Охранник подскочил ко мне и ударил с двух сторон по ушам. Голова моя взорвалась болью, но зато Глебушка отвлекся от опасной темы. Сработало! Странно, почему парня так задело мое оскорбление…
Губы охранника тряслись.
— В-вы все надо м-мной с-с-смеялись! — горько произнес парень. — Д-да, я не с-служил в с-спецназе. Я все п-придумал. Хотите з-знать п-п-правду?
Родной, я готова выслушать историю твоего становления как личности, только говори подольше… к тому же мне и правда было интересно, какие тайны скрывает недалекий охранник.
— Я п-проходил с-службу во в-внутренних в-войсках. Охраняли к-колонию здесь, в Т-т-тарасовской области. Т-там случился б-бунт.
Глебушка замолчал и обвел глазами аудиторию. Все слушали с интересом. Только Катерина закрыла глаза, откинула голову назад и часто дышала через стиснутые зубы. Вдохновленный вниманием публики, парень продолжал:
— И в-во время этого б-бунта я п-получил к-к-контузию. И меня к-комиссовали. И что мне б-было делать? К-кушать-то хочется… Ну, я н-наплел с три к-короба К-катерине Ивановне и стал охранником. Да, я не б-бывал в «г-горячих точках», мне п-просто в-врезали л-лопатой по б-башке. И что?!
С минуту в гостиной стояла тишина, потом наемники дружно заржали. Похоже, они все-таки немного понимали по-русски.
— Действительно, и что? Зачем же сволочью становиться? — спросила я.
Глебушка надулся:
— Эти г-господа знают мне цену. Они предложили сотрудничать — я согласился!
Вот кретин…
— Скажите, Давид, а зачем вы вообще убили старого советника Гольцова? Ну, то есть Берегового? — спросила я, подчеркнуто игнорируя Голиафа.
Старик тяжело вздохнул:
— Да, признаю, это была большая ошибка. Мы просто потеряли терпение. Кое-кто не всегда себя контролирует… — И он злобно покосился на Голиафа.
Тот оскалился:
— Вообще-то решение мы принимали вместе. Мы оба пришли к выводу, что с Береговым пора заканчивать. Мы рассудили, что без труда найдем алмазы после его смерти. Но… не получилось.
— А как вам удалось заполучить весь этот… Иностранный легион? — поинтересовалась я, указывая подбородком — единственной свободной частью тела — на наемников.
— Мы ввезли их под видом туристов, — пожал плечами Давид. — У нас еще остались кое-какие связи в МИДе…
— Что, прямо так, с автоматами, и ввезли?! — изумилась я. Ну, это уже перебор! Не верю я в подобную степень коррупции.
— Оружие мы купили здесь. В Союзе… В России это несложно. Надо только знать, к кому обратиться, — сказал Голиаф.
Я проигнорировала его и снова адресовала вопрос Давиду:
— И что же дальше? Вы застрелили Берегового, перерыли дом и ничего не нашли. Почему вы не напали сразу? Ведь хозяева едва не уехали из страны, напуганные вашей активностью…
— Мы не собирались причинять вред семье Берегового, — сказал Давид. — Но когда мы узнали, что семья покойного собирается за границу… да не куда-нибудь, а в Швейцарию… На наши деньги! Тут мы не могли больше ждать. Стоило им уехать из страны, как алмазы стали бы для нас недоступны. Пришлось выписать из-за границы ребят, которые уже исполняли для нас кое-какую работу, правда давно.
— Ага, кажется, я догадываюсь, чем вы занимались после Мозамбика…
Давид кивнул:
— Вы умная барышня. Да, нас именно к этому и готовили, так что мы работали строго по профилю. Помогали некоторым неустойчивым режимам смениться. Приторговывали оружием. Ну и так далее.
Да уж, представляю себе это «и так далее»… Наркота, что ли?
— Неужели вы не заработали на приличную старость? — язвительно поинтересовалась я, пытаясь незаметно освободить руку. Как стянули-то, мастера своего дела…
— Ну почему же! — оскорбился Давид. — Мы люди небедные.
— Последние годы были для нас не очень удачными, — встрял Голиаф.
— Что, мировой экономический кризис? — поддела я.
— При чем тут кризис?! Просто наши молодые партнеры, скажем так, не оправдали ожиданий.
— Кинули вас, как лохов, да? — посочувствовала я.
Голиаф сжал челюсти. Давид побарабанил пальцами по столику.
— Не кинули, нет. Попытались. Эти щенки дорого заплатили за свое предательство… Но налаженные каналы поставок были нарушены. Это ведь рынок, дорогуша. Если экономическая ниша остается незанятой, ее немедленно захватывает кто-то другой. Пока мы были заняты своей личной войной…
— Вас выкинули с рынка, — закончила я вместо старика. — И тут вы вспомнили старую историю про алмазы.
