверь их кабины и показал нам большой палец. Мы пристегнули привязные ремни и приготовились к долгому перелету в Вирджинию. Я выглянул в окно, и только тут до меня впервые дошло, что погода нынче ясная и отличная, точно такая, как была в Нью-Йорке 11 сентября.
Реактивный самолет быстро промчался по взлетной полосе. Как только мы оказались в воздухе, я сказал пилоту, чтобы он сделал вираж и пролетел над моим отелем, чтобы посмотреть на это место сверху. Однако через несколько секунд к нам присоединился еще один самолет – FA-18 «Хорнет»; он приблизился к нам и проводил на северо-восток, вон из воздушного пространства над Эл-Эй.
Второй пилот открыл дверь и сказал:
– Извините, мистер Крид.
– Ты ж моя прелесть! – сказал я.
Он нахмурился и вернулся к своим обязанностям, оставив меня грустно размышлять об обугленных телах, которые я видел всего час назад. Я представил себе, как родные и близкие по всей стране судорожно набирают номера на своих сотовых телефонах, и никто им не отвечает. Интересно будет узнать, если крыша там наконец рухнула, сколько спасателей прибавилось с общему списку погибших.
Когда мы набрали высоту и достигли своего эшелона, я позвонил Виктору. Когда он ответил, я спросил:
– Как вы это проделали?
– Если… вы о спут…нике-шпи…оне, то пере…дайте своим лю…дям, что я о…чень со…жалею. Та…кое боль…ше не пов…то…рится.
– Вы очень сожалеете? – переспросил я. – Шутить изволите? А ведь кое-кто может сделать так, что вы действительно будете очень сожалеть! Кстати, где Моника?
Я услышал какое-то шуршание, потом в трубке возник другой голос, высокий, тонкий голос парня, который сказал:
– Мистер Крид, меня зовут Хьюго.
– Хьюго, значит, – повторил я.
– Совершенно верно, – сказал он.
– У вас такой голос, – заметил я, – что я готов спорить на что угодно, что вы очень маленького роста.
– Тоже совершенно верно, – подтвердил он.
– Окей, стало быть, от меня требуется поверить, что вас зовут Виктор и Хьюго. И с кем вы, ребята, там ошиваетесь, с Гербертом или с Уэллсом?
– Я не знаю никаких Герберта и Уэллса, – сказал он. – Я духовный наставник Виктора.
– Духовный наставник, значит, – повторил я.
– Совершенно верно.
В трубке, в некотором отдалении, послышался голос Виктора:
– Ска…жи ему все ос…тальное.
Хьюго, кажется, пытался прикрыть микрофон ладонью, но ладошка-то у него маленькая, так что я все слышал, что они там говорят, четко и ясно, как Божий день.