— Это для вас «старая история», — мягко проговорил Давид. — А для нас она по-прежнему актуальна. Мы дорого заплатили за нее… Долгие годы в этом проклятом климате, побои, постоянный страх… Смотрите.
Давид поднес правую руку к моим глазам. На руке не было ногтей, кожа такая, как после тяжелого ожога.
— Сочувствую, — сказала я.
— Башир! — скомандовал Давид, и косоглазый наемник вторично отправил меня в аут.
Я очнулась от того, что чьи-то руки проворно шарили по моему телу. Я открыла глаза. Рядом со мной на корточках сидела Маша и незаметно развязывала узлы веревки.
— Подлец. Ну какой подлец! — всхлипывала девушка. — И подумать только, что я собиралась за него замуж!
Я догадалась, что речь идет о Глебушке.
Я скосила глаза, пытаясь рассмотреть, что происходит. Неужели никто не видит, как горничная пытается меня освободить?!
Причину странной рассеянности злодеев я разглядела сразу. Голиаф лежал на полу, держась за сердце и судорожно хватая воздух посиневшими губами. О, это я его довела, не иначе! Давид хлопотал около друга, и все наемники смотрели в ту сторону. И Глебушка таращился туда же.
— Быстрей! — прошипела я. Маша дернула в последний раз, и я почувствовала, как по затекшим рукам побежали мурашки. Я подвигала руками, восстанавливая кровообращение.
— Не смей умирать, — повторял Давид, растирая руки товарища. — Мы еще не закончили! А как же Ницца? Мы ведь хотели туда поехать, помнишь? Держись! Вот, выпей еще одну!
Он поднес Голиафу пузырек с таблетками и стакан с «Маргаритой». Тот глотнул и закашлялся. Давид в ужасе уставился на стакан, потом заорал:
— Воды! Где там эта корова? — Это он о Маше. — Принеси воды, живо!
Маша пискнула и бросилась в кухню.
— Эй! Эй, вы, там!
Все повернулись на голос.
Глебушка стоял посреди гостиной, широко расставив ноги в берцах и улыбаясь.
— Вы чего, поверили этой д-дуре? Она вам соврала! На с-самом д-деле никто д-детей не увозил. Они здесь, с-совсем рядом.
Все смотрели на охранника как завороженные. Давид даже выпустил руку друга, и та со стуком упала на пол.
Это был звездный час охранника. Парень расправил плечи и выпятил хилую грудь. Не знаю, кем он себе казался в этот момент. Возможно, героем растрепанной книжки в мягкой обложке про спецназовца… Парень не понимал самого главного — что спецназовцы и прочие крутые парни, которыми переполнены телеэкран и книжные развалы, такие же люди, как и все прочие. У них болят зубы. От них уходят жены. У них старенькие родители и дача в восемь соток. И им каждый день приходится так же, как и все остальным, принимать решения, как поступить. Простить или отомстить. Сказать или промолчать. Поступиться совестью ради денег или слушать очередную порцию упреков от сына-подростка, что мы неправильно живем…
— Я могу сказать, где они. Легко.
Последнюю в своей жизни фразу Глеб произнес, даже не заикаясь. В следующую секунду я бросилась на него. Удар пальцами в горло убил его мгновенно. То есть Глебушка, пока падал, глядел на меня стекленеющими глазами, но спасти его уже было невозможно.
Я подхватила падающее тело охранника и прикрылась им от автоматной очереди, которой прошил меня Башир.
Большую часть пуль принял на себя Глебушка, а мне достались всего две. Одна навылет прошила плечо, сломав ключицу, вторая сорвала клок волос с виска вместе с кусочком кожи.
Я еще успела потянуться к автомату, когда наемники бросились на меня. Потом очнулась от автоматной очереди, сменившейся отчаянным собачьим воем. Судя по всему, прошло совсем немного времени — не больше получаса с тех пор, как меня ранило.
Оказывается, я лежала на полу. Что это за место? Не помню в доме такой комнаты — вообще без мебели. А, так это же «собачья»!
Я повернулась и с трудом села. Плечо резало точно пилой. Кровь из раны на виске заливала пол в том месте, где я лежала.
Все были здесь — в углу дрожала Маша, рядом бесформенной кучкой валялся Василий. Альберт с перевязанной головой поддерживал Катю. Гольцова сидела, держа на коленях застреленного бульдога. Я присмотрелась — это был Гитлер.
— Он бросился на косоглазого, — тихо проговорила Катерина, — и тот его застрелил. Бедный Гитлер…
Остальные бульдоги были здесь — Черчилль, Мао и Фидель как-то растерянно смотрели на труп товарища. В их идеальной собачьей жизни такое произошло впервые.
